– Вы знаете, как зовут этого человека? Я хотел бы с ним поговорить. – О, не знаю. Я не знаю толком, кто это был. А разве что-то случилось? – Спасибо, мэм, – сказал Ридер. Затем коснулся пальцами шляпы и вышел на улицу покурить под портиком. Полароидный снимок он взял с собой. Когда к Ридеру в тени присоединился Сесил, в руках у него была толстая папка. – Материалы его дела и психиатрические оценки с февраля по август. Все, что есть по этому парню. Ридер взял папку и быстро пролистал несколько страниц. Затем поднял глаза и увидел толстого доктора в белом халате и галстуке, который пристально глядел на них из полумрака вестибюля. Молодая медсестра, с которой разговаривал Ридер, остановилась рядом с ним, и они тихо разговаривали, косясь на рейнджеров. – Не могу сказать, что верю в его диагноз, – заявил Сесил. – Любой, кто бывал на войне, делал такое, чего человек делать не должен. Но это не значит, что мы все возвращаемся убийцами и извращенцами. – Сесил, ты сам когда-нибудь проверялся в государственной психушке? – Нет, сэр. Не проверялся. – Ну, Тревис Стиллуэлл находился здесь почти полгода по собственной воле. И я бы не стал относиться к этому легкомысленно. Сесил сплюнул. – Как по мне, некоторые люди просто рождаются неправильными. Лысый мужчина в халате шлепнул себя по шее и выругался: – Долбаные слепни! Ридер закрыл папку и бросил свой окурок на гравий. – Мы все рождаемся неправильными, Сесил. Некоторые из нас просто этого не знают. А места вроде этого… – Он махнул рукой на лечебницу. – Здесь это называется сумасшествием. – Он вышел из-под портика на солнце и направился к патрульной машине, припаркованной боком к лужайке. Ридер открыл дверь с пассажирской стороны. – У нас, кстати, теперь есть преимущество, – сказал он и взмахнул полароидным снимком. – Только это ненадолго. – Он залез в машину и захлопнул дверцу. – Ладно, – сказал Сесил. – Пожалуй, я поведу. – Спасибо, Иисусе, за эту пищу, – сказал мальчик. – Смотри за нами и оберегай нас. Аминь. – Аминь, – сказала мать. Тревис почувствовал, как теплые руки Аннабель и Сэнди скользнули в его, и открыв глаза, увидел, как Аннабель сжала руку мальчика, а потом отпустила. Затем все трое взяли вилки и принялись молча есть. В середине ужина он извинился и вышел в туалет, где, заперев дверь, сел на колени перед унитазом и его бесшумно стошнило. Он смыл за собой, и пока ждал, чтобы все следы исчезли, посмотрелся в зеркало. От губ к подбородку тянулась струйка красной рвоты, капавшая на фарфоровую раковину. Существо ответило ему кривой могильной улыбкой. Тревис ему не улыбнулся. Вместо этого сунул руки под кран и умылся. После ужина все сидели на крыльце с пластиковыми стаканчиками мороженого в руке и смотрели на бурю, которая приближалась с запада, на сверкающую за низкими холмами молнию. Внизу у мотеля скакала кукушка-подорожник, бросаясь на насекомых в синем флуоресцентном свете. Ветер шелестел колокольчиками, висевшими на карнизах крыши. Тревис и Аннабель сидели на качелях, а мальчик на ступеньках. Тревис посмотрел на свой стаканчик и подумал, что его может снова стошнить, если эта гадость коснется его губ. Вскоре после того, как кукушка скрылась в темноте, мальчик попросил у него нож. – А что это за птица? Тревис провел пальцем по рукояти. Затем вынул нож и протянул мальчику. – Американский белоголовый орлан, – сказал он. Мальчик встал и взял нож. Его мать тревожно дернулась на качелях, и в проушинах наверху звякнула цепь. Нож поблескивал в свете висевшей на крыльце лампочки. Прогремел гром. – Время ложиться спать, мистер, – сказала Аннабель. – Ну, мама, можно еще чуть-чуть посидеть? – Нет, сэр, нельзя. А теперь верни мистеру Стиллуэллу его нож. Мальчик посмотрел на лезвие, и на миг показалось, что он его не вернет. Тревис вспомнил, как Сэнди размахивал палкой, ударяя по камням за мотелем, и каждый летел все ближе и ближе к окну. Но Сэнди вернул нож и покорно поднялся на крыльцо, громко захлопнул за собой дверь. Через некоторое время Аннабель тоже встала, подошла к сетчатой двери и тихо ее открыла. Из ванной послышалось, как мальчик чистит зубы. В доме прямо у двери стоял старинный стол, а на нем – светильник в форме шара. Аннабель открыла узкий выдвижной ящик и достала пачку сигарет с зажигалкой. Вынесла их на качели, где вынула сигарету и предложила