Сейчас. Слишком многие смотрят. И во взгляде Ксандра читается сомнение, а Лассар и вовсе мрачен. Артан сжимает рукоять клинка. Древний меч. Легендарный. Такому самое место в родовой сокровищнице, а не на поясе этого проходимца. Явился. Нашел. Злость колючая и сжимает горло. Справиться с нею нелегко, но Ричард справляется. И заставляет себя дышать. А еще успокоиться. Тьма… Тьма имеет тысячу лиц. И для каждого найдет, что сказать. – Надо… – мысли все еще путаются, но Ричард справится и с этим. – Надо понять, что нам делать. Во-первых… этот чернокнижник, которого вироссцы притащили. Ты послал за ним? – Отправил пятерку. Пятеро Легионеров – это много. Достаточно, чтобы справиться с одним человеком, даже если он и чернокнижник. Хорошо. – Отлично. Выясним, что ему нужно. Выясни. Поговори с ним. Может… станет понятнее. Поискать в архивах все, что есть про зеркало… про любое зеркало. Ксандр? – Займусь. – Я… я спущусь вниз, – Ричард с сожалением выпустил темную раму из рук. – В усыпальницу. Надо… надо проверить… иногда… если надо укрыть какую-то вещь, то места лучше нет. Он тряхнул головой, избавляясь от наваждения. – Комнаты закрыть. Сюда никому. И на демоницу поглядел. А та лишь пожала плечами, но как-то не слишком уверенно. – Это слишком опасно. Пока не поймем, в чем дело… …а получится ли? – …этого зеркала лучше не касаться. – А город? – поинтересовался Светозарный. – Я видел его… – Ксандр, выдай ему допуск в библиотеку. Во всю библиотеку. И… пусть займется. Гробницей там. Книгами. Что осталось. Про меч вон поищет, город… Главное, чтобы под ногами не мешался. И все это поняли. Светозарный определенно обиделся, но промолчал, только губы поджал. – Идите, – Ричард не хотел, чтобы это прозвучало приказом. А оно прозвучало именно так. И никто не посмел ослушаться. Первым вышел Ксандр. За ним потянулись остальные. А вот демоница не сдвинулась с места. Только хвост её нервно дернулся. И главное смотрит она на Ричарда выжидательно, словно… словно он обещал что-то, а потом взял и забыл. И сейчас он пытался мучительно вспомнить, что именно обещал. Не выходило. – Тебе плохо, – сказала демоница утвердительно. – Оно на тебя влияет. – Она. Тьма. Спорить не хотелось. И надо было бы уйти, но вместо этого Ричард сел. На ковер. И пальцы сами скользнули по шелковой его поверхности. …ковры привезли с последним караваном. Много. И седобородый купец, низко кланяясь, рассказывал о далекой дивной стране, в которой эти ковры создавались. А их раскатывали, один за другим, и дамы восхищались, ахали, но не смели подходить. Матушка выбирала первой. Всегда. Неписанные правила маленького двора. И матушка выбирала. Не долго, нет. Ей сразу глянулся этот, льдисто-синий, зимний какой-то с серебряными цветами. Сколько раз Ричард лежал на нем. И на той вот медвежьей шкуре, которая теперь валялась у окна. Правда, сейчас от ковра пахло пылью. Безнадежность. И резкий окрик, который заставляет сжаться. Матушка роняет что-то… что? Гребень. Костяной гребень с красными камушками. Он падает на ковер. Ричард помнит. Урывками. И чем больше он пытается, тем хуже. – Погоди, – демоница выбралась из кресла и подошла, чтобы опуститься рядом. – Не мучай себя. – Я не мог забыть! Не все. Как получилось, что он потерял кусок жизни. И немаленький такой кусок. И главное, как вернуть эту память? – Смотри, – демоница тронула руку. – Там… Зеркало. Зеркало вот помнило. И показывало Ричарда. Сколько ему? Лет пятнадцать. Или шестнадцать. Или около того? Он стоит, уставившись… на кого? На зеркало. Это ведь отражение. Его отражение. Хмурый. Тощий. Нескладный. Что он делает в этой комнате? – Ричард! – громовой голос отца заставляет его сжаться. – Опять прячешься? Что ты тут делаешь, я ведь запретил тебе… Он почти слышит этот голос, глядя на то, как съеживается мальчишка в зеркале, как пятится, не сводя, впрочем, взгляда. – У тебя кровь идет, – демоница протянула платок. – Из носу. Закрой глаза. И подбородок прижми к шее. Вот так. И просто расслабься… память вернется. Она произнесла это столь убежденно, что Ричарду захотелось поверить. А еще стало страшно. Что он увидит? – Пойдешь со мной? – её пальцы тонкие, а когти острые, таких не бывает у женщин. А у демоницы были вот. – Вниз? – Пойду. А кровь идет. Раньше с ним частенько подобное случалось. Это, к слову, он помнил распрекрасно. Как и то, насколько злился отец, будто эти вот, носовые кровотечения, доказывали слабость Ричарда и его негодность. Причем странная это была злость. Отец замолкал. Смотрел и молчал. От этого молчания делалось невыносимо тошно. – Она… она умерла. Это я помню. Но как? Будто пелена в голове. Туман сплошной… Зеркало дрогнуло и сменило отражение. Мама? Мама. Бледное осунувшееся лицо. И рука, которая тянется. К Ричарду? К стеклу. к отражению. Губы шевелятся и… – Отпусти, пожалуйста, – этот шепот наполняет комнату. И демоница застывает, боясь дышать. Слышит? Несомненно. – Отпусти хотя бы его. И я обещаю, что сделаю… все, о чем попросишь, сделаю… но отпусти. И добавляет совсем уж неслышно. – Умоляю. А отражение сменяется. Отец.