– Да, в компании жены. Вспоминаю, как великолепно они выглядели вместе в тот краткий кошмарный миг моего прозрения. Красивая пара. – И сколько же ты просидела в туалете? – Двадцать минут. – Ох, Лу. Повисает молчание, потом вино и травка ударяют нам в голову, и нас пробивает на дикий смех. Несколько минут мы не можем успокоиться. – Хотела бы я видеть твое лицо, – произносит наконец Софи. – Ну а мне не очень хочется видеть его лицо, когда он увидит мое лицо. Софи пожимает плечами: – Это ведь он женат. Пусть ему и будет стыдно. Тебя ему упрекнуть не в чем. Она пытается избавить меня от угрызений совести, но я по-прежнему чувствую легкие ее уколы вместе с потрясением. Я так и не отошла от впечатления: когда я увидела женщину рядом с ним, это было как удар под дых. А потом сломя голову бросилась прятаться. Его красавица-жена. Элегантная. Темноволосая, с оливковой кожей, чем-то неуловимо напоминающая Анжелину Джоли. Окружающий ее ореол таинственности. Стройность, граничащая с худобой. Полная противоположность мне. Она до сих пор стоит у меня перед глазами. Не могу представить, чтобы она стала в панике прятаться в туалете от кого бы то ни было. Встреча с ней задела меня неожиданно сильно, для одного-то пьяного вечера, и не только потому, что моя самооценка рухнула ниже плинтуса. Дело в том, что он мне понравился – по-настоящему понравился. Я не могу сказать об этом Софи. О том, что я давным-давно уже так ни с кем не говорила. О том, какой счастливой я себя чувствовала, флиртуя с мужчиной, который отвечал мне тем же, и каким наслаждением было вспомнить, что такое предвкушение какого-то… обновления. Моя жизнь – это бесконечный день сурка. Я бужу Адама и отвожу его в школу. Если мне нужно на работу пораньше, закидываю его на утреннюю продленку. Если на работу не нужно, я могу часик побродить по комиссионкам в поисках случайных дизайнерских жемчужин, которые можно вписать в интерьер клиники – дорогой, но ни в коем случае не кричащий. Потом я готовлю, прибираюсь, хожу за покупками – и так до тех пор, пока Адам не возвращается домой, и тогда наступает время домашнего задания, ужина, купания, сказки на ночь и укладывания в постель для него и бокала вина и беспокойного сна для меня. Когда в выходные он уезжает к своему отцу, я слишком вымотана и не в силах заниматься чем-то более осмысленным, кроме как валяться на диване и пялиться в ящик. Мысль о том, что так я и буду жить, пока Адаму не исполнится по крайней мере пятнадцать, вызывает у меня тихий ужас, поэтому я предпочитаю об этом не думать. А потом встреча с тем самым мужчиной заставила меня вспомнить, как здорово что-то чувствовать. Быть женщиной. Вновь ощущать себя живой. Я даже хотела вернуться в тот бар и посмотреть, не заглянет ли он снова, чтобы найти меня. Но, разумеется, жизнь не романтическая комедия. К тому же он женат. А я повела себя как идиотка. Я не злюсь, мне просто грустно. Я не могу сказать Софи ничего этого, потому что тогда она начнет меня жалеть, а я этого не хочу. Лучше уж пусть считает, что это смешно. Это и в самом деле смешно. И я вовсе не сижу дома, оплакивая ночами свое одиночество, как будто нельзя жить полноценной жизнью и без мужчины. В общем и целом я довольна своей жизнью. Я взрослая женщина. Все могло бы быть гораздо хуже. Подумаешь, всего одна ошибка. Нужно жить дальше. Я беру пригоршню чипсов. Софи делает то же самое. – Худоба больше не в моде, – произносим мы синхронно и, засыпав чипсы в рот, вновь принимаемся давиться хохотом. Я вспоминаю, как пряталась от него в туалете, в панике и растерянности. Умора. Вся эта история – сплошная умора. Конечно, завтра с утра, когда все выплывет наружу, мне, скорее всего, будет далеко не так весело, но пока что я могу смеяться сколько хочу. Над чем еще смеяться, если