– Терпи, хрен его знает, дадут ли фашисты воды, скорее, расстреляют на сухую. – Вряд ли, смотри, заграждение строят. – Фрицы действительно споро так сооружали заграждение из колючки. – Если бы не нужны были, давно бы покрошили. Когда все пинки закончились и нас более или менее оставили в покое, дав возможность перевязать раненых и привести себя в порядок, осмотрел сам себя. Нет, медикаментов, конечно, никому не дали, нательные рубахи рвали, но хоть не запрещали перевязываться. Вообще, тыловики, что подошли во втором эшелоне, были к нам более лояльны, сказывалось то, что их-то мы не убивали, в отличие от их товарищей с передовой. Осмотревшись, понял, почему болит все тело. Форма была просто рваниной. Столько мелких порезов, трещин и просто кусков, оторванных от гимнастерки и галифе, я еще не видел. Соответственно, все тело было в синяках, ссадинах и порезах. В бою-то не обращал внимания, а вот сейчас все это разом заболело. Помочился на тряпицу, оторванную от рубахи, и протер все, что можно было. Рука с застрявшим осколком болела, но пока было терпимо. Пугало одно, что могу руку потерять. Рана-то вроде пустяковая, я, протираясь, кажется, даже задевал осколок, неглубоко сидит. Сержант предложил попробовать вытащить прямо руками, но пока я боялся, руки-то у всех как у мотористов по локти черные. Спасло мне руку то обстоятельство, что у фрицев здесь же появился санбат, ну, или как он у них называется. Видимо, в начале войны немцы еще не были столь злыми. Меня, да и еще человек десять, осмотрел фашистский врач. Ничего серьезного не делал, конечно, ни лекарств, ни бинтов нам не дали, но хоть осколки и пули вытащили, и то хлеб. Сам-то фельдшер, может, и обработал бы раны, да вот его сдернул какой-то хрен с обер-лейтенантскими погонами, запретив тратить на нас лекарства, так нужные для войск вермахта. Откуда я знаю? Так вон он, в пяти метрах стоит и разговаривает. А, забыл сказать, я знаю немецкий, причем очень хорошо знаю. Это я осознал почти сразу, как глаза открыл, уже в плену. Говорить не пробовал, но понимаю отлично. Вон сейчас лейтенант приказывает доктору ехать дальше, в двух километрах на север от нас еще одна часть фрицев билась, срочно требуется помощь раненым. Фельдшеру не дали даже зашить раны, комендант нашего лагеря запретил, сказав, что если нам судьба сдохнуть, значит, сдохнем, независимо от того, зашиты раны или нет. Я еще раз обильно смочил тряпку мочой и, зажав в зубах воротник гимнастерки, засунул в рану конец тряпицы и попытался почистить. Крови было не очень много, но от болевого шока я снова вырубился. Очухался от ударов по лицу. – Сержант, да хватит меня буцкать уже, ты бы еще кирпич в руку взял да саданул бы со всей дури, и так все болит, – это я выпалил Черному, который приводил меня в чувство пощечинами. – Извини, переборщил слегка, ты как? – сержант был чем-то удивлен. – Да вроде лучше, дергать перестало. – И кровь не идет уже, даже странно… А уж мне-то как странно! Я ведь и боль по телу уже не так воспринимаю. Нет, она безусловно есть, но какая-то несерьезная уже. Интересно, это что, тоже подарок от голосов в голове? Охраняли лагерь несерьезно. Я даже повеселел наутро, увидев нашу охрану. Нас тут фигня осталась, конечно, но и десять гансов при одном пулемете и одном МП на нас явно маловато. Поговорил с сержантом, высказав мысль, что нас скоро куда-нибудь поведут. – Да скорее еще таких же, как мы, сюда забросят. – Вряд ли. Смотри, огородили-то совсем чуток, периметр как носовой платок. Охрана опять же десять человек. Наверняка потащат дальше в тыл, а вот туда мы дойти не должны! – Бежать хочешь? – на удивление, с каким-то сомнением в голосе спросил сержант. – А ты нет? – удивился я. – Да бойцы уж больно не надежные у нас, говорил с ними, боятся они всерьез. Уже пошли разговоры, что у фрицев в плену будет лучше, чем возвращаться назад в окопы. – До окопов еще дойти надо, нам бы поначалу просто свалить отсюда. – А дальше? Фронт-то уже где? Даже орудий почти не слышно, бегут наши товарищи, отступают… – Слышь, сержант, ты