– Благотворительные вечера и время от времени вылазки в загородный гольф-клуб. Как и у большинства его предшественников. – Среди них, помнится, был Билл Ролстон. – Сазерленд потер подбородок. – Моллисон об этом знает? – Насколько я помню, у него вчера дел хватало. Сазерленд сказал: – Я его предупрежу. А можно спросить, откуда тебе это известно? – Старая полицейская школа. – Кларк постаралась, чтобы лицо ее не выдало. – Я думал, твои терки с АКО научили тебя быть осторожнее, болтая с подружками из СМИ. – Я из отстающих учеников. Сазерленд выдавил неискреннюю улыбку. – Что-то я не видел доказательств твоей плохой успеваемости. У стола Фила Йейтса Кларк прошлась по списку друзей и близких знакомых Стюарта Блума, составленному Дереком Шенкли. Там не было Мэддена и Спика, но фамилия Ральфа Хэнретти присутствовала – фамилия, а также номер телефона и пометка “2006–2007?”. Последнее, по мысли Кларк, означало, что с того времени Шенкли с Хэнретти не общался. Кларк все равно позвонила, однако автоответчик сообщил, что номер больше не обслуживается, так что она вернулась за свой стол и, улыбаясь, запустила гугл-поиск: ага, старая полицейская школа. Уже через пять минут Шивон знала, что Хэнретти ушел в порноиндустрию – похоже, только онлайн-сегмент. Канал с подпиской предлагал продукцию на любой вкус. Некоторые ролики оказались слишком жесткими, и Хэнретти побывал под судом. Интересно, подумала Кларк, знает ли его Джеки Несс, хотя вряд ли это сейчас самый актуальный вопрос. В любом случае задавать вопросы Нессу пока не время. Но домашний адрес Хэнретти в базе имелся. Кларк записала его себе в телефон и по индексу нашла нужный участок карты. Эскбенк, совсем рядом с гольф-клубом “Ньюбэтл”. Подняв глаза, она обнаружила, что над ней навис Кэллам Рид. – Кто это? – спросил Рид. – Бывший владелец “Бродяг”. Сейчас порнухой торгует. – Мы с ним уже беседовали? – Не похоже. – А зачем он вдруг понадобился? – Ходят слухи, что он держал пару полицейских на жалованье. – По-моему, нам всем известно, что парня Блума предупреждал твой друг Ребус. – И все же… Рид взял список в руки. – Ну ладно, их всех рано или поздно придется допрашивать. В каком порядке – неважно. Я слышал, Даг Ньюсом придет сегодня утром, а те придурки из АКО – после обеда. Если хочешь, и этого Хэнретти втиснем. – Отлично, – сказала Кларк. – Спасибо. Рид демонстративно посмотрел на часы: – И конечно, мы должны найти время для завтрака. Мне – пончик с джемом. – Ты меня обошел на тридцать секунд, – пожаловалась Шивон. – Кто успел, тот и съел, Шивон. Остальное не в счет. – Ларри Хьюстон здесь живет? Женщина глядела на Ребуса сквозь очки, которые давно следовало протереть. Ей было лет сорок, и она явно мало двигалась. Волосы или грязные, или влажные. Так как дождя не было, Ребус заподозрил первое. Дом стоял в ряду одинаковых стандартных коттеджей, напоминавших дома в Реселриге. Но сейчас Ребус находился в Мюррейфилде, на другом конце города, в еще одном углу Эдинбурга, куда не заглядывают туристы. – Меня зовут Джон Ребус, – представился он. – Для копа вы староваты. Тогда кто вы? – Вы очень наблюдательны, – заметил Ребус. – Было дело, я служил в полиции. Если Ларри дома, скажите ему, пожалуйста, что я приехал по поручению Даррила Кристи. Фамилия Кристи женщине явно была знакома, хотя она постаралась этого не показать. Женщина попросила Ребуса подождать, ушла в дом и через полминуты вернулась. – Входите. Я его дочь, Бри, как сыр – уж не знаю почему. Они с матерью во Франции сроду не были, а в нашем доме только супермаркетный чеддер водится. Вам налить чего-нибудь? – Ничего не нужно, – отказался Ребус. В тесной захламленной гостиной куда ни глянь громоздилась грязная посуда, с сушилки свешивалась одежда. Бри за шкирку подняла дремавшего в кресле черного кота и предложила Ребусу присесть. Ларри Хьюстон сидел в кресле напротив – таком же облезлом, как и сам