не над собственными промахами? – Зачем ты это делаешь? – спрашиваю я позже, когда бутылка вина уже распита и вечер плавно подходит к концу. – Крутишь романы? Разве ты не счастлива с Джеем? – Ну конечно счастлива, – отвечает Софи. – Я люблю его. Я же не все время ему изменяю. Скорее всего, это правда. Она ведь актриса, она иной раз любит преувеличить ради красного словца. – Но зачем вообще это делать? Как ни странно, мы вообще практически никогда не обсуждаем эту тему. Она знает, что мне это неприятно, не потому, что она изменяет мужу – это, в конце концов, ее дело, – просто я знакома с Джеем и он мне нравится. Он ей подходит. Без него она бы пропала. Как, собственно, и было до него. – У меня потребность в сексе выше, чем у него, – произносит она наконец. – И вообще, брак – это не про секс. Брак – это про то, чтобы быть рядом со своим лучшим другом. Джей – мой лучший друг. Но мы вместе уже пятнадцать лет. Страсть остывает. Нет, конечно, мы все еще этим занимаемся иногда, но уже не так, как это было раньше. Появление ребенка тоже все меняет. Когда за многие годы уже привык смотреть друг на друга как на родителей, а не как на любовников, трудно вернуть былой огонь. Я думаю о собственном непродолжительном браке. В нашем случае страсть угаснуть не успела. Но это не помешало моему мужу через четыре года уйти к другой. Нашему сыну тогда едва исполнилось два. Наверное, Софи права. Я-то никогда не считала моего бывшего, Иэна, своим лучшим другом. – Как-то это все грустно. Я действительно так считаю. – Как думаешь, он когда-нибудь тебе изменял? – спрашиваю я. – Ну, увлечения у него определенно бывали. Была одна певичка, с которой он когда-то давно работал. Думаю, между ними на какое-то время что-то возникло. Но в любом случае это на нас не отражалось. По крайней мере, так, чтобы это стало заметно. В ее изложении это звучит так рассудительно. А я могу лишь думать о боли предательства, которую испытала, когда ушел Иэн. О том, как это сказалось на моей самооценке. О том, какой никчемной я себя чувствовала в первые дни. Какой уродливой. Мимолетный роман, ради которого он меня бросил, продлился не слишком долго, но легче от этого мне не стало. – Мне никогда этого не понять, – вздыхаю я. – У всех есть секреты, Лу, – говорит она. – У каждого человека должно быть право на свои секреты. Невозможно узнать о человеке совсем все до конца. Ты сойдешь с ума, если будешь пытаться. Когда она уходит, я убираю следы наших посиделок, а сама думаю: может, это Джей изменил ей первым? Может, это и есть тот секрет, который стоит за всеми ее постельными приключениями. Может, она делает все это ради того, чтобы почувствовать себя лучше или тайно поквитаться с ним. Кто знает? Наверное, я просто слишком много думаю. Я в этом деле большой специалист. Каждому свое, напоминаю я себе. Она, кажется, вполне счастлива, и мне этого довольно. Сейчас всего-то чуть больше половины одиннадцатого, но я валюсь с ног. На минутку заглянув к Адаму, тихонько любуюсь им во сне – он безмятежно посапывает, свернувшись клубочком под одеялом с рисунком из «Звездных войн» и прижав к себе плюшевого мишку Паддингтона. Потом прикрываю дверь и ухожу к себе. Просыпаюсь в темноте посреди ванной, стоя перед зеркалом. Не успеваю понять, где нахожусь, как пульсирующей болью заявляет о себе голень, которую я умудрилась ушибить о невысокую корзину для грязного белья в углу. Сердце учащенно колотится, лоб в испарине. Мало-помалу реальность начинает обретать истинные очертания, и ночной кошмар рассеивается, оставляя в памяти лишь обрывочные воспоминания. Впрочем, я знаю, что в нем было. Снится мне всегда одно и то же. Огромное здание, то ли старинная больница, то ли сиротский приют. Заброшенное. Где-то там, внутри, заперт Адам, и я знаю, знаю