– Любовь к своей стране – истинное проклятье, друг мой, – говорит он. – Особенно к такой, как наша. Гораздо легче жить в другой стране. Тогда не будет соблазна. – Какого соблазна? – говорит Ренни. – Изменить порядок вещей. Она чувствует, что разговор сворачивает на тему, которую у нее нет особого желания обсуждать. Она хочет найти другую. Дома всегда говорят о погоде, но здесь это не вариант, потому что погода как таковая отсутствует. Доктор наклоняется к ней через стол. – Буду с вами откровенен, друг мой. Я хочу вас кое о чем попросить. Ренни не удивляется. Наконец-то загадка разрешится. – О чем же? – спрашивает она. – Позвольте я объясню. Это наши первые выборы после ухода англичан. Возможно, они станут и последними, я лично сам убежден, что британская парламентская модель здесь не приживется. Она и в Англии-то работает только благодаря традиции, для них еще существуют «невозможные вещи». А здесь возможно все. – Он делает паузу, отпивая чай. – Я бы хотел, чтоб вы написали об этом. Чего-чего, а такого поворота Ренни не ожидала. Впрочем, что тут такого? К ней постоянно обращаются люди по поводу своих наболевших проблем. В таких случаях ее взгляд становится прозрачным. – Прекрасно, – обычно говорит она. – Замечательная идея. И все довольны. Вместо этого она говорит: – Но что я могу об этом написать? – Опишите то, что вы увидите, – говорит доктор, словно не замечая язвительности ее тона. – Я прошу вас об одном: смотрите в оба. Мы будем называть вас наблюдателем, как наших друзей в ООН. – Короткий смешок. – Просто раскройте глаза, и вы увидите всю правду жизни. Вы ведь журналистка, и ваш долг – сообщать информацию. Ренни очень не нравится слово «долг». Слишком часто она слышала его в Гризвольде. – У меня другая специфика, – говорит она. – Я понимаю, друг мой, – говорит доктор. – Вы пишете о путешествиях, попали сюда случайно, но в данный момент нам больше не к кому обратиться. Здесь просто больше никого нет. Будь вы политическим журналистом, власти не обрадовались бы вашему приезду, они тянули бы с визой или просто-напросто выслали бы вас. В любом случае, мы слишком маленькие, чтобы привлечь внимание извне, а к тому времени, как кто-то проявит интерес, будет слишком поздно. Ведь все ждут крови. – Кто – все? – Ну, в новостях. Официант приносит блюдо с крошечными кукурузными початками и еще какими-то фигульками, похожими на вареные ластики. На другом блюде – кальмары с овощами. Ренни берет свои палочки. Минуту назад ей казалось, что она голодна. – У нас семьдесят процентов безработицы, – говорит доктор. – Шестьдесят процентов населения – моложе двадцати лет. Когда людям нечего терять, быть беде. Эллис это знает. Он расходует иностранные деньги из помощи после урагана, чтобы подкупать людей. Мол, ураган – это перст божий, Эллис и сам так считает. Он молился, заклиная Небо, чтобы кто-нибудь пришел и спас его, сукина сына, и – на тебе, славные канадцы тут как тут. Но это еще не все. Теперь он перешел к угрозам. Он говорит, что отнимет работу и сожжет дома у тех, кто проголосует не за него. – Что, прямо в открытую? – спрашивает Ренни. – По радио, друг мой, – отвечает доктор. – А люди – многие его боятся, а остальные восхищаются, но не его делами, вы же понимаете, а тем, что ему все сходит с рук. Они видят в этом признак могущества и восхищаются «большим человеком». Он тратит деньги на новые машины и тому подобное для себя и для своих друзей, и ему аплодируют. Они смотрят на меня и думают: а этот что может для нас сделать? Здесь если у тебя ничего нет, ты и сам – ничто. Принцип старый как мир, друг мой. У нас будет свой папа Док[11], а потом какая-нибудь революция. И американцы будут удивляться, почему на улицах режут людей. Пусть они заставят славных канадцев прекратить финансировать этого типа. Ренни понимает, что должна испытывать возмущение. Она помнит начало