– А у вас с ним прямой провод? Не рано ли начали зазнаваться в шестом-то классе?[12] Лыков развернулся и ушел, хлопнув дверью. Как быть? По субординации следовало сообщить о заминке Трусевичу, объяснить, что дознание должно оставаться в одних руках. Алексей Николаевич знал, что тот два раза в неделю делает доклады Столыпину в присутствии товарища министра внутренних дел Макарова. Доклады начинаются в одиннадцать утра и тянутся до трех-четырех часов пополудни. Сановникам приходится даже прерываться на завтрак в семье премьера. Но очередной доклад был вчера. Ждать три дня до следующего? На это нет времени. Слова Черкасова о прямом проводе навели сыщика на мысль. Он явился в ЖПУЖД и оттуда телефонировал сразу в приемную Совета министров. На его счастье, Столыпин оказался на месте, но он был занят. Коллежскому советнику велели ждать. Он просидел у аппарата полчаса, и наконец его соединили с премьером. – Что у вас, Алексей Николаевич? Только быстро. Сыщик сообщил о разговоре с начальником Московского ГЖУ и начал доказывать, что дробить дело нельзя. Но Столыпин не стал его слушать и тут же перебил: – Черкасову сейчас поставят мозги на место, не обращайте внимания. Что еще от меня нужно? – Хотелось бы роту солдат для силового прикрытия. Мы ударим через семь часов, по двумстам адресам разом. Жандармов не хватает, а полицию мы привлекать не хотим. – Я попрошу генерала Гершельмана. Все? – Последнее, Петр Аркадьевич. Следы некоторых покраж ведут в Тринадцатый саперный батальон… – Вот дрянь! Столыпин секунду-другую подумал, затем приказал: – К саперам не суйтесь, туда пойдут одни жандармы. Те военные, эти почти военные – разберутся между собой. Гершельману я сообщу, пусть привлечет военную юстицию. А дело – дело останется за вами, приобщите к общему дознанию. Помните: перед правительством за все отвечаете вы. – Слушаюсь. А… – Объясню, сейчас же объясню тем, кто этого еще не понял. Все! Столыпин положил трубку. Повеселевший сыщик заглянул к начальнику ЖПУЖД генерал-майору Красовскому. Там уже сидел Запасов. Жандармы встретили питерца словами: – Караул, Алексей Николаевич! Только что телефонировал Черкасов и сказал, что дивизиона нам не видать. Что делать будем? – Ждать. – А чего ждать? До облавы осталось всего ничего, а людей нет. Может, армию как-то привлечь? Идемте все вместе к генерал-губернатору. – Спокойно, господа. Я только что говорил в телефон с премьер-министром, тот обещал все уладить. «Чугунки»[13] уставились на питерца: не шутит ли он? Коллежский советник – и вдруг телефонирует самому премьер-министру. А еще гофмейстеру, члену Государственного совета и министру внутренних дел. Ходили слухи, что на Рождество государь пожалует своего визиря в статс-секретари, редчайшее звание в империи. Тогда к нему на козе не подъедешь. Но Лыков пояснил: – Петр Аркадьевич подтвердил, что перед правительством за прекращение хищений на московском узле отвечаю я. Единолично. И Черкасову это сейчас растолкуют. Еще я попросил военной силы в помощь жандармам. Обещал. Насчет саперного батальона велел самому, как штафирке, туда не соваться, а пустить вас. Генерал скосил глаза на подчиненного: можно ли этому верить? Запасов бодрым голосом сказал: – Не выпить ли нам чаю? Глядишь, пока пьем, что-то и наладится. Дмитрий Иннокентьевич оказался прав. Когда они допивали по второму стакану, позвонили с Малой Никитской. И очень вежливо осведомились, не здесь ли господин Лыков. Когда узнали, что здесь, попросили никуда не уходить, а дождаться посланца. Через четверть часа в кабинет начальника ЖПУЖД вошел бравый офицер и объявил: – Дивизионный адъютант Московского жандармского ротмистр Терпелевский. Командирован в распоряжение коллежского советника Лыкова. – Не желаете ли чаю? – Охотно. За чаем Терпелевский сообщил, что весь дивизион к услугам питерца. Ждут только приказа. – Сколько сабель вы сможете выставить завтра к шести