Тревису. Он достал сигарету из пачки и позволил ей для него прикурить. Он зажал ее шестью новыми зубами, которые выросли после кроликов. С тех пор он долгими часами спал на своей полке, приятным, мирным сном. Дни превращались в ночи, ночи – в дни. Голод отступал. Зубы росли. Лоскуты кожи затягивались. Проснувшись в первую ночь, он увидел, что Рю сидит на корточках на краю его полки и дрожит, на губах у нее чернеет кровь. Рана в бедре, где она порезала его ранее, снова стала влажной, а кожа вокруг нее посинела и была вся искусана. «Я только струйку выпью», – проскулила она и зарылась ему между шеей и плечом, и он услышал ее голос, чистый, мягкий, тонкий, как пух, голос девушки, танцевавшей под звездами. «Я взяла твою кровь, а потом ее вернула, и теперь ты должен взять достаточно, чтобы вернуть мне. Тогда я стану настоящей, а не этим призраком. Стану из настоящей плоти и крови, а мои глаза обретут оттенок теплого и манящего моря, а ты меня будешь любить». Сейчас он затянулся дымом, набрав полную грудь, затем выдохнул. Подождал, думая, что его стошнит, но это не случилось. – Я прячу по пачке у каждой двери в доме, – сообщила Аннабель. Они наблюдали за тем, как на горизонте вспыхивали розовые молнии. Тревис сидел и курил, а она была совсем рядом, и ему, казалось, расстояние между ними тоже электризовалось само по себе. Он задумался, чувствует ли она то же самое. Ему представлялось, что да, но он боялся, если нет. Не то чтобы он был к этому склонен, к такой близости, и от этого его объяла тревога, будто он случайно наткнулся на неизведанную пещеру, и это оказалось не темное место, где рыскают ужасные безглазые создания, а некая область с удивительным изобилием всевозможных мелких существ, отчаянно жаждущих солнечного света. Но также он чувствовал – помимо того, что слышал шорохи ее джинсовой рубашки без рукавов или штанов о качели, слышал каждый скрип, каждое ее движение, каждый затяг, когда она вдыхала сигаретный дым, и как потом его выдыхала, – он чувствовал, как мягко пульсировала артерия у нее в шее, под откинутыми назад волосами, как слегка ускорялось течение крови, возможно, из-за возбуждения между ними. Кровь ее была насыщенной, ярко-красной и могла бы брызнуть широкими горячими кляксами на побеленную стену дома, где порхали мотыльки. Когда их сигареты сгорели почти до фильтров, он вдруг опустил глаза на треснутое окно своего кемпера и увидел за грязным стеклом лицо: оно, точно луна, резко белело между острых пальцев. А красные глаза походили на огоньки сигарет, что они докуривали. И оно ухмылялось, это лицо, и ухмылка его была похожа на борону с пружинными зубцами. «Сейчас, – сказала тварь по имени Рю. – Бери ее сейчас». Тревис перевел взгляд на Аннабель. Она сидела, обратив лицо во двор, на мотель. И смотрела на бурю. Он поднял дрожащую руку и убрал с ее шеи прядь волос. Она вздрогнула, лишь слегка, но этого хватило, чтобы электричество между ними сошло на нет. Тревис резко замер и медленно отвел руку. Затем встал с качелей. Аннабель посмотрела на него. Ее лицо выражало вопрос, но не предлагало никаких ответов. В небе вспыхнула полоса похожих на вены молний. Тревис сбежал с крыльца, не оглядываясь. Аннабель сидела на качелях. Она смотрела вслед Стиллуэллу, пока тот не исчез в своем кемпере. От раската грома по крыльцу пронеслась дрожь. – Вот черт, – сказала она в пустоту. Чуть позднее, когда буря подобралась ближе, она затушила третью сигарету о подошву ботинка, вернулась в прихожую и положила пачку обратно в ящик стола. Заглянула к Сэнди и увидела, что тот спит у себя в кровати в углу комнаты. Снаружи молния бросала тень старой мельницы на сухую траву, и крылья вращались, скрипя на ветру. Аннабель закрыла окно над кроватью Сэнди и села рядом с ним и убрала волосы с его лба. Он забормотал во сне. – Ч-ч-ч, – протянула она. – Ч-ч-ч. Она вышла и села на ступеньки крыльца, откуда какое-то время наблюдала за ковбойским кемпером, где в пассажирском окне горел свет. Время от времени она видела, как вдоль этого прямоугольника света расхаживает его силуэт. «Встань и иди туда, – сказала она себе. – Спустись и извинись, пусть даже не знаешь, почему и за что. Скажи ему, что не хочешь, чтобы он уезжал. Что ты рада, что он здесь. И что сын тоже рад». Но она этого не сделала. Она не была уверена, что вправду так считает.