Ларри. Очки, наверное, достались Хьюстонам по акции “2 по цене 1”: у Ларри они были такие же, как у дочери, вплоть до грязных и сальных пятен на стеклах. – Бри, мне бы чаю, – сказал Хьюстон. – Какая неожиданность, – фыркнула дочь, однако повернулась и вышла. Бурые обои местами отклеились, а шкаф-стенку следовало хорошенько протереть, иначе ни одна уважающая себя помойка его не примет. – Знаю, что вы думаете, – проскрежетал Хьюстон между приступами кашля. – Имущество, нажитое преступным путем, и так далее… Хьюстону было за семьдесят. Волосы зачесаны через темя, застегнутый кардиган висит мешком, шлепанцы просят каши. В комнате попахивало мочой – Ребус понадеялся, что кошачьей. Лицо у Хьюстона было все в рытвинах, зубы в никотиновых пятнах. Пока Ребус разглядывал его, Хьюстон закурил. Ребус, к своему удивлению, не испытал даже укола соблазна, хотя Хьюстон и не собирался предлагать ему сигарету. Ребус сунул руку в карман и с трудом, но удержался от того, чтобы вытащить платок и закрыть нос и рот. Неизвестно, какие вирусы витают вокруг, но вдруг сигаретный дым их убьет. – Кристи все еще в Барлинни? – спросил Хьюстон. – Его перевели в Сотон. – Я его никогда не видел, но знаю, кто он такой. – А также что он такое, – предположил Ребус. – На людей вроде него вы когда-то работали. – В те времена взлом сейфов был благородным занятием. Никакого насилия – во всяком случае, с моей стороны. Проведите меня в офис или в ювелирный магазин – и я добуду, что вам нужно. – Сколько раз вы попадались? – Слишком много. И не всегда по своей вине. Стукачи свое дело знали. Содержимое сейфа получено, и сделка закрыта. А потом на кого-нибудь находит разговорчивость, и всегда всплывает мое имя, я же не из тех, кто угрожает расплатой. – Он замолчал, явно погрузившись в воспоминания. Ребус терпеливо ждал. Наконец Хьюстон снова заговорил: – Вы когда-нибудь слышали про Джонни Раменски? – Нет. – Поищите про него в книжках по истории. Самый знаменитый медвежатник в наших краях. Его прозвали “миляга Джонни” – он тоже никогда не прибегал к насилию. Герой войны, согласился, чтобы его увековечили в Памятнике коммандос. Благородное занятие, я же говорю. – Он опять заговаривается? – Бри, шаркая, вошла в гостиную и поставила кружку мутного чая на подлокотник отцовского кресла. Уходить Бри, похоже, не собиралась, и Ребус попросил разрешения минут пять поговорить с Ларри наедине. Бри фыркнула, но удалилась, грохнув дверью. – Она хорошая девочка, – сказал Хьюстон. – Взяла меня к себе, когда мне жить стало негде. Ребята в Сотоне всегда меня поддразнивали – я-де припрятал где-то денежки, с которыми буду горя не знать до конца своих дней. Как бы не так. Пока я сидел, жена растратила все до последнего гроша и откинула копыта, прежде чем я успел свернуть ей шею. – Он пристроил тлеющую сигарету на край пепельницы и подул на чай, после чего шумно отхлебнул. – Я хотел спросить вас насчет Морриса Джеральда Кафферти, – сказал Ребус. – Большого Джера? – Вы работали на него несколько раз. – Правда? – Так говорит Даррил Кристи. Хьюстон обдумал услышанное, взвесил варианты. – Ну ладно. Предположим, работал. И что? – спросил он наконец. – Вы ведь имели дело с Кафферти примерно в две тысячи шестом? – Память у меня стала дырявая. – Когда Даррил это услышит, он очень расстроится. – Он и вполовину так не расстроится, как расстроится Большой Джер, если я начну молоть языком направо и налево. Насколько я знаю, Даррил за решеткой, а вот Кафферти разгуливает где хочет, может заявиться ко мне в любой момент. Хьюстон так разволновался, что чай выплеснулся на штанину. Ребус встал, склонился к нему: – Ларри, что вас так напугало? Тут-то он и увидел на полу рядом с креслом Хьюстона наваленные свежие газеты, причем все они были развернуты на полосе со статьями о деле Стюарта Блума. Ребус нагнулся, взял одну и продемонстрировал Хьюстону: – Откуда такой интерес, Ларри? Что вам известно?