совершенно точно, что, если я не смогу добраться до него, он умрет. Он зовет меня, перепуганный до смерти. Ему угрожает что-то страшное. Я бегу по коридорам, пытаясь отыскать его, и со стен и потолков ко мне тянутся тени, точно щупальца ожившего чудовищного зла, населяющего это здание. Они обвиваются вокруг меня, обездвиживают. В ушах, заглушая все, звучит крик Адама, и я пытаюсь вырваться из этих темных липких щупалец, исполненных решимости не дать мне прорваться к моему сыну, задушить меня и затащить в бескрайнюю тьму. Отвратительный сон. Он привязался ко мне, как тени из самого кошмара. Подробности могут слегка меняться от ночи к ночи, но сюжет неизменно один и тот же. Сколько бы раз он мне ни снился, я никогда не смогу к нему привыкнуть. Ночные кошмары начались не после рождения Адама – они были у меня всегда, сколько себя помню, но до него я боролась за собственную жизнь. Оглядываясь назад, должна заявить, что это были цветочки, хотя тогда я бы так не сказала. Эти кошмары – проклятие всей моей жизни. Они лишают меня всякой возможности выспаться ночью, как будто жизнь одинокой матери и без них недостаточно утомительна. В этот раз я зашла дальше, чем в последнее время. Обычно я просыпаюсь в полной растерянности, стоя либо у своей постели, либо у постели Адама, зачастую на середине какой-нибудь бессмысленной, полной ужаса фразы. Это случается с такой регулярностью, что он даже не пугается, если я его бужу. С другой стороны, он унаследовал от своего отца трезвый склад ума. К счастью, благодаря ему я могу смотреть на это все с юмором. Включаю свет, гляжу в зеркало и издаю стон. Под глазами у меня темные мешки, замаскировать которые будет не под силу ни одному тональному крему. Во всяком случае, при дневном свете. Ну и ладно. Напоминаю себе: нет никакой разницы, что обо мне подумает мужчина-из-бара, по совместительству вот-черт-он-мой-новый-женатый-начальник. Будем надеяться, что он достаточно смутится, чтобы весь день меня избегать. Однако же под ложечкой у меня до сих пор сосет, а голова гудит от выпитого вина и выкуренных сигарет. «Давай, соберись, – говорю я себе. – Через день-другой все это позабудется. Просто иди и делай свою работу». Времени всего четыре утра, и я, попив воды, выключаю свет и залезаю обратно в постель в надежде по крайней мере подремать до шести, когда прозвенит будильник. Я отказываюсь думать о вкусе его губ и о том, каким восхитительным был этот поцелуй, пусть и не продлился долго, отказываюсь подчиняться волне желания. Отказываюсь чувствовать эту зарождающуюся близость с другим человеком. Глядя в стену перед собой, пытаюсь считать овец, но потом вдруг понимаю, что, вопреки нервозности, радуюсь тому, что снова его увижу. Скрипнув зубами, обзываю себя идиоткой. Я не такая! 5 Адель С улыбкой я машу ему рукой, провожая на первый настоящий рабочий день в клинику. Старушка из соседнего дома, вышедшая прогуляться со своей маленькой и такой же дряхлой, как и она сама, собачонкой, одобрительно смотрит на нас. Мы всегда выглядим образцовой парой, Дэвид и я. Мне это нравится. И тем не менее я вздыхаю с облегчением, когда закрываю за ним дверь и остаюсь в доме в полном одиночестве, пусть даже этот вздох кажется мне маленьким предательством. Мне нравится присутствие Дэвида, но наши отношения пока что не вернулись на ровные рельсы, и атмосфера между нами полна невысказанных слов. К счастью, в доме достаточно места и он может спрятаться в своем кабинете. Мы делаем вид, что все в полном порядке, осторожно обходя друг друга. Впрочем, я действительно чувствую себя немного лучше, чем в тот день, когда он вернулся домой пьяным. На следующее утро мы это, разумеется, не обсуждали; в последнее время мы вообще воздерживаемся от обсуждений. Вместо этого я предоставила ему