– Я не собираюсь на кого-то что-то вешать. Мне просто-напросто страшно. Инспектор глубоко затянулся и, бросив окурок на землю, придавил его каблуком. – У кого-то в этом доме имеется смертельная доза стрихнина, а один из его обитателей не вполне отвечает за свои действия. Что, если парень и вправду не в себе? Ведь одно убийство уже произошло! Кокрилл повернулся к павильону, намереваясь продолжить изучение следов на песке. – Не в моих силах что-то изменить. Я не могу куда-нибудь сплавить парня, чтобы он не натворил дел. Мое дело раскопать, что же на самом деле произошло, и представить соответствующие доказательства. – Если он действительно не в себе, но ведь это может быть и не так. – Как вам будет угодно, – с раздражением произнес Кокрилл. – Но если это не он, то тогда убийца – кто-то из этих пятерых (леди Марч, Пета, Клэр, Филип или его жена), причем убийца жестокий и расчетливый. Выбирайте любого. – Он положил маленькую смуглую руку Стивену на плечо. – У нас нет времени на сантименты, Гард. Может снова произойти что-то страшное. Тем временем Клэр с Петой наткнулись в оранжерее на Эдварда, который бродил среди растений и копался в земле. – Что ты тут делаешь, Тедди? – Ищу яд. Ведь если это я его взял, то мог спрятать где-нибудь, а здесь как раз подходящее место. – Если ты… О, Эдвард, дорогой! – воскликнула Клэр, подбегая к нему и обнимая его за плечи. – Ну, ясно же, что ты его не трогал и никуда не прятал. Не забивай себе голову такими ужасными вещами. Эдвард жалобно посмотрел на нее. – Я вполне мог его взять, и если я опять отключусь, то могу совершить что-то ужасное. Пойти и отравить кого-нибудь из вас. По щекам у Петы потекли слезы. – Прекрати, дорогой! И, пожалуйста, не переживай. Даже если ты его взял, мы все будем очень осторожны и станем пристально следить, чтобы ты нас не отравил. Пета, как всегда, попыталась обратить все в шутку и подбодрить Эдварда, но правда была слишком ужасна, а еще страшнее его уверенность в ней. – Подручные Коки уже обыскали оранжерею. Если бы яд оказался здесь, они бы давно его нашли. Увидев через стекло, что Стивен разговаривает с Кокриллом у павильона, Пета воскликнула: – А вот и Стивен! Пойдемте поговорим с ним, а заодно поболтаемся под ногами у Коки! Кокрилл сверял принесенную ему обувь со следами на дорожке, откладывая в сторону одну пару за другой. Туфли Филипа и Клэр совпадали со следами, ведущими к окну домика по левой стороне дорожки. – В любом случае у них взаимное алиби, – заметил Стивен, наблюдавший за этими манипуляциями. – Есть такое понятие, как сговор. Хотя здесь я его не подозреваю. Элен Марч была последней, кто видел сэра Ричарда живым. – Кроме Бро, конечно. Кокрилл только начал расследование, и до Бро у него руки пока не дошли. Тем не менее он принял сказанное к сведению и снова призвал садовника. – Вчера вечером, занимаясь дорожками, вы видели сэра Ричарда, сидевшего за столом? – Нет, не видел, – заявил Бро, взглянув на Стивена, и в качестве приветствия чуть сдвинул фуражку назад. – Он не сидел за столом? – Я не знаю, сидел он там или нет, – с вызовом ответил садовник. – Шторы были задернуты. – Шторы? Шторы на французском окне были задернуты? – Да. Когда без двадцати девять я вышел посыпать дорожки, шторы были уже задернуты. – Хорошо, я понял. В этот момент из дома вышли Пета, Клэр и Эдвард, и инспектор подозвал их к себе. – Клэр, вы-то мне и нужны, – сказал он, отпуская Бро. – Я бы попросил вас надеть эти туфли – вы ведь в них были вчера вечером? А теперь пройдитесь по дорожке, стараясь попадать в оставленные вами следы. Клэр осторожно пошла по дорожке, чуть балансируя, чтобы попасть в первые четыре-пять следов. Однако новые следы не совсем совпадали со старыми. – Попытайтесь пройти на цыпочках, – попросил Кокрилл. Туфли Клэр были на танкетке, да еще на жесткой подошве. Поэтому пройти на цыпочках в них было невозможно, тем более попадая в прежние следы. – Что и требовалось доказать, – проговорила стоявшая рядом Пета. – Да. А поскольку у Клэр самая маленькая ножка в семье, ее следы не могут перекрыть чьи-то еще, даже если бы она этого хотела. – Не понимаю, к чему клонит Коки, – проговорил Эдвард, находящийся в плену новой идеи, что инспектор вряд ли заподозрит его в сумасшествии или убийстве, если он в его присутствии будет тихо и невнятно бормотать, не блистая при этом умом. – Он думает, что я оставила следы вчера вечером, когда ушла от вас, чтобы заняться ребенком, а утром прошла по дорожке, ступая в свои вчерашние следы. Но даже если бы я смогла это сделать, идя очень медленно и осторожно, а именно так я и шла, поскольку у меня в руках был поднос, то на обратном пути мне это вряд ли бы удалось, потому что, увидев деда, я сломя голову побежала к дому. Я ведь не индеец, который может ходить след в след, – сказала Клэр, уже обращаясь к инспектору. – Это вполне очевидно, мисс. Благодарю вас. Со стороны