На «Халлеке» будет прохладно. Там будет чисто. В еде не будет плесени, гнили и яиц насекомых. Я уже знаю, что сделаю, как только поднимусь на борт корабля. Еще до того, как отправиться на мостик, чтобы поприветствовать капитана. Я приму душ. Последний раз я был чистым на челноке, на орбите. Теперь я даже не знаю, смогу ли я когда-нибудь отмыться. Помню, как, выйдя из челнока в космопорту Пилек-Боу, я посмотрел на белый пик Дедушкиного уступа и подумал о том, что слишком много времени провел на Корусанте. Каким же я был дураком. Как и говорила Депа: слепым, глупым, высокомерным дураком. Я боялся узнать, насколько здесь все плохо, но даже худший из моих страхов оказался далек от реальности. Я не могу… Я чувствую, как приближается мой световой меч. Продолжу позже. ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ Кар пришел к палатке Депы якобы обсудить завтрашний переход, прежде чем она отойдет ко сну. Я подозреваю, что его истинной целью было увидеть, как себя чувствую я. Надеюсь, увиденное его удовлетворило. Этим утром я спросил у Депы, почему она не уехала, когда сепаратисты отступили к Джеварно и Опари. Почему даже сейчас она так хотела остаться, не принуди я ее к сотрудничеству. — Война здесь не окончена. Разве джедай может просто уйти? — Ее приглушенный голос лился сквозь занавески. В этот раз она не пригласила меня внутрь, а я не стал выяснять причину. Боюсь, она в таком состоянии, что нам обоим не хотелось бы, чтобы я ее сейчас видел. — Сражаться после того, как битва окончена, — не для джедая, — сказал я ей. — Но для тьмы. — Война не имеет отношения к свету или тьме. Лишь к победе. Или смерти. — Но ты уже здесь победила. — Я подумал о ее словах в том странном сне наяву. О ее ли словах или словах Силы — я не знал. — Я — возможно. Но оглянись: ты видишь перед собой армию победителей? Или жалких беженцев, тратящих последние силы на то, чтобы не стать обычными висельниками? Я испытываю к ним огромное сочувствие: к их страданиям и отчаянному сопротивлению. Я никогда не забываю, что лишь из-за удачи, желания джедаев-антропологов и выбора неких старейшин гхоша Винду моя судьба отличается от их. На месте Кара Вэстора запросто мог бы оказаться я. Но я не сказал ничего из этого Депе: моя цель здесь никак не связана с размышлениями над водоворотами в бесконечной реке Силы. — Я понимаю их войну, — сказал я ей. — И прекрасно понимаю, почему они сражаются. Мой вопрос в другом: почему до сих пор сражаешься ты? — Разве ты не чувствуешь? И когда она это произнесла, я почувствовал: безжалостная пульсация страха и ненависти в Силе, та же, что я чувствовал в Нике, Мел, Беше и Леше, в Каре, но многократно усиленная, словно джунгли стали резонатором планетарного масштаба. Коруннаев заставляла продолжать сражаться ненависть, казалось, что целый народ мечтал лишь об одном: чтобы у балаваев был единый череп, который смогла бы размозжить коруннайская булава. Она сказала: — Да, наша битва выиграна. Их — продолжается. Она не закончится до тех пор, пока хотя бы один из них жив. Балаваи не перестанут приходить. Мы использовали этих коруннаев для собственных нужд и добились, чего хотели. А теперь я должна их бросить? Оставить перед лицом геноцида, потому что они нам более не нужны? Это мне приказывает Совет? — Ты предпочитаешь остаться и сражаться в чужой войне? Последовал пылкий ответ: — Они нуждаются во мне, Мейс. Я их единственная надежда. Но эта горячность моментально испарилась, и речь ее вновь превратилась в измученное бормотание: — Я совершала… разные вещи. Спорные вещи. Я знаю. Но я видела такое… Мейс, ты даже представить не можешь, что я видела. Ужасное, как оно есть. Ужасное, как я сама… Посмотри в Силе. И ты почувствуешь, насколько хуже все могло бы быть. Насколько хуже все будет. С этим я спорить не мог. — Оглянись. — Голос ее наполнился печалью. — Подумай обо всем, что видел. Это маленькая война, Мейс. Небольшая серия ничего не значащих стычек. До того, как Республика и Конфедерация вмешались, это было фактически спортивным состязанием. Но смотри, что теперь стало с людьми. Представь, что война сделает с теми, кто никогда не знал ее. Представь пехотные бои на полях Алдераана. ТОКО, бьющие по космоскребам Корусанта. Представь, во что превратится Галактика, если Войны клонов примут серьезный оборот. Я возразил, что они уже таковы, но она лишь рассмеялась: — Ты еще не видел серьезного оборота. И я ответил, что смотрю на него прямо сейчас. Теперь я думаю о клонах-солдатах на «Халлеке», о том, что своей безоговорочной смелостью и боевой дисциплиной они отличаются от этих оборванных убийц, как будто это совершенно разные расы… И я вспоминаю о том, что Великая армия Республики