— Слушай, раз тебе так нужны "Влюбленные женщины", давай объедем несколько магазинов, где продают видео. Они еще не все закрылись. — А как же "Лапочки из Гонконга"? — В другой раз. Сегодня меня на них что-то не тянет. — Ишь ты, его не тянет!.. Ты что, проказник, уже потеребил свою морковку? И может, не один раз? Ян слабо улыбнулся: — Ладно, поехали. Он обнял Бакли за плечо и потащил к выходу. — Старик, куда ты меня тянешь? — возмутился Бакли. — В девять почти все магазины закроются. — Ну и хорошо. У нас есть целых полчаса. Кстати, магазины, где торгуют пластинками, открыты до одиннадцати. — Ты молоток! Друзья вышли из дома. Пока Ян запирал дверь, Бакли уже влез в свой "тандерберд" и завел двигатель. Он нагнулся и открыл замок двери со стороны пассажира. — Впрыгивай, старина! Ян сел и пристегнул ремень безопасности. Машина резко сдала назад, тормоза завизжали, и через секунду "тандерберд" помчался по улице в сторону залива. Бакли врубил кассету "Лед Зеппелин". — Я всегда гадаю, — сказал Бакли, — какого черта во всех фильмах мужики нашего возраста слушают исключительно рок-н-ролл, ритм-энд-блюз, соул и прочую старую дребедень. Почему-то на студиях воображают, что белые зажиточные мужчины среднего возраста ностальгируют по пятидесятым и шестидесятым. Ян ухмыльнулся: — А мы на самом деле отпетые рокеры. — Зря смеешься! Мы и есть рокеры. — Бакли прибавил звук, и гитара Джимми Пейджа стала лупить по барабанным перепонкам не хуже ракетного двигателя. — Во! "Метал"!!! — Я думаю, — прокричал Ян, — современные группы не разрешают им использовать свои песни... — Что? — Я говорю, современные группы не разрешают им использовать свои песни. Поэтому студии вставляют в фильмы песни "с бородой". — Что? — Ладно, проехали! — крикнул Ян и мотнул головой: дескать, не важно. Бакли явно не слышал его, а пробовать перекричать гитару Джимми Пейджа было безнадежным делом. Через пару минут песня закончилась. Бакли выключил магнитофон и покосился на Яна. — Ты знал этого парня? — Какого парня? — удивленно уставился на товарища Ян. — Самоубийство. — Самоубийство? Ничего не слышал. — Не слышал? Ну ты, старик, даешь! Ты сегодня в университет уши забыл надеть? Студент геофака. Сиганул из окна естественно-научного корпуса. Ты что, не видел целую толпу полицейских и "скорую помощь"? Ян отрицательно мотнул головой: — Нет. Я целый день провел в Нейлсон-холле. — Ив новостях об этом говорили. Ума не приложу, как ты мог пропустить! — А-а, теперь припоминаю: я слышал, как студенты обсуждают чью-то смерть! — Господи Иисусе, ты как с другой планеты! На университет может бомба упасть, а ты и не заметишь! — Чего еще ожидать от рассеянного профессора? Они ехали по центральной улице на территории университета. Бакли рванул на желтый свет, так что их едва не подрубила машина справа. Бакли ругнулся и спросил: — Куда сунемся в первую очередь? — В "Блокбастер мьюзик". — Хорошо. Пусть будет "Блокбастер мьюзик". Они повернули сперва направо — на Первую улицу, затем налево — на Дубовую. Здесь, в отличие от традиций восточного побережья, не было буферной зоны между университетской территорией и городом — никакого пояса роскошных колониальных особняков из красного кирпича вокруг университетских зданий, никакого забора с чугунными воротами, которые преграждают въезд в храм высшего образования. Территория университета начиналась внезапно — как продолжение оживленной городской улицы тридцатитысячного городка Бреа, сразу за мини-маркетом. "Тандерберд" проезжал мимо университетской автостоянки, забитой машинами — свет фонарей играл на окнах и капотах. Но там не было ни единого человека, даром что в такое время хотя бы пара влюбленных голубков должна целоваться после вечерних занятий. Нет, машин было до черта, но рядом ни единой живой души. Поэтому стоянка выглядела пустынной, заброшенной, страшной. А на фоне добродушных уютных двухэтажных особнячков высокие здания университета казались зловещими, надменными, даже угрожающими. Ян отвел глаза от этих неприятных темных громад. — Ну, будем надеяться, что я найду-таки "Влюбленных женщин", — сказал Бакли. — Иначе я в заднице. — Да-а. Бакли покосился на друга и спросил: — С тобой все в порядке? Ян заставил себя улыбнуться: — Лучше всех. — Ну и отлично. Давай побыстрее отыщем оливер-ридский член. Глава 4 1 Не будь этот семестр последним и не нуждайся она в большем количестве прослушанных курсов для получения диплома, Шерил Гонсалес никогда бы не записалась на семинар по маркетингу профессора Мэррика. По слухам, на сухих информативных лекциях толстокожего зануды без чувства юмора можно было заснуть от тоски, а его контрольные работы отличались особенной длиной и въедливым интересом к пустяковым деталям. Но лишь начав посещать семинары профессора, она почувствовала весь мерзкий садизм его натуры. Оказывается, слухи даже преуменьшали педантизм и толстокожесть Мэррика. Всеми "прелестями" его характера Шерил