чего-то расслабился больно, ты же командир! – Да какой я к хренам командир. Был бригадиром трактористов в колхозе под Брянском. Еще два месяца назад в поле работал, а тут на тебе. Призвали на сборы, повесили «треугольники» и айда, командуй! – Вот и командуй! А вообще, есть идейка, главное, чтобы нас раньше не погнали по этапу. Плана побега как такового не было, действовать будем экспромтом. Заграждение у нас фуфловое, так, колючка реденькая, столбы из тонких сучьев едва на полметра вкопаны, толкни – и все развалится. Самое главное, что беспокоило, это пулемет у фрицев. За ним хоть и сидит один солдат, но, блин, он от него почти не отходит. Радовало то, что нет вышек, местность как стол. Пулемет находится в двух десятках метров от импровизированных ворот лагеря. Быстро до него не дойти, положить может буквально всех, а значит, будем думать. – Мне нужно хоть что-нибудь наподобие камня… – Да уж, тут как по заказу, один песок и ни одного булыжника, – отозвался командир. – Ты спроси, может, у кого из бойцов что-то есть. Найдем что-то подходящее, пулеметчик мой, но если остальные зевнут или струсят… Я, сержант, за тобой с того света вернусь. – А как ты до пулеметчика доберешься? – удивился сержант, пропуская мою угрозу мимо ушей. – Увидишь, камень найди! Обсуждать и строить планы в нашей ситуации было просто смешно. Нас больше, но за фрицев ограждение и оружие. Как уже говорил, в основном винтовки, а с ними быстро не постреляешь, особенно во время приема пищи. Немцы, как и наши на привале, стволы составляют в пирамиду, и быстро привести к бою оружие сможет только дежурная смена, а это всего три бойца, включая пулеметчика. Тот сидит в небольшом углублении, типа мелкой ячейки, жрать ему носят прямо туда. Но я надеюсь или на то, что смену ему все же дадут, или, что естественно, он когда-нибудь захочет «до ветра». Удача вернулась к нам под вечер третьего дня. Мы уже были всерьез голодны, фрицы за три дня только раз дали попить какой-то бурды, помои от их обеда, что ли, но мы и этому были рады. У фрицев из действующих охранников нашего маленького лагеря остались стоять на часах всего двое. Пулеметчик сидел в своей ячейке, а еще один балабол стоял возле него, пытаясь поговорить. – Отстань, Ханс, я сейчас обделаюсь, а отходить мне нельзя, – услышал я разговор немцев. Тут близко, да под вечер тишина стоит, как в морге. – Я же сказал тебе, Отто, сейчас наш коршун уйдет в палатку ужинать, я тебя отпущу, куда денутся эти красные, они же обделались все со страха, сидят и пикнуть боятся. – Сержант, жди сигнала, как увидишь, что я рванул, поднимай бойцов, пусть только хоть один «зассыт», урою сам. – Вид я сделал самый грозный, и сержант проникся. – Игорек, аккуратнее только, может, помочь тебе? У тебя же рука… – Да в порядке рука, кровь не идет, повязка свежая, да и не буду я ее сильно нагружать, мне только камень метнуть она и нужна. – Не говорить же командиру, что рана у меня почти и не болит вовсе. Вся надежда в моем плане побега только на мою «бонусную» меткость. Просто решил, раз мог из винтовки так стрелять, а главное, видеть то, куда стрелять, значит, и камень смогу кинуть так, как надо. Сержант раздобыл мне сразу два камешка, один с куриное яйцо, в дело пойдет именно он, а второй маленький голышок. Последний я кинул не сильно, метров на восемь, попал точно, куда и хотел, в руку одному из пленных, потому надежда есть. Я говорил, кажется, что ограждение было чисто символическим. На жиденьких столбиках, висело всего несколько рядов ржавой «колючки». Но главное было не в этом, а в высоте всего этого «забора». Метра полтора максимум, я даже кидать на колючку ничего не буду, перепрыгну спокойно. Отпустивший в кустики пулеметчика солдат улегся на его позицию и примерился к пулемету, хотя видно сразу, что он его знает так себе, даже затвор не проверил. Зато я, постоянно подглядывая за пулеметчиком все дни, видел, что тот его после чистки не взводил. Камень, пущенный мной, попал прямо в нос фрицу. Тот хоть и заорал от боли, но для конвойных было