часам утра? Ротмистр ответил: – За минусом восьмидесяти шести остается двести четырнадцать. Лыков нахмурился: – Мало. А что значит за минусом? Куда делись восемьдесят шесть человек? – Ну, как вам сказать… – Конкретно, вот как. – Наряды, господин Лыков. Туда-сюда – как обычно. – Отмените их на это утро. – Как отменить? – опешил Терпелевский. – Градоначальник велел. – Вы какой приказ получили сейчас от генерал-лейтенанта Черкасова? – Оказать полное содействие. – Вот и окажите. Мне потребуются все чины дивизиона. До полудня, но все. – Я должен донести ваше требование до командира. – Валяйте, только быстро. Уже темнеет, скоро ночь, воры выйдут на дело. За ними следят, и к восьми утра у меня на руках будут адреса. Тогда все в бой! Терпелевский не успел ничего сказать, как в кабинет вошел еще один офицер, на этот раз пехотинец. Он представился: – Командир Второй роты Седьмого гренадерского Самогитского генерал-адъютанта графа Тотлебена полка капитан Значко-Яворский. Командирован приказом полкового командира в распоряжение господина Лыкова вместе с ротой. – У меня появилась мысль, – сказал Терпелевский. – Предлагаю наряды завтра утром никуда не высылать по причине неопределенности в распоряжениях высшего начальства. – Это в каком смысле? – насторожился генерал-майор Красовский. – А в том, что непонятно, чей приказ поступил первым: чиновника особых поручений Лыкова или градоначальника Рейнбота. – Лыкова, конечно, – возмутился Запасов. – Еще утром все было согласовано с вашим командиром. А Рейнбот когда прислал перечень нарядов? – К полудню. – Вот! А чрезвычайные полномочия Лыкова? Имеются такие у градоначальника? Ротмистр пожал плечами: – Откуда мне знать? – Я знаю: не имеется. Видите, даже гренадеры подчинены коллежскому советнику. – Скажите, если наряды не высылать, то в моем распоряжении окажутся все триста сабель дивизиона? – подхватил питерец. – Почти, – ответил Терпелевский. – Двенадцать человек ежедневно во внутреннем карауле. Знамя, денежный ящик, оружейная комната… – На этих я и не претендую, разумеется. Денежный ящик надо охранять, вдруг сопрут… Ну, мы определились? Обойдемся теперь без церемоний? На том и порешили. После достигнутого согласия началось распределение сил. Сорок нижних чинов смогли выделить «чугунки», без малого триста – конные жандармы, и сто восемьдесят штыков привел капитан Значко-Яворский. Пятьсот человек! Все эти люди до последнего не знали, куда их направят. Сидели и ждали в казармах, держа оружие наготове. Им дали поспать половину ночи, а в пять утра уже подняли и напоили чаем. Пока солдаты дрыхли, охранники и сыщики работали. С наступлением темноты они разошлись по своим позициям. Филеры незаметно проследили за артелями крючников, ворами-одиночками и жульем из числа железнодорожной обслуги. При этом выявили еще несколько расхитителей, ранее не известных. Самые опытные направились в Андроновку и Котяшкину деревню. Среди станционных пакгаузов спрятаться легко, а вот попробуй наблюдать за жуликами, когда они у себя дома. И каждый чужак вызывает у них подозрения: не шпион ли? Инцидентов избежать не удалось. В Андроновке порезали филера Жегалкина: ударили кончиком ножа, выставленным на два пальца, и велели больше тут не появляться. А в Котяшкиной двум топтунам пришлось убегать от крючников, когда те заметили хвост. Еще помяли сыскного надзирателя Урусова. Выслеживая воров, тот смело полез в дыру в заборе товарной станции Митьково. А на той стороне оказался уголовный караул. Полицейского приняли с душой: угостили тумаками и отобрали деньги и часы. Хорошо, Урусов был без сыскной карточки и отговорился любопытством. Стефанов тоже не усидел дома. Несмотря на плохое самочувствие, он оделся тяговиком[14] и лично отправился выслеживать воров. Взял себе самое трудное – товарную станцию Николаевской дороги. Она была вся на виду, проходы между пакгаузами широкие и хорошо освещены. Но