заниматься бумагами, а сама отправилась записывать нас обоих в дорогой местный спортклуб. Потом решила прогуляться по нашему новому респектабельному району, чтобы немного осмотреться. Я люблю понимать, что где находится. Наглядно представлять себе местность. Мне так комфортнее. Помогает расслабиться. Гуляла я почти два часа, мысленно отмечая магазинчики, бары и рестораны, пока надежно не уложила их все в голове, чтобы в нужный момент можно было извлечь из памяти нужное. Купила в местной пекарне хлеба, а в гастрономической лавке – оливок, нарезанной ломтями ветчины, хумуса и вяленых помидоров – все это стоило совершенно неприличных денег и истощило мой скромный запас наличности – и устроила для нас двоих небольшой пикник в доме. Погода вполне позволяла расположиться на улице, но думаю, Дэвид пока еще не готов выходить в сад. Вчера мы были в клинике, и я совершенно очаровала старшего партнера, доктора Сайкса, и прочих врачей и медсестер, которым нас представили. Люди клюют на красивую внешность. Это звучит тщеславно, но это правда. Дэвид как-то сказал мне, что присяжные склонны куда больше верить красивым людям на скамье подсудимых, нежели уродливым. Внешность – вопрос чистого везения, но я на собственном опыте убедилась, что она действительно способна творить чудеса. Можно даже почти ничего не говорить, лишь слушать и улыбаться, а люди будут из кожи вон лезть, чтобы сделать тебе приятное. Быть красавицей исключительно удобно. Отрицать это значило бы покривить душой. Я прикладываю все усилия к тому, чтобы сохранить свою красоту для Дэвида. Все, что я делаю, я делаю для него. Новый офис Дэвида – второй по размеру в здании, насколько я могу судить. Примерно чего-то в этом роде я и ожидала, когда в своих мечтах рисовала себе, как он станет работать на Харли-стрит[1]. Пушистый кремовый ковер, солидный, как и полагается, письменный стол, сверкающая приемная – все здесь так и дышит роскошью. Привлекательная – если, конечно, вам по вкусу такой тип женщин – блондинка за тем самым столом куда-то скрылась еще до того, как нас успели познакомить. Мне это не понравилось, но доктор Сайкс, похоже, ничего не заметил: вещал что-то, вдохновленный смехом, которым я отвечала на его кошмарные потуги пошутить. Полагаю, я прекрасно держалась, учитывая то, какой силы душевная боль меня терзала. Дэвид, должно быть, тоже остался доволен, поскольку после этого он несколько смягчился. Сегодня вечером мы приглашены к доктору Сайксу на что-то вроде неформального приветственного ужина. Я уже выбрала платье и придумала, как уложу волосы. Я решительно настроена сделать так, чтобы Дэвид гордился мной. Я способна быть хорошей женой. Женой нового партнера. Несмотря на все мои нынешние тревоги. Так спокойно, как сейчас, мне не было с тех самых пор, как мы переехали. Бросаю взгляд на часы на стене, которые своим тиканьем нарушают мертвую тишину дома. Сейчас всего лишь восемь утра. Он, наверное, еще только подходит к офису. Звонка от него можно ждать не раньше половины двенадцатого. У меня уйма времени. Поднимаюсь на второй этаж, в нашу спальню, и ложусь на кровать прямо поверх покрывала. Спать я не собираюсь. Но глаза тем не менее закрываю. И представляю себе клинику. Офис Дэвида. Пушистый кремовый ковер. Стол полированного красного дерева. Крохотную царапинку в углу столешницы. Две узкие кушетки. Жесткие сиденья. Каждую мелочь. И делаю глубокий вдох. 6 Луиза – Ты сегодня очень хорошенькая, – замечает Сью почти изумленно, когда я снимаю пальто и вешаю его в служебной раздевалке. Адам сказал мне точно то же самое – и точно таким же тоном. Когда я утром сунула ему в руку тост, перед тем как выходить в школу, на его личике отразилось недвусмысленное недоумение при виде моей шелковой блузки, не так давно купленной в