– Тогда что же? – Справедливость. Вот то, чего я хочу. – Справедливость? – Она взглянула на него с явным недоумением. – Не понимаю, что ты имеешь в виду. Ах, наконец-то настал восхитительный момент его мести. Его сладкой, сладкой мести. – Тогда, на чердаке, – сказал он неторопливо, преисполненный удовольствия. – Помнишь, что ты предложила мне сделать, чтобы вернуть свою одежду? Она нахмурила брови, покачала головой. – Нет. Я уже не помню. – Ты хотела, чтобы я засунул себе в задницу рукоятку щетки, которая там лежала, бегал так перед вами и лаял. – Неужели? – смущенно спросила она. Затем, по всей видимости, она вспомнила, потому как кивнула и произнесла: – Ах да. Верно. – Причем мне, в принципе, нравится эта идея, – сказал Леттке, поднимая с пола на колени свой портфель и расстегивая на нем застежки. – Только, разумеется, я бы хотел реализовать его обратным образом. А еще мы не будем использовать рукоятку от щетки. Он начал распаковывать то, что принес с собой. Глаза Цецилии расширились от ужаса. – Ты это несерьезно. – Абсолютно серьезно. – Это… отвратительно. Он позволил себе торжествующую ухмылку. – Для тебя. Но так и должно быть. Теперь ее охватила паника. Было потрясающе видеть, как ее взгляд метнулся к телефону, оттуда к двери, потом к окну и как всякий раз она осознавала, что ничто из этого не спасет ее. О, он получит с ней массу удовольствия. Больше, чем когда-либо в жизни. – Подожди, – сказала она дрожащим голосом. – Давай еще раз спокойно все обсудим. Мы обязательно найдем другое решение. – Нет, – ответил Леттке. – Хватит разговоров. Если ты хочешь, чтобы я молчал о твоем еврейском любовнике, то сейчас же повесишь снаружи табличку «Просьба не беспокоить», запрешь дверь и начнешь раздеваться. Притом очень медленно. 39 Пусть даже Лудольф и отталкивающе безобразен, его манеры были безукоризненны, безупречны, прямо-таки аристократически совершенны. Да, он мог даже изобразить что-то вроде слащавого очарования. Хелена наблюдала, наполовину завороженная, наполовину наполненная отвращением, как он сперва сконцентрировался на ее матери, отпускал один комплимент за другим – с каким вкусом все обставлено, как изысканно накрыт стол, как приятна атмосфера в доме, – пока та не пришла в полный восторг. Говорил это таким образом, что получалось одновременно и сильно преувеличенно, и вместе с тем ненавязчиво: никогда прежде никто не хвалил ее мать так безудержно, и потому она попала под воздействие его чар еще до того, как унесли тарелки с супом. Затем он со всей своей мощью направил прожектор своего внимания на отца. Он многое знал о его работе, даже то, что оказалось в новинку для самой Хелены, а попытавшись вспомнить, когда и где впервые услышал о ее отце, он остановился, размышляя вслух и перебирая ряд имен, которые давали понять, что он на короткой ноге практически со всем руководством рейха, и наконец воскликнул: – Ах, теперь я вспомнил – Альберт рассказывал мне о вас, Альберт Шпеер. А именно потому, что Гитлер упомянул вас за столом. – Гитлер? – повторил отец с широко раскрытыми глазами. – Да, так точно, – подтвердил Лудольф. – Он, вероятно, в общих чертах говорил о расовой теории и расовой гигиене и упомянул вас и ваши исследования. – Не знал об этом, – признался отец, явно впечатленный. Даже мать, казалось, глубоко тронула важность мужа. Хелена же в свою очередь задавалась вопросом, настолько ли она патологически подозрительна только потому, что все это ей казалось наигранным. Во всяком случае, чтобы разговорить отца, потребовалось всего несколько искусно заданных вопросов, и с тех пор их гость только увлеченно слушал, разрезая рыбу на кусочки с хирургической точностью. Хелена тоже внимательно слушала, но не столько увлеченная, сколько совершенно ошеломленная, – она еще никогда не слышала бо́льшую часть того, о чем рассказывал отец. Он описывал проект, который он осуществлял «в течение нескольких лет совместно с ИСГ/ИРГ». – Что это за ИСГ и