семидесятых, когда ты был просто обязан негодовать по любому поводу. Иначе ты был не в тренде. Однако она испытывает совсем иное чувство: что на нее давят. Негодование – устарело. – Какая вам польза, если, допустим, я об этом напишу? – говорит она. – Я не смогу опубликовать здесь статью, я ведь никого не знаю. Доктор Пескарь рассмеялся. – Не здесь! У нас всего одна газета, и редактор куплен Эллисом. Кроме того, мало кто умеет читать. Нет, это нужно напечатать там. Вот тогда будет польза, на публикации за рубежом они реагируют, так как трясутся над иностранной помощью. Они поймут, что за ними наблюдают, что там знают про их делишки. Это остановит злоупотребления. Ренни не понимает, что это значит. – Мне жаль, но я не представляю, кому это предложить, – говорит она. – Пока это даже не сюжет, ведь ничего не случилось. Вряд ли это будет интересно широкой публике. – Сейчас нет таких тем, которые не интересуют широкую публику, – отвечает доктор. – Но славные канадцы пока этого не поняли. Куба строит на Гренаде большой аэропорт. Там присутствуют ЦРУ, которое хочет сорвать свой куш в этой истории, и русские агенты. И это широкой публике очень даже интересно. Ренни чуть не рассмеялась. Уж насколько ЦРУ дискредитировано; он, должно быть, шутит, ерунда какая-то. – Вероятно, им нужны ваши природные ресурсы, – замечает она. Доктор Пескарь смотрит на Ренни в упор. Он криво улыбается, от доброты и дружелюбия не осталось и следа. – Вы прекрасно знаете, у нас полно песка, и это, пожалуй, все. Но посмотрите на карту, мой друг. – Он уже не просит, он наставляет. – На юг от Сент-Антуана находится Сент-Агата, на юг от Сент-Агаты – Гренада, а южнее – Венесуэла, то есть нефть, то есть треть американского импорта. А на север от нас Куба. Мы – звено в цепи. Кто контролирует нас, тот контролирует поставки нефти в Штаты. Корабли из Гайаны на Кубу везут рис, а с Кубы на Гренаду – оружие. Тут не до шуток. Ренни кладет свои палочки на стол. Слишком жарко, у нее нет аппетита. Она чувствует себя сотрудником жалкой леволиберальной газетенки с двухцветной обложкой – потому что трехцветной печати они не могут себе позволить. Этот разговор слишком затянулся, еще немного – и она уже не сможет отказаться. – Это не мой профиль, – говорит она. – Я этим не занимаюсь. Я пишу про образ жизни. – Образ жизни? – Он как будто озадачен. – Ну, что люди носят, что едят, куда ездят в отпуск, как обставляют гостиные, в таком духе, – говорит Ренни с самым легкомысленным видом. Доктор ненадолго задумался. А потом улыбнулся ангельской улыбкой. – Можно сказать, я тоже спец по образу жизни, – говорит он. – Забота об этом – наш долг. Что люди едят, что носят – напишите об этом. Он поймал ее. – Хорошо, я подумаю, – сдаваясь, говорит она. – Хорошо, – говорит доктор, сияя. – Это мое единственное желание. – Он снова берет свои палочки и сгребает остатки кальмара в свою миску. – И последнее, я хочу дать вам один совет. Остерегайтесь американца. – Какого американца? – спрашивает Ренни. – Того мужчину. Он торговец. Вероятно, он имеет в виду Пола. – И что он продает? – говорит Ренни, ей смешно. Она ушам своим не верит. – Друг мой, – говорит доктор Пескарь. – Какая же вы славная! * * * Напротив отеля есть магазинчик с прессой, Ренни идет туда, минует полки с историческими романами, сплошь английскими, и покупает местную газету – «Квинзтаун Таймс», за ней она и пришла. Она делает это из чувства вины, чтобы хоть чем-то отблагодарить доктора. С другой стороны, она прекрасно знает, что не собирается делать того, о чем он ее просил. Даже если бы она хотела – не стала бы она бегать по всему острову и приставать к людям с расспросами; мужчины вообще не поняли бы ее намерений, решили бы, что она их кадрит. Всесторонне изучить ситуацию она тоже не может – в здешней библиотеке нет книг; здесь нет библиотеки. Да, она просто ищет предлог, ну