насчитывает одну целую и две десятых миллиона клонов. Как раз достаточно, чтобы разместить по одному солдату — одному-единственному бойцу — на каждой планете Республики и оставить в запасе буквально пару тысяч. Если Войны клонов будут протекать так, как их, похоже, видит Депа, в них станут сражаться не только клоны, джедаи и боевые дроиды, но и обычные граждане. Обычные граждане, которые встанут перед жестоким выбором: умереть или стать подобными этим коруннаям. Обычные граждане, которым придется навсегда покинуть Галактику Мира. Я лишь надеюсь, что теми, кто невосприимчив к Силе, война переносится легче. Но подозреваю, что на самом деле все как раз наоборот. Были и часы, когда мы ехали молча. Я сидел рядом с паланкином, убаюканный мерным покачиванием анккокса и неизменным потоком деревьев, лоз и цветов, пока Депа дремала в полуденной жаре, и вслушивался в ее сонные бормотания, каждый раз испытывая шок от внезапного крика или страдальческого стона, что срывали с ее губ головные боли. Кажется, у нее перемежающаяся лихорадка. Иногда ее речь превращается в разрозненный бред воображаемых бесед, которые скачут с темы на тему, будто обрывочные галлюцинации. Иногда ее речи наполняются странной проникновенностью, словно она предсказывает будущее, у которого не было прошлого. Я попытался записать хотя бы часть из этого на инфопланшет, но каким-то удивительным образом ее голос не записывался. Словно ее речи были моими собственными галлюцинациями. А если и так… Какое это имеет значение? Даже ложь Силы куда правдивее, чем реальность, доступная нашему пониманию. ИЗ ЛИЧНОГО ДНЕВНИКА МЕЙСА ВИНДУ Большую часть дня мы говорим о Каре Вэсторе. Депа избавила меня от необходимости выслушивать наименее аппетитные подробности, но даже того, чем она поделилась, уже достаточно. Более чем достаточно. Например, он называет меня дошало не ради красного словца. Если он сказал Депе правду, то мы с Каром Вэстором — последние из Винду. За прошедшие тридцать лет гхош, в котором я родился и в котором жил несколько месяцев подростком, когда вернулся, чтобы выучить некоторые навыки коруннайского владения Силой, был полностью уничтожен. Не в какой-то великой бойне или крайне важном героическом сражении, а в простой, брутальной математике истощения: мой гхош стал еще одной статистической жертвой в кипящей партизанской войне против врага более многочисленного, лучше вооруженного и столь же безжалостного. Депа сообщила мне это неуверенно, как ужасные новости, которые надо рассказывать очень тактично. И возможно, она была права. Затрудняюсь сказать. Кажется, она считает, что это должно бы много для меня значить. И может статься, действительно должно. Но я значительно больше джедай, чем корун. Когда я думаю о том, что мои дошалаи мертвы, наследие и традиции Винду потонули в крови и тьме, я чувствую лишь отстраненную грусть. Любая история о бессмысленном страдании и потерях приносит мне грусть. Если бы мог, я изменил бы их все. Не только свою. Наверняка изменил бы вэсторовскую. Похоже, в молодости Кар Вэстор был довольно заурядным: немного в большем контакте с пилекотаном, чем остальные, но более ничем не примечателен. Изменила его Летняя война. Изменила так же, как и многое другое на этой планете. Когда Кару было четырнадцать, исследователи джунглей на его глазах жестоко убили всю семью — одна из типичных для этой войны жестокостей. Не знаю, как ему удалось сбежать: истории, что Депа слышала от разных коруннаев, противоречивы. Сам же Кар, похоже, не собирается это обсуждать. Мы знаем лишь, что после смерти родителей он остался в джунглях один: без оружия, без траводава, без акков и товарищей, без еды и каких бы то ни было припасов. И что он прожил в одиночестве в джунглях больше года. Вот что он имел в виду, когда говорил, что пережил тэн пил'трокэл. И только сейчас я начал осознавать иронию, заключенную в этом термине. Тэн пил'трокэл — это наказание, выработанное коруннайской культурой для тех, кто заслуживает смерти. Зная, что человеческий суд может оказаться ошибочным, коруннаи оставляют окончательное вынесение приговора за самими джунглями. Они считают это милосердием. Я бы сказал, что это милосердие, которое они даруют сами себе, — так они могут отнять жизнь, не запачкав руки кровью. Кар же прошел через тэн пил'трокэл, наложенный на него за то, что он корун. Он был столь же невиновен и столь же виноват, сколь и балавайские дети, которых он собирался подвергнуть правосудию джунглей. Их преступления одинаковы: они просто родились не в тех семьях. Во время описываемых событий он был где-то на год старше Килы. Но рядом с ним не было джедая, который спас бы его, и посему ему пришлось спасаться самому.