ИРГ? – прервала его мать, очевидно удивленная не меньше Хелены. – Сокращенно – Имперская служба по генеалогии и Институт расовой гигиены, – энергично объяснил отец. – Причем главным образом благодаря им у нас есть доступ ко всем необходимым данным. Чтобы получить фактические оценки, мы сотрудничаем с НСА – да, Хелена, с твоим ведомством! – добавил он улыбаясь, словно ожидал, это вызовет у нее восхищение. Но на самом деле ее шокировало и то, что она узнала, и то, как она это узнала! Никогда раньше об этом не слышала, ни единого слова, и даже не знала, кто из наборщиц программ этим занимался. Потом она подумала о Леттке и об их договоренности. Очевидно, работа в НСА предполагала наличие секретов от других. – Тем временем мы уже определили неопровержимый расовый статус почти для трех четвертей населения рейха. Для оценки используем все возможные виды документов по генеалогии – генеалогические древа, свидетельства о заключении брака, свидетельства о крещении, родословные, доказательства арийского происхождения, АСТАКА… – Что это? – снова спросила мать. – Картотека происхождения немецкого народа. Миллионы карточек с указанием дат рождения и смерти исторических лиц и их происхождения, в основном за период до 1750 года. Карточки в основном перфорированы, потому что в прошлом столетии их все еще обрабатывали с помощью аналитической машины, но сейчас почти все карты перенесены в современные компьютеры. – Отец откусил кусок рыбы и добавил, жуя: – Но ведь межрасовые кровосмешения – всего лишь один из многих факторов, позволяющих установить достоверный расовый статус. Мы также оцениваем судимости, вплоть до наполеоновских времен, записи о наследственных заболеваниях, вообще все медицинские данные, которые мы можем получить. Как говорится, все, что есть. Врачи же обязаны хранить свои документы в службах хранилища данных, а НСА имеет неограниченный доступ к таким службам. Не правда ли, Хелена? Она вздрогнула, кивнула против своей воли и пробормотала: – Да. Примерно так. – Расовый статус, – отец заговорил тоном, словно читал лекцию в аудитории, – призван пролить свет на то, каково качество генетических характеристик, которые человек способен передать своим потомкам. Если известен расовый статус обоих родителей, то это позволит нам сделать достоверные прогнозы относительно силы, возможностей и здоровья ребенка. У двух родителей с выдающимся расовым статусом с высокой вероятностью будут выдающиеся дети, у двух родителей с пониженным расовым статусом соответственно более неполноценные дети – дети с наследственными заболеваниями или наследственными слабостями, менее трудоспособные и так далее. Конечно, расовый статус определить нелегко. Дальнейшие исследования, безусловно, со временем позволят сделать гораздо более точные выводы. Если, например, однажды удастся прочитать генетический материал напрямую и расшифровать его значение, у нас будут совершенно иные возможности, чем сегодня. Но тем не менее наши исследования показывают, что даже те данные которые мы получаем сегодня с помощью статистических методов, уже весьма информативны. – А что представляют собой эти методы? – спросил Лудольф, прямо-таки охваченный глубоким почтением. Отец пожал плечами. – Большинству людей не нравится это слышать, но факт в том, что мы, люди, такие же млекопитающие, как и большинство наших домашних и сельскохозяйственных животных, а потому методы, применяемые в животноводстве, работают также и для нас. Животноводство тоже сталкивается с проблемой необходимости оценивать качества животных, прежде чем они станут родителями, и эта оценка основывается на том, что известно о родословной каждого животного. Точно так же поступаем и мы. Смотрим на чистоту крови родителей, бабушек и дедушек, на их болезни и прочие проблемы. Если чьи-то предки – постоянные неудачники, без способностей к обучению, или же были нарушителями, тогда рассматриваемому человеку нельзя присвоить статус «A». По всей