и что? Одна из мудростей Гризвольда: «Не можешь сказать ничего приятного – промолчи». Я умираю, вот что ей пришлось бы сказать. Не рассчитывайте на меня. Она заказывает чай с печеньем и уходит вместе с газетой в гостиную из кожзама. На самом деле ей хочется лечь и отрубиться, и если она уйдет к себе в комнату, то так и будет. Поэтому она борется с собой; здесь было бы так просто только есть и спать. Англичанка приносит поднос самолично и с грохотом ставит перед Ренни. – Не знаю, куда они все подевались, – говорит она. Ренни ждет, что она удалится, но женщина медлит. – У нас нет воды. Дадут часа через два, – сообщает она. Снова пауза. Наконец она выпаливает: – Можно дать вам один совет? Не общайтесь вы с этим мужчиной. – С каким именно? – спрашивает Ренни. Судя по интонации женщины, подразумевается некий сексуальный скандал. – С тем самым, – говорит англичанка. – Которого доктором зовут. – Он только хотел показать мне Ботанические сады, – говорит Ренни, сознавая, что лукавит. Она ждет, что женщина сейчас расскажет ей, что доктор – всем известный совратитель, но та говорит: – И на деревьях есть знаки. Вы сами можете их прочесть, если, конечно, захотите. – А что в нем плохого? – спросила Ренни. Теперь она подозревает расовую дискриминацию. – Сбивает людей с толку, а зря. На этот раз печенье белое, словно присыпанное песком. Чай снова теплый. Ренни за ниточку вылавливает чайный пакетик. Ей не хочется оставлять его на блюдце – слишком он напоминает дохлую мышь – поэтому, немного поколебавшись, она сует его в горшок с крапчатым цветком. Колонка редактора посвящена выборам. Доктор Пескарь выглядит в ней не лучше Кастро, Принц Макферсон и того хуже. Если за них хоть кто-то проголосует, то они, скорее всего, объединят силы и сформируют коалицию, и это положит конец столь долго и бережно хранимым демократическим традициям Сент-Антуана. На первой полосе – репортаж о новом сахарном заводе, который собирается построить премьер-министр Эллис, и статья о ремонте дорог. В ней помещена фотография Эллиса – та же самая, что на всех постерах. Недавно Высший комиссар Канады нанес визит на остров с базы на Барбадосе, в честь него был устроен прием в Доме правительства; Канада выступила спонсором программы для ныряльщиков – охотников за омарами на Сент-Агате, где и проживает большинство участников. Жителям Сонжевиля будет приятно узнать, что Соединенные Штаты внесли дополнительные полмиллиона долларов в фонд устранения последствий урагана, которые будут потрачены на ремонт крыш и восстановление школы. Те, кто все еще живет во временных лагерях или церквях, смогут вернуться в свои дома. Снова появляется англичанка, с побелевшим лицом и сжатыми губами, она волочит по полу лязгающую алюминиевую стремянку. «Хочешь сделать дело – сделай сам», – сообщает она Ренни, расставляет лестницу, залезает на нее и начинает снимать новогодний «дождик»; ее беломраморные икры в полуметре от головы Ренни. Она ощущает запах женского туалета: раздетого тела, пудры, аммиака. Ренни пытается углубиться в статью о резко участившихся случаях мелкого воровства, но англичанка внушает ей комплекс ленивой эгоистки. Еще немного – и Ренни предложит ей свою помощь и будет обреченно снимать пушистые искусственные цветы, а англичанка укладывать их в потрепанные картонные коробки. Ренни сворачивает газету и удаляется в свой номер, прихватив чашку с холодным чаем. «ЧТО ДЕЛАТЬ, ЕСЛИ К ВАМ ЗАБРАЛСЯ ВОР», – читает она. «1. Держите у кровати фонарик. 2. Купите большой флакон „Байгона“ или любой жидкости против комаров. 3. Посветите фонариком ему в лицо. 4. Пустите струю спрея ему в лицо. 5. Позвоните в полицию и подайте заявление». Ренни интересно, что по их логике будет делать вор, пока вы брызгаете в него спреем, но решила не развивать эту мысль. Как и все советы на подобные темы, эти – одновременно прозрачны и туманны.