Сама не понимая почему, но я испугалась, что это было действительно так. Но я же чувствовала, как он пытается проникнуть в мое сознание. От этого у меня всегда возникало покалывание в затылке и шее. Клэнси подцепил ногой пакет со снедью и подтащил его к койке. Разглядывая содержимое сэндвича, он скривился: – Что, к западу от Техаса не нашлось ни одного стейка? Что это за мясо? Я закатила было глаза, но поняла, что это не попытка меня подколоть. – Болонская колбаса. Клэнси принюхался, губы его брезгливо дернулись. После чего он сунул сэндвич обратно пакет. – Думаю, я лучше поголодаю. – Да на здоровье. – В любом случае, – продолжал Клэнси, проигнорировав мою реплику, – я даже разочарован. Я думал, что ты первым делом явишься сюда, чтобы продемонстрировать злорадно-торжествующую физиономию, потому что маленькая флешка наконец-то снова у тебя в руках. Где самодовольный вид? Почему настроение такое кислое? – Причина прямо передо мной. Он коротко усмехнулся. – Я переоценил твою способность сразу же оценить ситуацию. Флешка вообще работает или все стер электромагнитный импульс? А как насчет тех бумажек с записями, которые ты вытащила из огня? Похоже, ты так до сих пор и не выяснила, чем занимаются в Термонде? Я угадал? Невидимая рука будто вцепилась в мое горло, потянув за собой. Термонд? Что такое происходит в Термонде? И почему, поймав мой непонимающий взгляд, Клэнси выглядит так чертовски торжествующе? «Не вздумай спросить, – приказала я себе, борясь с паникой, которая раскручивалась внутри меня из-за одного этого слова. – Не реагируй». Клэнси отломил кусок булки и запихнул в рот. Я продолжала молчать, и уголок его рта поднялся в ухмылке. – Если ты хочешь узнать, тебе придется заглянуть и выяснить самой. – Он постучал себя по лбу: вызов или приглашение. – Я знаю, что ты злишься, – снова заговорил парень, – из-за того, как все обернулось там, в Лос-Анджелесе. «Термонд, – продолжало крутиться у меня в голове. Это слово проникло в меня словно вирус – на что Клэнси и рассчитывал, нечего даже гадать. – Он несколько недель находился взаперти, и получать новую информацию было неоткуда». Разве что эта информация вообще не была новой – просто карта, которую он припрятал, ожидая подходящего случая, чтобы ее разыграть. Я ответила не сразу. – «Сержусь» – это слишком слабо сказано. Парень кивнул. – Но однажды… однажды – может, пройдут месяцы или даже годы, – ты все же поймешь: уничтожить это исследование было благородным поступком, а не эгоистичным. – Благородным? – Я снова повернулась к стеклянной стене, которая разделяла нас с Клэнси. – Отнять у детей шанс выжить и никогда не стать прежними? Ограбить их, лишив единственной возможности воссоединиться с семьей и вернуться домой – это для тебя благородство? – А ты этого хочешь? Я-то думал, ты зациклилась на том, чтобы успеть освободить Термонд, – бросил Клэнси, изучая виноградину. – Это фермерские? Я повернулась и быстро зашагала к двери, стараясь не бежать. – Руби, послушай меня. Лекарство – это еще один способ контролировать нас, отнять у нас возможность самим принимать решения. Ты же переправила материалы исследования сюда? И что дальше? Разве тебе дали хотя бы взглянуть на них? Знаешь ли ты, где они сейчас? Мои руки сами сжались в кулаки. – Это же не волшебное исцеляющее средство. Лекарство не сотрет из нашего сознания память о том, кем мы являемся. Даже если не случится побочных эффектов, мы будем обречены на то, чтобы ждать, наблюдать, молиться, что эти способности не вернутся к нам снова. Скажи мне, – сказал Клэнси, подтянув под себя ноги и по-турецки устраиваясь на койке. Я молча наблюдала, как он барабанит пальцами по колену. – Узнав о том, что существует лекарство, агенты стали относиться к вам по-другому? В воздухе повисла тишина. Он улыбнулся. – То, что они пытались провернуть, вообще не связано с вами. Может, вам говорили что-то иное, чтобы вы их слушались, чтобы завоевать ваше доверие, но исполнять обещания никто не собирался. Даже Стюарт. – Единственный человек, которому мне не