* * * На следующий день он вышел днем пораньше и отправился в центральный почтамт. Почти все окошки были заняты, в основном там сидели женщины, среди них было много молодых, но он нигде не видел табличек с фамилиями. Что теперь? Он делал вид, что заполняет регистрационную форму, размышляя и наблюдая за деловым оборотом в почтовом зале. Ему помог случай: служащий в окошке, который уже довольно долго обсуждал что-то с толстяком, собиравшимся отправить большую посылку, прокричал: «Фрау Кемпф? Не могли бы вы подойти?» Тут же из кабинета появилась молодая, поразительно элегантно одетая женщина, она двигалась с энергичной самоуверенностью и ее дикие, с золотистым отливом роскошные локоны были легко собраны заколкой для волос. Леттке следил за тем, как она выслушала проблему, возникшую у мужчин, быстро и четко приняла решение, заставившее мужчину перед окошком удовлетворенно кивнуть, а служащего покорно развести руками, затем она снова скрылась. Такая молодая и уже начальница отдела? Всё лучше и лучше. Он вышел из почты и ждал в кафе напротив, пока не увидел, как она выходит. Затем он последовал за ней на приличной дистанции, сел в тот же автобус, что и она, вышел на той же остановке. Он не беспокоился о том, что потеряет ее из виду; в конце концов, ему было известно, где она живет. Когда она подошла к входной двери – Кемпфы жили на верхнем этаже четырехэтажного серого многоквартирного дома, – он заговорил с ней: – Фрау Кемпф? Она удивленно обернулась. – Да? – Можете уделить мне минутку? Она сделала шаг назад, оглядела его сверху донизу. – По какому вопросу? – По такому, – ответил Ойген Леттке и протянул ей распечатку. Она прочитала текст. Ее глаза нервно засверкали. – Откуда у вас это? – У меня это есть, – просто сказал он. – Этого достаточно. – Он указал на дверь. – Я бы предпочел обсудить остальное в вашей квартире. – Вы из полиции? – поинтересовалась она. – Нет, – ответил он. – Я хочу вам помочь. В ее взгляде отражались недоверие и нарастающая паника. Наконец она пришла к единственно возможному заключению, а именно, что у нее нет другого выхода, и сказала: – Ну хорошо. Проходите. Она отперла дверь, впустила его и начала подниматься по лестнице впереди него. Леттке наблюдал за ее задницей, которая отчетливо выделялась под тонким пальто, и позволил себе некоторое предвкушение. До сих пор все шло по плану. Она снова замешкалась, прежде чем отпереть дверь квартиры. Она открыла ее и крикнула: – Винфрид? Ты уже здесь? – а поскольку по-прежнему было тихо, сказала: – Мой муж вернется домой с минуты на минуту. – Угу, – ответил Леттке, подождал, пока она освободит путь, и вошел. Это была небольшая квартира: кухня, спальня, приличная гостиная и туалет. Ванная комната, заметил он, находилась на промежуточном этаже, и они делили ее с жильцами трех других квартир. – Тогда говорилось, что все записи в дневнике будут защищены моим паролем и никто другой не сможет их прочитать, – сказала она, снимая пальто. Она все еще тяжело дышала после подъема по лестнице. – Никто, кроме органов государственной безопасности, – ответил Леттке. Она издала стонущий звук. – Это… подло. – Она еще раз пробежала глазами текст. – Кроме того, прошло много лет с тех пор, как я это написала! – Тогда это не было проблемой, – неторопливо сказал он. Ему нравилось постепенно загонять ее в угол. – Но не теперь. Теперь человек, чья голова похожа на мешок, наполненный экскрементами, стал рейхсканцлером и фюрером немецкого народа, и чрезвычайно ранимым по отношению к подобным высказываниям. – Выискивают нечто подобное? – В ее глазах читался неприкрытый страх. – Действительно, выискивают