Клэр было очень неосмотрительно иметь такие маленькие ножки, потому что это означало, что она и только она проходила по посыпанной дорожке, причем только утром, когда и оставила следы. Все другие дорожки были девственно нетронутыми, а дверь в павильон была заперта. И сквозь розы пройти никто не мог – это очевидно. Вчера Пета только чуть задела их рукой, и с них сразу посыпались лепестки. А итог получается такой, горестно думала Пета: без четверти семь клерк Стивена видел деда живым; после того как без четверти девять дорожки были посыпаны песком, к домику никто не подходил; значит, убить его могли только в течение этих двух часов. В семь часов десять минут она, Пета, вместе с Беллой приходила к нему, после них его видела Элен, а потом – потом Эдвард двадцать минут где-то пропадал. Коки все посматривает на Эдварда блестящими глазками-бусинками, а противный злой Стивен думает только о том, как бы соблюсти дурацкие законы, вместо того чтобы защищать людей, которых он вроде бы любит, и ничуточки не заботится о человеке, который, кажется, любит его. И вообще все жутко и отвратительно, а самое ужасное то, что дедушка мертв – и лежит скрюченный и невыносимо жалкий в каком-нибудь холодном бездушном морге, где его располосуют, чтобы узнать, не прикончили ли старика любящие родственники. Дед, властный, но бесконечно доброжелательный, покинул этот мир, а его семья озабочена лишь тем, кто, как и почему помог ему в этом. Мир сошел с ума, и в нем не осталось места для обычного человеческого горя, нежности, сострадания и угрызений совести. Дед был убит и сразу же забыт всеми близкими. Горевать по нему никто не собирался – и это было страшнее всего. Белла сидела в доме, горестно пытаясь справиться со всеми формальностями, сопровождающими смерть: письма, телеграммы, телефонные звонки, объявление в «Таймс» – как сообщать о смерти человека, который, по подозрению полиции, был убит? – уведомление властей о вскрытии, дознание, вероятность задержки похорон. Беспомощная, вся в слезах, она неожиданно обрела мощную поддержку в лице Элен, чья бескомпромиссная нетерпимость ко всякого рода сантиментам и проволочкам словно косой прошлась по ее трепетной нерешительности. – Просто напиши «умер в собственном доме, в кругу семьи». Ведь это же правда, именно это и произошло, он действительно умер в собственном жилище. Дата похорон? Ее лучше не указывать, потому что похороны могут задержаться. Да и зачем? Все равно придется менять. Обед? Ну, конечно, старая карга должна приготовить нам обед. Мы же толком не позавтракали, а есть все равно надо, дорогая. Без этого не обойдешься. Да, я понимаю, что ты даже думать не можешь о еде, но… Нет, они не бессердечные, просто… О господи! Опять этот телефон! Филип мрачно слонялся рядом, пытаясь помочь, но только всем мешая. Клэр, возвратившаяся вместе с остальными из павильона, небрежно предложила ему: – Почему бы нам не прогуляться по саду и немного не отвлечься? Мы можем спуститься к реке. Филип застыл в нерешительности. – А как ты, Нелл? Не хочешь на свежий воздух? Но Элен, занятая надписыванием конвертов, едва взглянула на него. – Нет, благодарю. Я не собираюсь играть роль сводницы для собственного мужа. А про себя с горечью подумала, что вполне в духе Клэр явиться из сада, блистая свежестью и красотой, и великодушно спасти Филипа от всех этих ужасных формальностей, в которые его вовлекла она, Элен. А заодно привлечь внимание к ее мятому желтому платью и неизменному бессердечию. В этом она была несправедлива к Клэр, которая, занятая собственными переживаниями, не слишком заботилась о том, какое впечатление производят на окружающих ее действия. Она сделала вид, что не слышала слов Элен, но Филип, последовавший за ней к реке, был явно раздражен. – Не знаю, зачем тебе это понадобилось. Ты только расстроила Элен. Клэр остановилась как вкопанная. – Да что ты говоришь! Может, мне вернуться? Пойти и сказать ей, что мы без нее никак не обойдемся? Это сущая правда, потому что мне так хотелось с ней погулять… Филип схватил ее за руку. – Ради бога, не устраивай сцену. Но Клэр была настроена агрессивно. Ее нервное возбуждение требовало выхода. – Ты так щадишь чувства Элен. С чего бы это вдруг? – Если она смеется и не закатывает истерик, это еще не значит, что она ничего не чувствует. Клэр обиженно закусила губу. – Когда ты… когда у нас все начиналось, ты говорил по-другому. А сейчас уже поздновато. – Да, слишком поздно. Они вошли в лес, и дом пропал из вида. Остановившись, Клэр повернулась к Филипу: – «Слишком поздно». Что ты этим хочешь сказать? Ты уже жалеешь о том, что произошло? Стыдишься нашей любви? Ее красивый рот задрожал и искривился, и Филип вдруг понял, что имела в виду Элен, когда говорила, что Клэр «гримасничает». Но ощущение это быстро прошло. – Клэр, дорогая, не будь так жестока, все и без того хуже некуда… Белокурая головка прижалась к его груди.