могла "насладиться" еще тогда, когда записалась в список кандидатов на посещение семинара. Кандидатов было шесть, а свободных мест осталось только четыре (иметь в дипломе отметку о прослушанном курсе маркетинга хотели очень многие, а в группу набирали ограниченное число студентов). Вместо того чтобы принять решение сразу, в самом начале занятия, Мэррик заставил всех шестерых кандидатов просидеть до конца лекции и последовавшей затем дискуссии. А его первое занятие закончилось не в девять, как полагалось, а в девять пятнадцать. В девять пятнадцать! Первое занятие! Тогда как нормальные профессора при первой встрече со студентами отпускали их за полчаса до времени официального окончания лекции. Шерил поняла, что несладко ей придется в этом семестре. Мэррик ее помучает! Сегодня вечером профессор явно шел на рекорд — уже девять тридцать, а он все что-то бубнит с кафедры. Несколько храбрецов тихонько покинули аудиторию через пару минут после девяти, но Мэррик проводил каждого дезертира таким кровожадным взглядом, что Шерил про себя решила: у профессора хорошая память на лица, и ввиду предстоящего экзамена не стоит лезть на рожон. Поэтому, как и прочие трусы, девушка осталась на месте, хотя ее мочевой пузырь грозил лопнуть. Когда-нибудь этот старый дурак должен же закончить! Как только Мэррик сказал, что следует прочитать к следующему занятию, и распустил группу, Шерил пулей устремилась в туалет. Потом, моя руки, она рассматривала в зеркале свое бледноватое лицо. Как ни странно, в этом семестре Шерил чувствовала себя старухой. Не взрослой — взрослой она стала ощущать себя уже в старших классах школы. Она ощущала себя ветхой, усталой, как будто жизнь уже пошла под гору. Дело идет к тридцати, а она никак не окончит университет, все еще студентка. В таком возрасте ее мать была уже шесть лет замужем и имела четырехлетнего ребенка. Шерил вытерла руки бумажным полотенцем. Сегодня утром, когда она шла в редакцию "Сентинел", две первокурсницы, глядя на нее, захихикали. Это было не ново. Ее вид частенько вызывал смех у других студенток. У Шерил были весьма передовые, хотя и своеобразные представления о моде, непонятные для глупых насмешниц. В сочетании с неряшливостью из-за недостатка времени ее наряды производили комическое впечатление. Однако на этот раз предметом зубоскальства стала не ее одежда. Нет, сейчас первокурсницы осмеяли Шерил как представительницу другого поколения — был осмеян весь ее стиль, от прически и макияжа до манеры одеваться и походки. До нее вдруг дошло, что "альтернативное" движение времен ее учебы в старших классах — дело давнего-предавнего прошлого. Когда-то они ниспровергали вкусы взрослых, но нынешняя молодежь смотрит на них как на замшелых консерваторов и чудаков. Точно так же она школьницей смотрела в свое время на тридцатилетних длинноволосых нечесаных и немытых хиппи. Это в высшей степени неприятно — вдруг обнаружить, что из авангарда ты вылетела в арьергард, из эпатирующе модной девушки превратилась в старую калошу. Ощущение неуютное, отвратительное. Но, с другой стороны, обратной дороги нет. Она уже выбрала свой стиль и не сможет его изменить, не сумеет подстроиться под современность. Надо или упорствовать в своем прежнем стиле, или... или признать, что на протяжении многих лет она заблуждалась. Изменить славному прошлому было все равно что перечеркнуть его. А значит, в глазах совсем молодых она так и останется руиной прошлой моды... Шерил швырнула бумажное полотенце в металлическую корзинку и, перед тем как подхватить книги, блокноты и сумочку, в последний раз взглянула на себя в зеркале. Ладно, не такая уж я страшная и не такая уж старая! И профессор Мэррик, и его студенты уже ушли. На этаже царила тишина. Шерил зашагала в сторону лифта. Стук ее каблуков отдавался в коридоре глухим эхом. Проходя мимо очередной аудитории, она повернула голову и увидела сквозь открытую дверь прозрачные банки с костями и черепами и какими-то другими археологическими находками. Девушка невольно ускорила шаг. Никогда ей не нравилось это здание. Особенно по вечерам. Аудитории слишком тесные, слишком много устаревших зловещих наглядных пособий, покрытых слоем пыли. Хитрая система коридоров, в которых так одиноко. В этом здании ей всегда было как-то неуютно, как-то не по себе. Она знала, что это субъективно, что это вздор, но всякий раз, когда Шерил видела в пустом здании, вот как сегодня вечером, кости и черепа и прочие остатки древних цивилизаций, которых тут было видимо-невидимо, ее кожа покрывалась пупырышками от необъяснимого страха. Пусть она и "старая калоша", но страхи у нее совсем детские. А кто может похвастаться, что с его детскими страхами покончено раз и навсегда? Шерил подошла к лифту и машинально потянулась к кнопке "Вниз". Однако в этот момент ее взгляд упал на табличку, которая висела над контрольной панелью. "ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ". — Черт!