уже поздно. Рыбкой с короткого разбега я преодолел «колючку» и, кувырнувшись, приземляясь, оказался почти вплотную к орущему гансу. Когда выбежал из палатки лейтенант, а побросавшие котелки фрицы потянулись только за винтовками, я уже поднимал пулемет. Размышлял я недолго. Ну на кой черт нам пленные? Вот и я так же подумал и просто, дернув затвор пулемета, несколькими короткими очередями положил всех. Нет, забыл про засранца в кустах, до него добрались другие наши ребята, что бросились мне на подмогу. Слава богу, что трусов среди нас не оказалось. Некоторые, правда, чуть замешкались, но все же рванули вместе с остальными. – Чего, куда рвать будем? – задал вопрос сержант, когда мы остановились в лесочке передохнуть. – Ты же слышал, севернее еще есть лагерь, надо посмотреть, может, удастся еще наших освободить. – Дело говоришь, оружия, жаль, мало. – Достанем еще, забыл, война кругом, оружия тут будет скоро как грязи. – Кстати, самой грязи пока и нет вовсе, сухо, пыли да, много, лето жаркое выдалось. – С этим понятно, а потом что? К нашим? – Ты же сам сказал, фронт сейчас неизвестно где, так? – Ну и… – А вот я слышал, как немецкий лейтеха говорил, они уже Минск взяли, представляешь, сколько нам топать? – Да быть не может, ты напутал что-нибудь! – Ага. Вот специально не убью первого же немца, как увижу, а на допрос тебе притащу, послушаешь, что напоет. – Ты сам-то как фашист, на фига в их форму-то вырядился? Нарвемся на наших, меня из-за тебя под трибунал отдадут. – Не боись, сержант, прорвемся! А одежка… Ну а что, в моей рванине лучше было бы, что ли? – Я и правда сменил гардеробчик почти сразу, как закончили шмон убитых. Быстро перекусив остатками немецкого ужина, двинули дальше по небольшому лесочку, в котором оказались. Через пару часов неспешного пути вышли на окраину поля. Впереди, в полукилометре, виднелись небольшие строения. То ли деревня, то ли еще что. Взяв в напарники одного из бойцов, невысокого чернявого паренька, лет двадцати на вид, поползли с ним к хутору, на разведку. – Смотри, там БТР, пулеметчика в нем нет, у водилы дверь раскрыта, совсем страх потеряли, суки! – показывал я Коле, напарнику, на позиции фрицев. Точнее, на их полное отсутствие. Немцы просто въехали в эту деревеньку и расположились, как им в голову взбрело. В центре, возле колодца, стояли два мотоцикла и «ганомаг», больше ни машин, ни другой техники здесь не было. – Сколько насчитал? – Двадцать шесть… – В дальнем сарае, что возле БТРа, минимум двое. – Их сосчитал, только из хаты слева, куда тот в фуражке зашел, никто так и не выходил, вдруг там их сотня? – А на чем они бы приехали, сотней-то? – усмехнулся я. – А пешком? – Да фрицы забыли уже, как пешком ходить, везде на машинах и танках. – Это да, техники у них… Игорь, а где же наша-то, танки, самолеты? – Пока в лагере были, эти разговоры меня порядком утомили. – Все будет, Коля, все будет. Надо только подождать. Скоро, уже скоро мы их остановим. – Не хотелось врать этим парням, но правде они, скорее всего, просто не поверят. – Нападем? – Двигай к командиру, зови сюда всех, только идите тихо, как мы с тобой, ясно? – Все понял, я мигом! – Паренек умчался, а я продолжил наблюдение. Попробуем вспомнить что-нибудь из прошлой жизни, чему когда-то очень хорошо учили. Наши подошли почти тихо. Почти, потому как никто и никогда их не учил, как нужно ходить по лесу во вражеском тылу. Ребята до сих пор не воспринимают эту местность как потерянную, причем надолго, поэтому не осознают всей сложности. После разговора, довольно короткого, надо заметить, с сержантом, принял руководство нашей сборной солянкой на себя. – Ну, какой из меня полководец? Давай сам, ты придумал, ты и работай! Инициатива бьет инициатора, подумал я и начал отдавать команды. Рассредоточив бойцов так, чтобы у всех был хороший сектор обстрела, сам, вооружившись немецким МП, двинул ползком в сторону хутора. Со мной вызвался сержант Черный. – Чего удумал, зачем вдвоем ползем, не проще со всех стволов ударить? – засыпал меня вопросами поначалу командир.