опытный сыщик справился и даже вычислил нового барыгу в Балканском переулке. Лыков давно уже решил, что и он в эту опасную ночь проверит себя. Не заплыл ли жирком коллежский советник? Алексей Николаевич надел черную фуражку с желтой выпушкой[15] и явился в Гавриков переулок в третьем часу ночи. И был поражен. Станция Москва-Рязанская Казанской железной дороги считалась самой большой в России хлебной биржей. Здесь оборачивались миллионы пудов хлебных продуктов. Работа после сбора урожая кипела круглосуточно. Рядом грохотали вальцовые мельницы, перетирали зерно в муку. Составы сновали беспрерывно, кто куда чего вывозил или завозил – понять постороннему человеку было решительно невозможно. Сыщик шлялся между пакгаузами и думал: что я тут делаю? Только подозрение вызову у ночных комиссионеров. Но уходить несолоно хлебавши не хотелось, и он продолжал обход. Его поразило полное отсутствие контроля. Место завалено ценными грузами, всюду штабеля кулей с ситной мукой, а еще ячмень, хлопок, рис, коробки вермишели… И ни одного караульщика. С трудом Алексей Николаевич обнаружил сторожа с трещоткой. Тот сидел на пороге склада, беспардонно смолил цигарку[16] и дул четушку[17] прямо из горлышка. Мимо него суровые дядьки бандитской наружности катили к забору вагон с подломанной дверью. Лыков хотел проследить ребят, но на него так посмотрели, что он счел за лучшее отстать. Наблюдал издалека, потом подошел к забору в другом месте, подтянулся на руках и заглянул. Артель из восьми человек споро таскала кули из вагона в широкую щель. Снаружи стояли два ломовика. За четверть часа их нагрузили доверху, извозчики уехали, а мужики вновь отправились к пакгаузам. Лыков перепрыгнул на ту сторону и оказался посреди Новой Переведеновки. Охваченный азартом, он пошел за возами: глядишь, откроется еще не выявленный скупщик – это будет его вклад в операцию. Но ломовики привели Алексея Николаевича прямо к воротам саперных казарм. Возы скрылись за ними. Часовые на входе пропустили их беспрепятственно. Лыков крался вдоль ограды, надеясь отыскать проход: ему хотелось знать, куда спрячут покражу. Но саперы оказались людьми предусмотрительными. Сыщику пришлось снова подтягиваться на руках. Ага! Он разглядел в дальнем конце двора, выходящем в Попов переулок, низкий лабаз. Туда и подъехали ломовики. Удовлетворенный увиденным, Алексей Николаевич отправился на Пречистенку. Там в здании ЖПУЖД располагался штаб операции. Пора было заканчивать с ребячеством и браться за дело. В шесть утра во дворы к барыгам начали съезжаться возы. Привычно нагрузились, никого не опасаясь, и разъехались по заказчикам. Топтуны отправились за ними. Пока все шло по плану. Лыков и Стефанов сидели в кабинете Запасова и принимали телефонные звонки. Сам подполковник взял своих сорок молодцов и отправился в наиболее опасное место – Андроновку. К девяти часам все ломовики разгрузили товар. Выехать за ворота им не дали – ворвались гренадеры с жандармами. Командовали ими филеры МОО и надзиратели МСП. Обыски начались одновременно по всей Москве. Ломовиков записывали, брали показания и отпускали. А хозяев заведений, купивших заведомо краденный товар, под конвоем отправляли в седьмой корпус Петровских казарм, где квартировал жандармский дивизион. Каретный ряд оказался забит экипажами, а людей все привозили и привозили. Из сада «Эрмитаж» прибежала обслуга, смотреть на необычное зрелище. Когда счет арестованным перевалил за полтысячи, командир дивизиона взмолился: мест больше нет! Летние бараки, склады, гауптвахта, помещения для запасных, конюшни и даже баня были переполнены арестованными. Дело обошлось малой кровью. Только в Андроновке крючники взялись за ножи. Одному из «чугунков» порезали бок, второму оцарапали шею. Пришлось стрелять в воздух, чтобы унять буянов. А в остальном облава прошла без происшествий. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь