– Любопытные сведения ты сообщил, любопытные. Однако отчего мадам Лиховцева в полицию об оной краже не донесла? Книга, что пропала, полагаю, ценная, коли горничную, да притом давно служившую, столь драматично она выгнала, – плеснул водки в рюмку филера Сергей. – Дык книга та утром уж нашлась, выше высокоблагородие. Вестимо, сама хозяйка ее куда-то сунула да и позабыла. А как нашла, сразу к дворнику, не видал ли Настасьи. Тот, как дело было, и обсказал. Лиховцева больно опечалилась да к себе поднялась, а пред тем попросила, коль Настасью случаем где увидит, непременно к ней приводил. – М-да, жалко девицу, – протянул в задумчивости судебный следователь. – Касаемо филерской практики, кою твой ученик покамест не имеет, дело то наживное. Ежели парень толковый, ты его быстро обучишь. – Оно, конечно, подсоблю малому науку нашу в башку его втемяшить, да вот только боюсь, как бы он какой промах не совершил. По уму-то надобно, дабы он со мной ходил да все наши хитрости на ус мотал, а я его одного за студентом пустил, – повинился агент, косясь на водку. – Кабы он с тобой ходил, не узнали б мы, куда Ржевуцкий подался или студент с полячкой что делали. Так что в том не твоя вина, а беда нашей полиции. Людей толковых да исправных для улицы недостает, зато в теплых кабинетах стульев на все задницы не хватает. – Не могу не согласиться с суждением вашего высокоблагородия, – скромно присоединился к точке зрения Сергея филер. – Слава богу, его высокопревосходительство Якову Петровичу приказал этого новенького на твое попечение оставить, – вспомнил о Мерзликине, давнем сотруднике Третьего отделения и своем добром знакомце, Чаров. – А энто, как я погляжу, – агент кивнул на лежавший поверх бумаг рисунок, сделанный Чаровым в соавторстве со швейцаром «Знаменской» гостиницы, – ваше высокоблагородие художеством занимались. Похожа, вылитая она, – в неподдельном восхищении объявил филер и опрокинул рюмку. – Кто?! На кого?! – изумился судебный следователь, схватив набросок и впившись в него глазами. – Как же-с?! – удивлению агента не было предела. – Ваше высокоблагородие физиономию госпожи Ржевуцкой изобразить изволили. Весьма изрядно получилось. Коли б глаза бирюзой подкрасить, натурально она. Наутро Сергей заехал на Фонтанку и сообщил Шувалову об отъезде Ржевуцкого в Москву. – Ежели телеграфировать немедля и дать его приметы тамошнему губернскому жандармскому управлению, мы бы многое прояснили на предмет московских связей ясновельможного пана, ваше высокопревосходительство, – с этими словами он предъявил графу бумагу с записанными со слов Шныря приметами Ржевуцкого. – До генерала Слезкина означенное уведомление тотчас доведено будет, и у него хватит времени толковых филеров на вокзал нарядить, – вызвав адъютанта, шеф жандармов вручил ему ходатайство Чарова, наложив собственноручную резолюцию «Исполнить незамедлительно». – На предмет убийцы Журавского имею доложить, что означенная личность с большой долей вероятия мною установлена, – с победным выражением на лице скромно сообщил судебный следователь. – Наконец-то! – грохнул кулаком по столу граф. – Сгораю от нетерпения узнать кто! – Катаржина Ржевуцкая, выше высокопревосходительство. Агент Шнырь опознал ее на моем рисунке, кой я имел честь показывать вашему высокопревосходительству. – Вот это новость! – Шувалов аж присвистнул, настолько был поражен услышанным известием. – Стало быть, эта Ржевуцкая пребывала в интимной близости с Князем, а после совершения оной застрелила несчастного любовника, даже не дав ему одеться. Ну, и нравы у этих поляков! – Чистая самка богомола, откусывающая голову у самца немедля после спаривания, – продемонстрировал свою осведомленность в энтомологии Сергей. – Но каковы ее мотивы? – заметно холоднее вопросил шеф жандармов. – На сей момент могу лишь предположить, что Журавский и Ржевуцкая были знакомы задолго до ее появления в Петербурге. Слишком уж скоро они сошлись. Как бы ни была испорчена польская мадам, но подобная любовная прыть с едва знакомым ей мужчиной выглядит по меньшей мере странно. Чаров не стал сообщать графу о визите Лиховцева на Охтинский пороховой завод и о предполагаемой связи между студентом и Ржевуцкой. «Лучше сам про то разведаю, а уж после доложу. А то начнет зазря