На мраморную лестницу, покрытую трещинами. Но сквозь них не проросли травы. Здесь, в этом городе, у трав не было сил. На распахнутые двери. На кости, что остались лежать перед ними. И обратились в прах от легчайшего движения воздуха. На залу, что ждала годы и годы. Кого? Артана?! Тот же мрамор пола. И белые стены, изрезанные золотыми символами, столь древними, что слабых знаний Артана не хватает, чтобы прочесть их. Но он идет. И отмахивается от тени за плечом, той, что пытается остановить его. Он точно знает, что должен добраться. Куда? К дюжине колонн, что выросли в центре зала, подобны диковинным деревам, если в мире существуют мраморные деревья. Они образовали круг, а в центре этого круга, на полу, испещренном все теми же золотыми символами, лежала дева. Она была столь прекрасна, что дух захватывало. – Артан, очнись! – этот крик заставил его задержаться. На мгновенье. И мгновенья хватило, чтобы на плечи пала невыносимая тяжесть. – Стой! Артан дернулся, а потом ударил. Он должен. Он побежал, опасаясь, что тот, кто за спиной стонет, что он остановит Артана. Нельзя было допустить этого. Нельзя! И звуки шагов его, и сорванное дыхание нарушили многовековую тишину. А он, переступив границу, которую охраняли мертвецы – впрочем, Артан знал, что ему они не повредят – остановился перед девой. Она была обнажена. И тогда великолепие женского тела вновь поразило Артана. Он устыдился и этого великолепия, и собственных глубоко постыдных желаний, что возникли в душе его. А дева открыла глаза. И улыбнулась. Её губы шелохнулись, но ни слова не произнесла она, лишь тяжело, словно пытаясь превозмочь некую силу, сковавшую её, подняла она руки. И с них потекла кровь. Алая-алая, нарядная. Кровь наполнила её ладони, и струи скользнули по запястьям, оставляя на белоснежной коже узоры. К локтям. И ниже. Кровью вдруг вскипела кожа девы, а тело изогнулось. Из губ вырвался рык. – Стой! – эхо крика осталось где-то там, во внешнем мире. Артан же склонился над девой. – Чем тебе помочь? – его душа раскалывалась от боли. А дева вдруг рванулась навстречу и губами коснулась губ его. Тьма опалила. И… …и он очнулся. Там, в библиотеке. Таз. И кровь в нем, черная, свернувшаяся. Зеркало, которое будто оплавилось. Он сам, едва способный сидеть от слабости. Кристоф, что скулил, свернувшись рядом. – Крис, – просипел Артан. Губы горели. Тело горело, ломило от слабости и еще чего-то. А чего? Он понять не мог. – Ты… ты… – Ты? – Кристоф сел и вытер разбитый нос. – Ты… нормально? Артан хотел было кивнуть, но слабое это движение заставило застонать от боли. И он сдержал стон. – Что тут… – У тебя глаза вдруг черными сделались. Я звал, звал, а ты никак… и кровь. Кровь шла все время. Из носу. Ты… видел? Что ты видел? – Нет, – зачем-то соврал Артан, чувствуя, как сама суть его сжимается от ужаса. – Ничего. Наверное… что-то не так пошло. – Наверное, – с некоторым сомнением произнес Кристоф. И помог встать. Тогда, ночью, уже почти перед самым рассветом, они сумели вытащить таз из библиотеки. И свечи. И остатки крови. И матушкино зеркало. Они бросили все в выгребную яму. И молча вернулись домой, чтобы никогда больше не заговаривать о той ночи. Правда, на следующий день Артан слег. И маялся горячкой целую неделю. А брат не отходил. Брат говорил, говорил… что-то говорил… и читал. И рассказывал. И будто боялся, что если замолчит, то Артан не справится. Но все равно не рассказал. Никому. Артан же выздоровел. И решил стать паладином. Не оттого, что был столь уж наивен, как полагал отец. И подвиги… мысль о них появилась позже, ибо надо было объяснить произошедшее не только отцу и прочим людям, но и себе. А потом он вовсе взял и забыл. – Видишь, – прошептала тьма ласково. – А теперь вспомнил. – Нет, – он покачал головой. – Да. Ты знаешь, что будет. Ты ведь уже понял… хороший мальчик. Хороший-хороший славный мальчик… мой мальчик. – Никогда. – Уже, – она отступила, отползла, позволяя Артану вновь осмыслить себя. Вот он. Стоит. Где? Пещера. И саркофаг. Камень. Черный. Артан такого не видел. И под руками камень кажется гладким, словно шелк. Его приятно трогать. И на прикосновения он отзывается ласковым теплом. Саркофаг… Огромен. И в нем похоронен мужчина. Точно. Резчик постарался, и камень почти ожил. Мужчина крупный и даже в смерти выглядит величественно. Руки его покоятся на длинном мече, который посверкивает сталью. А на голове лежит корона. Странная корона. Артану случалось бывать при дворах. И короны он видывал, всякие, но те были неизменно золотыми и украшены каменьями щедро. Эта же… Пальцы коснулись её. И Артан не удивился, увидев, что на темном металле осталась более темная полоса его крови. Кажется, в этом месте кровью и платили. За что? Как знать. Кровь вошла в камень, и мертвый мужчина открыл глаза. Взгляд его вперился в Артана. Губы дрогнули было. Но… то ли сил было мало, то ли крови. Артан не отступил. А мертвец улыбнулся. И веки его сомкнулись. И… и это тоже что-то да значило. – Прости, – сказал Артан. – Что потревожил твой покой, но… мне страшно. Это признание далось ему не легко. Но стоило сказать, и стало легче. – Я узнал эти горы. И город… он ведь именно такой, верно? И она там. И… и я приду к ней? Ладонь его накрыла руки мертвеца. И меч. И… и тот ответил Артану. А потом вдруг тот осознал себя, сидящим подле саркофага, сжимающим в одной руке меч, а в другой корону. Ту самую, железную, с кривоватыми зубцами, будто сделанную безумным деревенским кузнецом. Артан стоял.