нечто подобное. И людей уже отправляли в лагеря из-за более безобидных оскорблений. Она прислонилась к обрамлению дверного проема, ведущего в гостиную. – Но что же мне теперь делать? Я думала, что если удалю программу, то все будет стерто автоматически. И если я сейчас снова зарегистрируюсь, это тоже не поможет, не так ли? Я больше не смогу получить доступ к своим старым записям. Во всяком случае, так было, когда я удаляла регистрацию. – Даже если бы вы это не сделали, вы не смогли бы удалить или изменить запись, – объяснил он. – Записи в дневнике могут быть изменены только в тот день, когда они сделаны, – в этом вся соль программы. Впоследствии их можно только читать. – Он положил руку на грудь и сделал реверанс. – Это означает, что я могу их изменить. Или даже удалить. В ее лице загорелась надежда. – О! – воскликнула она. – Вы могли бы это сделать? – Вот почему я здесь. Чтобы предложить вам это. – О, это же… это очень мило с вашей стороны, – пробормотала она. Затем подскочила и встряхнулась. – Ну что я за хозяйка! Проходите, садитесь. Могу я вам что-нибудь предложить? – Да, с удовольствием, – сказал Леттке и проследовал за ее приглашающим жестом в гостиную. – Кофе? Чай? – Нет, спасибо. Я предпочел бы… встречную услугу. Она приостановилась. – Как вы сказали? – Я должен что-то для вас сделать, не так ли? – пояснил Леттке. – Что-то, чего я, в сущности, не имею права делать. Не кажется ли вам, что это стоит встречной услуги? – Ну что вы, конечно, я имею в виду… Но если вы хотите денег, боюсь, мы не сможем предложить вам много… – Деньги меня не интересуют, – сказал Леттке, выдвинул из-за стола один из стульев и сел. – Но вы – женщина. А я – мужчина. Я предпочел взять это за отправную точку. Следить за изменениями на ее лице уже стоило всей этой затеи. Как вся надежда и благодарность исчезли, уступив место бурлящей ярости! Как она нахохлилась, словно была готова наброситься на него и разорвать в клочья! – Так вы один из них! – фыркнула она. – Ну, тогда подождите, пока мой муж вернется домой!.. – Ваш муж, – невозмутимо возразил Леттке, – сегодня находится на пути в Вену. Скорее всего, сейчас он на подъезде к Зальцбургу и вернется не раньше чем послезавтра. – Он сладострастно улыбнулся. – Так что у нас много времени. Ее гнев испарился, сменившись полным отчаянием. Она вся осела. – Нет, – прошептала она. – Вы не можете меня принуждать. – Кто говорит о принуждении? Я делаю вам одолжение, а вы делаете одолжение мне, не более того. Это мое предложение. Вы можете его принять или можете его отклонить. – Леттке расслабил узел своего галстука. Время устроиться поудобнее. – Но дело в том, что если я сталкиваюсь с чем-то подобным – с оскорблением фюрера, – то должен сообщать об этом. Того требует закон против разжигания ненависти. Поэтому, если вы меня прогоните, все пойдет своим чередом. Чтобы это предотвратить, я должен нарушить закон. Подвергнуться риску. Поставить на кон свою должность… – У меня действительно нет выбора, не так ли? – с горечью констатировала она. Леттке кивнул: – Я так это вижу. Ее наполнила ненависть. Бесподобно. Ненависть заполняла ее, но ей все равно придется ему повиноваться. Алиса Кемпф ничего не говорила. Просто стояла, глядя на него, тяжело дышала. – Предлагаю, – сказал Леттке, – начать с того, что вы разденетесь. И очень медленно, если позволите. Не то я потеряю интерес и сделаю по-своему. 14 Хелена забрала домой книгу, которую отдал ей дядя Зигмунд, и провела остаток выходных за чтением. Что такое программирование, автор объясняла на примере простого рецепта: Просейте в миску 250 г муки. В серединке сделайте небольшую ямку.