– То есть… он сперва был мужиком, – уточнила рыжая, с хрустом разгрызая конфету. – А потом вдруг раз и… – И, – согласилась Летиция. – Это женщина. Определенно. Только… такая вот… странная, что ли? Конфеты были кисловатыми. – Чем? – Мудрослава тоже забралась на подоконник. Благо, подоконники были широкими и длинными, самое оно, чтобы сидеть. – Не знаю. Не могу понять… – Может, все-таки не женщина? – Женщина. Это… понимаешь, во время смерти, если смерть насильственная, это как бы величайшее потрясние для любого человека. И потому, когда тело погибает, а душа не совсем еще уходит, она цепляется за это тело, но уже обретает способности души. Так вот, она видит! Истинную суть видит! Был один грабитель. Известный. В общем, он скрывался под маской и не простой, зачарованной. Эта маска и лицо прятало, и обличье меняло. Свидетели едва не дрались, как мне рассказывали, одни кричали, что он был высоким и тощим, другие – что толстым и худым. Даже дела-то сперва полагали разными, да… так вот, он оказался обычным. Средний человек, который… не так уж важно, главное, когда я спросила… жертву его… совершенно случайную, служанку, что поднялась не ко времени. Он и сзади-то напал. Потом все говорил, что она видеть его не могла. Она увидела. И его. И маску. И я увидела. Так что… это определенно женщина. – Ничего не понимаю, – пробормотала Мудрослава. – И… какая она? – В том и дело, что… такое чувство, престранное… она такая… описать сложно. Не лицо – маска. А почему? Была бы маска, душа бы увидела и то, что под нею. Вот руки у нее красивые, белые такие. Ухоженные. Стало быть из благородных. Пальцы тонкие. Только шрам портит. – Шрам? – встрепенулась рыжая. – Какой? – Тоже интересный. На запястье начинается, а потом идет вверх, по тыльной стороне ладони, – Летиция прочертила пальцем, и лишь потом вспомнила, что на себе показывать чужие шрамы – дурная примета. – И загибается так. Он беленький, тонкий, будто… – Паутинка? – Именно. – Яр… Яра! – рявкнула Мудрослава, отчего рыжая подскочила. Вот ведь, нельзя же так с сестрицей, пусть даже бестолковою. – У неё такой был. – У кого? – Летиция на всякий случай отобрала жестянку с остатками леденцов. А то этак, прыгая, вовсе недолго рассыпать. Между прочим, она бы и вовсе поела бы охотно. – У ведьмы… но она ведь… она ведь помогла мне! Она морок сняла! – Сама навесила, сама и сняла, – фыркнула Мудрослава. – Объясните? – Да чтоб мы сами понимали. – Ты ей… – Нет, ничего не говорил, только… подозреваю, что если так, она сама… и знаешь, это ведь её идея. – В смысле? – Она сказала, что нельзя оставлять тебя без присмотра. Что… Старомысл, он воспользуется ситуацией. И ты не устоишь. А надо уберечь. Упредить. И… и стало быть, знает. Не может, не знать. – А Старомысл? – Думаю, давно уже нет вашего Старомысла, – заметила Летиция. И по тому, как эти двое переглянулись, поняла, что правду сказала. – Возможно… но… зачем? – Поймаем – спросим, – отозвалась рыжая, сползая с подоконника. – Ну? Кто со мной? – Яра… – Да угомонись. Надо этого найти… Повелителя. И рассказать… обо всем, – последнее она сказала с тяжким вздохом. И следом вздохнула Мудрослава Виросская, тоже сползла с подоконника, поглядела как-то виновато и сказала: – Извини. И Летиция встала. Не то, чтобы она покойников боится, нет, совершенно. Но оставаться одной не хотелось категорически. Да и не разумно это, если ведьма в округе бродит. А ведь… Ведьма. Старая. Очень старая. – Она врет, – Летиции удалось поймать нужную мысль. – Она выглядит молодой. Очень. И красивой. Но на самом деле она старая… очень и очень старая… – Ты не представляешь, насколько, – сказали из-за двери. А потом та открылась. И Летиция с тоской поглядела на жестянку с карамельками. Как-то не казались они сколь бы то ни было серьезным оружием. Против ведьмы иное надо. Мощи там святых и… И мощи не помогут. Она вошла осторожно, бочком, придерживая юбки, которые были пышны по последней ладхемской моде. Её невысокий парик был припудрен и украшен шелковыми бабочками. Белоснежное лицо походило на маску, и черная мушка над губой лишь усиливало сходство. – Вы… – Летиция почти не удивилась. Она давно подозревала, что именно эта матушкина подруга ведьма не только по характеру. Правда, тут же спохватилась. Одна ведьма в двух местах одновременно существовать не способна. А почтенная вдова давно уже при дворе. Еще до рождения Летиции место получила. И место, и мужа… муж давно уже отошел в мир иной, а место вот осталось. – Что с настоящею стало? – поинтересовалась она, подумав, что матушка огорчится. Впрочем, одним поводом больше, одним меньше. – Думаю, давно уже того… сожрала, – рыжая дернула плечом. – Какие выражения, ваше величество, – с насмешкою сказала ведьма. И поглядела на Летицию. – У тебя помада размазалась. Вот, взгляни. И зеркальце протянула. Только от этого зеркальца Летиция отступила подальше. Не такая уж она дура, чтобы в ведьмины зеркала глядеться. – Кто ты? – потребовала ответа Мудрослава. – И… что тебе надо? – Ведьма, – Летиция все же взглянула. И прищурилась. Обличье ведьмы поплыло. Будто… будто и вправду маска, только иного нематериального свойства. – Она… старая… очень. Притворяется молодой, но на самом деле ей даже не сто… – Почти триста, – сказала ведьма, скидывая украденный облик. И обернулась девицей. Красивой. Летиция даже ощутила укол ревности. Не бывает, чтобы вот так… в триста лет… матушке уже за сорок и у неё морщины. А у этой лицо гладкое, белое. Черты изящные, только… только неживое оно, это лицо. И глаза мертвые. Нехорошие глаза. Смотрит с прищуром. С насмешкою. – Знаешь, а потому-то твой брак и допустили, – произнесла Яра. – Ну, она-то могла прикинуться мужиком. Но прикинуться – одно, стать – другое… и я знаю тебя. – Как не знать, государь милостивый, – ведьма издевательски поклонилась. – Когда я вас спасла. – Спасла… Древояр женился. Еще когда. И жену свою прятал… один лишь раз на пиру она была. И я узнал. Все думал, где же я руки эти видел, такие белые, такие… ни у кого больше таких не было. А и вправду хороши. Узкие ладони, тонкие пальцы. Вот самой Летиции руки от матушки достались, все же не хватает им толики изысканности. – Только шрама не было. Был бы шрам, я бы сразу понял. Она подняла ладонь. И поглядела.