горячку пороть и дело загубит», – глядя на раздувавшиеся ноздри шуваловского носа, рассудил он. – Следует сызнова запросить Варшавское губернское жандармское управление касательно покойного Журавского и проследить, где и как его жизненный путь мог пересечься с Ржевуцкой или ее мужем, – озабоченно бросил Шувалов. – Однако, по-прежнему, полагаю, что арест означенной Ржевуцкой нецелесообразен, ваше высокопревосходительство. – Скажем, преждевременен, – с едва уловимой улыбкой поправил его граф. Тем не менее, по дороге в присутствие сомнения одолевали судебного следователя. В Окружном суде на нем висело нераскрытое убийство Князя, и прокурор уже справлялся, как движется следствие, тогда как господин председатель настойчиво рекомендовал поторопиться. Так что соблазн предметно допросить Ржевуцкую искушал Чарова, но тот не поддавался ему и стойко сносил начальственное неудовольствие. Соблазн допросить Ржевуцкую искушал не одного судебного следователя. Чиновник сыскной полиции Блок, опрашивая промышлявших возле «Знаменской» гостиницы извозчиков, предъявлял им рисунок Сергея, в коем один из возниц признал свою пассажирку. – Тока помолодше та дамочка была, а так лицом похожа-с, – заметно окая, пробасил возница. – И куда повез означенную особу? – За Андреевским собором, на углу Большого проспекта и Осьмой линии сошла ея милость, да аж цельный билетик28 отвалила-с, – осклабился довольно извозчик. – В котором часу, не припомнишь? – Часу в девятом, вестимо. Тямно уж было, да и когда обратно к «Знаменской» гостинице возвертался, вокзальные часы девять раз пробивали-с. – Коли взаправду в оное время даму ту отвозил, как же ты ее рассмотреть умудрился? – нахмурил брови полицейский чиновник. – Дык возле подъезда гостиницы фонари устроены, вашблагородь, да и пролетка моя под самым их светом ожидала-с. – Вот что, мил человек. Коли часом какую подробность на предмет той дамочки вспомнишь, всенепременно разыщи меня, благодарностью не обижу, – обрадовался нежданной удаче Блок и вручил вознице свою карточку, обернутую в такой же билетик. Чарову стоило большого труда убедить полицейского чиновника не допрашивать немедля Ржевуцкую. Пришлось сослаться на авторитет Шувалова, дабы подкрепить свои аргументы. По долгу службы и согласно установившейся практике Блок был обязан подчиняться указаниям следователя Окружного суда, но зачастую подчинялся вынужденно и делал это весьма неохотно. – Совсем затворником сделался! – воскликнул Чаров, когда слуга Тихон провел его в кабинет князя Несвицкого. – Когда женишься на богатой, да еще с такой мамашей, как баронесса Лундберг, лучше лишний раз дома покуковать, особливо опосля помолвки, коя, признаюсь тебе как близкому другу, едва не расстроилась, – посетовал на свои непростые обстоятельства Несвицкий. – И вправду? – Матильда настаивает, дабы я вновь поступил в службу, и я уж дал ей слово, но та история с дуэлью, ты, верно, помнишь… – заметно помрачнел князь. – Та история уж верно забылась, а поручик Неклюдов выслан на Кавказскую линию и не скоро объявится в Петербурге. – Возвращение в полк я не мыслю, мон шер. Многие мои товарищи взяли сторону Неклюдова. – Поступи в армию, коли так. Ты вышел в отставку гвардейским капитаном, станешь армейским подполковником, – быстро решал вопросы Чаров. – Отношение армейцев к гвардейским офицерам, особливо проштрафившимся, э-э-э… весьма подозрительное, – констатировал очевидный факт Несвицкий. – Нужно выбирать, мон ами. Или служба, или свадьба. – Париж стоит мессы, мон шер! – Ни на минуту в тебе не сомневался! Кстати, о помолвке. Помнится, в тот знаменательный день ты обещал вояж в Новознаменку, или я ошибаюсь? – Истинная правда, мон шер. Однако ж, коли устраивать мальчишник с камелиями и цыганским хором, как тогда по весне, мои доброхоты очередную кляузность сочинят да по городу сплетни разнесут. – Отчего мальчишник с камелиями? – с возмущением отверг подобные идеи Чаров. – На помолвке речь шла о приличной публике. Долгоруковы, Гендриковы, мадемуазель Варвара, ну и наш разлюбезный господин Шварц, куда же без него! – Разве я толковал об них? – наморщив лоб и пытаясь вспомнить, оторвался от полирования ногтей Несвицкий. – Истинно так, мон ами, – осенил себя крестным знамением Сергей. – В таком разе следует подготовить «Мечту», а то я как на ремонт свою ласточку определил, так она в эллинге и пребывает, – огорчился князь. – Эка незадача! В колясках да каретах доедем аль омнибус наймем. Морем нынче студено. – А цыгане своим ходом доберутся али поездом до Лигово, а уж на станции мы их встретим, – живо подхватился князь, и его глаза мечтательно загорелись. – Вот цыган я бы не стал звать, – огорошил приятеля Чаров. – Ангажируем госпожу Лавровскую, коли она свободная будет. На вечере в Михайловском дворце у Елены Павловны, мне дядюшка сказывал, она чудно пела, представляясь Орфеем. Как ты знаешь, великая княгиня покровительствует артистическим дарованиям, и Лавровская в их числе. Да что я говорю, мы ж ее с тобой и господином Чайковским в Мариинском театре лицезрели. – Кажется, припоминаю, мон шер. В антракте твой дядюшка с одним англичанином о железных дорогах тогда побеседовали. Он еще, англичанин этот, с дамой редкой красоты был, – лицо Несвицкого приняло вновь мечтательное выражение. – Полагаешь, госпожа Лавровская э-э-э… согласится? – с сомнением протянул князь. – Буде пожелаешь, берусь дело сладить. А ты позови в Новознаменку невесту и будущую тещу. На премьере «Смерти Иоанна Грозного», когда дядюшка меня ей представлял, речь зашла об «Орфее» Глюка и модном у нас нынче Берлиозе, отредактировавшем оперу немца для мадам Виардо. Так вот, Матильда призналась, что влюблена в голос Лавровской, и ставила ее выше француженки. – Предлагаешь повторить день помолвки? – принял озабоченное лицо Несвицкий, прикидывая предстоящие расходы, хотя раньше деньгам счета не вел. – Отнюдь. Только кого я назвал, плюс Лавровская и, возможно, несколько персон, на коих она сама укажет. Ежели все пройдет на ура, твоей свадьбе ничто не помешает и никакие наговоры и сплетни не запятнают твой светлый образ. Ну, и с хозяином Новознаменки надо бы перемолвиться. – Ты же знаешь Мятлева. Вольдемар всегда с нами! – подкрутил ус Несвицкий. – Разумеется, но спросить не помешает. – А ты, братец, о себе хлопочешь! Неприступная мадемуазель Варвара душе покоя не дает?! – Намерен последний раз себя испытать. Коли не выйдет с ней разговору, оставлю сии намерения. На ней одной клин не сошелся. Чаров хотел угодить баронессе Лундберг и организовать вечер с полюбившейся ей Лавровской на знакомой ему территории. Он давно знал владельца исторической усадьбы – увлеченного коллекционера и библиофила Владимира Мятлева, который славился хлебосольством и любил собирать гостей. Доставить приятное Матильде Сергей желал по одной, но весьма важной причине. Будучи на рауте в МИДе в компании поэта Тютчева – желанного гостя канцлера Горчакова, а по совместительству тайного советника и председателя Комитета иностранной цензуры, он услышал кое-что любопытное из уст бывшей на Дворцовой площади баронессы. Исполнение Надеждой Акинфиевой29, пользующейся скандальной репутацией в свете, роли хозяйки приема не на шутку задело баронессу, и она, пребывая в состоянии крайнего раздражения, обронила нечто про новую пассию государя. Из обрывочных восклицаний мадам напрашивался вывод, что ей известно про похищенную у княжны Долгоруковой брошь. Рассчитывая на свою ловкость и расположение Матильды, Чаров предполагал проверить свои умозаключения в усадьбе Мятлевых. – Ну, так как, ваше сиятельство, насчет Новознаменки, сговорились? – хотел получить однозначный ответ судебный следователь. – Коли залучить госпожу Лавровскую удастся, вот моя рука, – тожественно объявил Несвицкий. Глава 13. Инженер Кройц Неудачная попытка с приобретением пороха на Охтинском пороховом заводе заставила Казимира Лиховцева вспомнить об инженере Кройце, с которым у него сложились доверительные отношения. Инженер был частым гостем у них в доме и любил за чаем подискутировать с его отцом, причем не только на научные темы. Не раз в пылу спора Кройц срывался на резкие антиправительственные высказывания, и когда отец, обреченно махнув рукой, выходил из гостиной, чтобы выкурить пару папирос в кабинете, наступала минута Казимира. С какой-то бесшабашной радостью он включался в разговор и столь яростно поддерживал точку зрения гостя, свободно оперируя цитатами из Прудона и Чернышевского, что приводил в трепетный ужас хлопотавшую у самовара мать.