комиссионке, и выпрямленных утюжком волос. О господи, я очень старалась, и сама это знаю. Но все это вовсе не ради него. Наоборот, в качестве оружия против него. Боевая раскраска. Нечто такое, за чем можно спрятаться. И потом, я так и не смогла уснуть; мне нужно было чем-то себя занять. Обычно в такие дни я закидываю Адама на утреннюю продленку, прихожу в клинику первой и встречаю всех свежесваренным кофе. Но сегодня, разумеется, Адам встал не с той ноги и был недоволен всем подряд, потом никак не мог отыскать свой левый ботинок. Поэтому, хоть я и была готова к выходу куда раньше обычного, в школу мы все равно неслись переругавшись и успели впритык. На лице у меня сияла улыбка, хотя ладони вспотели и меня слегка мутило. Кроме того, по пути от школы до клиники я выкурила три сигареты подряд, хотя обычно стараюсь не курить до обеденного перерыва. Но это как посмотреть. До перерыва я держусь только в собственном воображении, в реальности же, как правило, все-таки выкуриваю сигаретку по пути на работу. – Спасибо, – отвечаю я на комплимент Сью. – Адам на выходные у отца, так что, возможно, после работы я пойду куда-нибудь пропустить стаканчик-другой. Пожалуй, и правда пропустить после работы стаканчик-другой мне будет совершенно необходимо. Делаю себе мысленную пометку написать Софи сообщение с предложением встретиться. Разумеется, она согласится. Ей до смерти любопытно будет узнать развязку этой комедии положений. Изо всех сил пытаюсь говорить обычным тоном, но собственный голос кажется мне чужим. Нужно взять себя в руки. Я веду себя как дура. Он куда в худшем положении, чем я. Это ведь не я посягала на супружескую измену. Впрочем, все эти попытки себя убедить никак не отменяют того факта, что я такими вещами не занимаюсь. Для меня, в отличие от Софи, они отнюдь не норма жизни, и от всего этого мне просто тошно. В душе у меня творится полный раздрай, и я никак не могу остановиться на чем-то одном. Может, во всей этой ситуации и нет моей вины, но я все равно чувствую себя полной дешевкой и дурой, и весь этот коктейль щедро приправлен виной и злостью. Первый намек на потенциальный роман за черт знает сколько лет – и тот оказался пустышкой. И все же, несмотря на все это и на воспоминание о его красавице-жене, в глубине души перспектива увидеть его снова вызывает у меня радостное возбуждение. Я чувствую себя прямо-таки как подросток в предвкушении свидания. – Все на совещании до десяти тридцати, во всяком случае, так сказала мне Илейн, – сообщает Сью. – Так что пока можно расслабиться. – Она открывает сумку. – Я не забыла, что сегодня моя очередь. – (На свет божий появляются два промасленных бумажных пакета.) – Пятничные сэндвичи с беконом. Я так радуюсь этой паре часов отсрочки, что с воодушевлением хватаю сэндвич. По тому, что самый яркий момент моей рабочей недели – это пятничный завтрак, можно сделать закономерный вывод, насколько скучная и размеренная у меня жизнь. И все же в ней есть место бекону. Не все так плохо. Набрасываюсь на сэндвич, смакуя пропитанный маслом теплый хлеб и солоноватое мясо. Я из тех, кто ест, когда нервничает. Хотя, будем честны, я просто из тех, кто ест. Когда нервничает, когда расстроен, когда счастлив. Мне все едино. Нормальные люди в процессе развода теряют килограммы. У меня все было с точностью до наоборот. Официально наш рабочий день начинается только через двадцать минут, так что мы устраиваемся за маленьким столиком и пьем чай, и Сью рассказывает мне про ужасный артрит ее мужа и про однополую пару, которая живет с ними по соседству и, кажется, беспрестанно занимается сексом. Я улыбаюсь и позволяю ее журчащему голосу обволочь меня, изо всех сил стараясь не подпрыгивать всякий раз, когда в дверном проеме на том конце коридора мелькает чья-то тень.