Йода очень серьезно смотрел на меня, пока я пытался подыскать хоть какие-то слова. Наконец он вздохнул и сжалился надо мной. — Пыталась она с собой покончить, — пояснил он. — Очень трагично в отчаяние подобное погружение, раз более не может увидеть она свет. Но уподобляться ей не должны мы в этом. Надеяться мы обязаны. Прийти в себя может она. Однажды. Мне, вероятно, и не следовало этого говорить, но в тот момент правду внутри удержать не удалось: — Я, наверное, предпочел бы потерять планету, если бы это спасло Депу. — А знаете ли вы, что конкретно так ее сломило? — Палпатин коснулся головизора, словно желая провести ладонью по волосам моей бывшей ученицы. — Насколько я помню, одной из основных целей вашей поездки на Харуун-Кэл было выяснить это, но в вашем отчете нет четкого ответа. — Да, знаю, — медленно признал я. — И? — Это сложно объяснить. Особенно не-джедаю. — Это как-то связано со шрамом у нее на лбу? Тем, что остался на месте… как вы его называете? — Великий знак просвещения. — Да. Что остался на месте Великого знака просвещения. Я понимаю, что для вас, мастер Винду, это несколько болезненно, но все же… Джедаи необходимы для выживания Республики, а во тьму шагнула не только мастер Биллаба. Любые сведения, которые могут пролить свет на причины подобных падений, невероятно важны. Я кивнул: — Не могу дать конкретного ответа. — Хорошо, тогда давайте о шраме. Ее пытали? — Я не знаю. Возможно. Но не стоит исключать вариант, что она сама нанесла себе эту рану. Правды мы можем не узнать никогда. — Жаль, что нельзя спросить ее, — пробормотал Палпатин. Ответить я смог лишь спустя несколько секунд: — Это лишь мои предположения, основанные на ее словах и собственном опыте. Палпатин удивленно приподнял брови: — Собственном опыте? Я не нашел в себе сил встретиться с ним взглядом. Я опустил голову и увидел, что Йода смотрит на меня снизу вверх. Его мудрое, изрезанное морщинами лицо было полно сострадания. — Не пал ты, — мягко произнес он. — Из этого силы черпать можешь. Я кивнул и понял, что вновь могу взглянуть в глаза Верховному Канцлеру. — Дело в войне, — сказал я. — Не в данной конкретной войне, а в войне в целом. Когда любой твой выбор означает смерть. Спасение одних невиновных означает, что должны погибнуть другие невиновные. Я не уверен, что хоть кто-то из джедаев сможет долго выносить тягости подобных выборов. Палпатин переводил взгляд с Йоды на меня. На лице его застыла маска сострадательной заинтересованности. — Кто бы мог подумать, что сражение в войне может так повлиять на джедаев? Даже если в результате мы и победим… — пробормотал он. — Разве кто-то мог предположить подобное? — Именно, — согласился я. — Разве кто-то мог предположить? — Задуматься надо, — медленно проговорил Йода, — является ли самым важным вопросом это… — К сожалению, философским вопросам придется подождать мирных времен, — наконец прервал длительное неуютное молчание Канцлер. — Мы должны сосредоточиться на победе в войне. — Именно это и сделала Депа, — сказал я. — И посмотрите, к чему это ее привело. — Да. Но ведь подобное никогда бы не произошло, например, с вами, — мягко возразил Палпатин. — Не так ли? Я не сказал, что он ошибается. Что такое едва не произошло. В последнее время я много думаю об этом. Я думаю о Депе. Обо всем том, что она сказала мне. И о том, что сотворила со мной. Я думаю о джунглях. Она во многом была права. Она была права, когда говорила о «джедае будущего». Чтобы выиграть войну против сепаратистов, мы должны отказаться от всего, что делает нас джедаями. Мы победили на Харуун-Кэле, да. Потому что наш враг сломался под напором невероятной безжалостности Кара Вэстора. Джедаи — хранители мира. Мы не солдаты. Если мы станем солдатами, мы перестанем быть джедаями. И все же я не отчаиваюсь. В некоторых вещах она ошибалась. Дело в том, что она проигрывала не свою войну. Она сражалась не с тем врагом. Настоящие враги джедаев вовсе не сепаратисты. Они враги Республики. Именно Республика устоит или падет в Войнах клонов. Даже возрожденные ситхи не являются нашими врагами. Дело не в них. Наш враг — власть, которую путают со справедливостью. Наш враг-отчаяние, которое оправдывает зверства. Настоящий враг джедаев — это джунгли. Наш враг — сама тьма: клубящееся облако страха, безысходности и страдания, что приносит с собой война. Облако, отравляющее нашу Галактику. Именно поэтому мои сны о Джеонозисе изменились. В них я по-прежнему все делаю правильно. Но теперь я делаю в них в точности то же самое, что сделал на арене. Если пророчества верны, если Энакин Скайуокер — действительно Избранный, что принесет равновесие в Силу, тогда сейчас нет никого важнее его. И он все еще жив лишь потому, что джедайские инстинкты не подвели меня. Потому что моя ошибка на Джеонозисе вовсе не была ошибкой. Если бы я поступил так, как предлагала Депа, если бы я выиграл Войну клонов, сбросив барадиевую бомбу на Джеонозис, я бы проиграл настоящую войну. Войну джедаев. Энакин Скайуокер может оказаться уязвимой точкой нашей войны против джунглей. Если это действительно так, если Энакин был рожден, чтобы выиграть эту войну, то даже гибель всех остальных джедаев Галактики не будет иметь значения. Пока Энакин жив, у нас есть надежда. И не важно, насколько сгустится тьма и насколько плохи будут наши дела. Он — наша надежда на будущее джедаев. И да пребудет с нами всеми Сила.