вероятности, в его генетическом материале содержатся неблагоприятные генотипы, передавать которые не следует. – «А» означает «ариец»? – пожелал удостовериться Лудольф. Отец покачал головой. – Не совсем так. Кого считать арийцем, регулируется Нюрнбергскими расовыми законами. Так же говорят о «немецкой крови». Но это прежде всего юридический термин. Мы более точно разделяем немецкий народ. Около десяти процентов населения имеют расовый статус «А» или выше, около тридцати процентов имеют статус «В», около половины – статус «С», и потом идут, так сказать, остатки, которых мы помечаем буквой «D» или, если речь о евреях, то буквой «J». – Он вернулся к своей рыбе. Казалось, он пытался избегать смотреть на Лудольфа, продолжая: – Я предполагаю, что в будущем – после войны и когда все снова успокоится – расовый статус будет играть значительную роль, особенно в том, что касается выдачи разрешений на заключение брака. Например, если у кого-то расовый статус тройное «А», самый высокий из существующих и, следовательно, очень редкий, то генотип этого человека в сочетании с генотипом кого-либо с более низким расовым статусом будет потрачен впустую. Сегодня расовый статус еще не является важным критерием, но, несомненно, станет таковым в будущем, потому что это единственный способ сохранить народ сильным и здоровым. Хелена почувствовала, что может тихо вздохнуть с облегчением. Ей даже пришлось подавить усмешку. Этот Лудольф фон Аргенслебен наверняка рассчитывал показаться весьма умным, но, расспрашивая отца так подробно, он тем самым поставил себе подножку: учитывая его уродство, теперь практически невозможно, чтобы родители дали согласие на ее брак с ним. Причем их гость, казалось, это еще не понял, судя по тому, как спокойно и уверенно он велел Берте убрать свою опустевшую тарелку и заменить ее свежей для основного блюда. – И чья же генетика важнее? – спросил он, перекладывая салфетку. – Отца или матери? – Что касается чистых наследственных свойств, то нет никакой разницы, – с готовностью пояснил отец. – Однако для формирования наследственных свойств мать важнее, поскольку ребенок зарождается в ее теле и нуждается в здоровой среде. Лудольф задумчиво кивнул. – Означает ли это, что у кого-то могут быть проблемы со здоровьем, но при этом он обладает хорошей наследственностью? – Конечно, – ответил отец, – если речь идет не о наследственных болезнях или заболеваниях с наследственной предрасположенностью. Но в случае, если причиной являются только нарушения развития в широком смысле – болезни в детском возрасте, которые не вылечены полностью, недостаточное питание, нехватка витаминов и тому подобное, – наследственные задатки все равно могут быть превосходными. Бледное лицо их гостя оживилось. – Герр доктор Боденкамп, – заявил Лудольф, явно ошеломленный, – вы только что всего несколькими простыми словами прояснили загадку, которая много лет сильно меня занимала. Видите ли – когда я узнал о присвоении мне расового статуса «А», что для меня осталось непонятным, поскольку, как вы, несомненно, заметили, я страдаю определенными физическими нарушениями… Хелена затаила дыхание. Ох, на редкость прожженный малый! У нее возникло предчувствие, что он вот-вот превратит предполагаемый смертельный удар в победу. Отец окинул его холодным взглядом. – Ну, возможны нарушения развития. Когда вы родились? – В 1907-м. – Хм. В то время у нас был экономический кризис, если я правильно припомню, но мне ничего не известно о голоде в немецких землях в эти годы… – Моя мать, когда я родился, была весьма болезненной, – произнес Лудольф. – И в то время у нас был еврейский врач. Только когда отец прогнал его со двора и пригласил врача немецкой крови, уроженца Рейнской области, стало лучше. Отец одобрительно кивнул: – Вполне закономерно. Неправильное лечение. Предполагаю, из-за некомпетентности, а не злонамеренного умысла. Лудольф так же кивнул, в том же ритме: – Предположим, что так. – Статус «А»?