следует доверять, – это ты. – Чего бы вы ни пытались добиться отсюда, – Клэнси понизил голос, – соберите на свою сторону столько детей, сколько получится. Пусть они идут за тобой и доверяют тебе, а не кому-то из взрослых. И если взрослые хоть когда-то начнут видеть в тебе больше, чем полезное оружие, считай, что повезло. – Конечно, это же так просто – найти детей в укрытиях, которые разбросаны по всей стране?! – Я могу помочь тебе выследить тех, кто сбился в группы и кочует с места на место. Ты можешь их обучить, научить защищаться. Развязка уже близка, и если ты их не найдешь, они пополнят собой список сопутствующих потерь. Я скрипнула зубами, но не успела ответить, как Клэнси заговорил снова. – Забудь о взрослых, Руби. Веди за собой детей. Заставь их полюбить тебя, и они будут навечно верны тебе. – Заставить их полюбить меня, – повторила я, ощутив новый приступ гнева. – Не все в Ист-Ривере было ложью, – сухо заметил он. Но все важное, что происходило там, каждое воспоминания о том месте, было отравлено мерзким прикосновением его черной силы. То, как он изучал меня, сидя напротив у костра… Как обходил любую защиту в моем сознании… То, как эти дети, эти малыши, смотрели на него с обожанием и преклонением. Меня пробрала дрожь. Комната внезапно показалась мне слишком маленькой и слишком холодной. Я не могла больше здесь находиться и выслушивать тошнотворную чушь, которую он выливал на меня. Выключив в коридоре свет, я набрала кодовый замок. А голос Клэнси плыл ко мне через темноту, продолжая звучать словно отовсюду одновременно. – Когда ты будешь готова взять на себя ответственность и действительно начать что-то делать, дай мне знать. Я буду ждать здесь. И судя по тому, что я увидела, когда оглянулась на Грея в последний раз, именно здесь он и хотел быть. Глава седьмая Коул не произнес ни слова, пока мы не вышли в коридор и между нами и сыном президента не оказалось несколько дверей. И все равно он казался погруженным в собственные мысли, его светлые брови сошлись на переносице, а руки были скрещены на груди. – Ты слышал, что сказал Клэнси? – уточнила я. Он кивнул. – Через маленькую решетку под наблюдательным окном. – До того, как нас атаковали, ты не слышал ничего нового о Термонде? – спросила я. – По штаб-квартире не гуляли никакие слухи? – Я-то надеялся, ты поняла, что он имел в виду, – ответил Коул. – Я изучу этот вопрос. Дети тянулись в бывшую комнату отдыха, ту, что слева от лестницы – там накрыли ужин. Коул явно хотел смыться в бывший кабинет Албана, но я поймала его за руку. – Мы собираемся обсудить план насчет лагерей? – Не сегодня, – он помотал головой. – Мы еще ждем прибытия минимум двух машин, и я хочу сделать несколько звонков по старым контактам насчет продовольствия. Самое важное сейчас – обустроить это место. Если не сможем обеспечить детям чистую одежду и горячую еду, кто поверит, что мы вообще на что-то способны. Я попросил кое-кого из Зеленых подумать о стратегии: как бы они провернули нападение на лагерь. А еще мы все должны отдохнуть. Потому что скоро все начнется. Махнув мне рукой, Коул скрылся за дверью, которая вела в другой коридор. Я тоже помахала ему в ответ и двинулась на запах соуса для спагетти – в комнату отдыха, где аккуратными рядами были расставлены складные столы и стулья. Откуда-то взялся и маленький радиоприемник. Его поставили на потертый бильярдный стол, который не забрали – какая щедрость! – агенты. Рядом с приемником обнаружились два больших стакана со столовыми приборами и удручающе низкая стопка бумажных тарелок. Прошло всего несколько часов, и Ранчо начало казаться… чистым. По коридорам нижнего этажа гуляло эхо от грохота стиральных машинок и сушилок, которые, кажется, работали весь день. Я вдруг увидела, что плитки пола выглядят скорее белыми, чем желтыми. И когда я вошла в ванную, чтобы сполоснуть лицо, на коже не остались брызги ржавой воды. Пахло хлоркой. Чистящими средствами. В этом было что-то… почти домашнее. К двери кнопками были приколоты два листка бумаги. Я сразу узнала почерк Лиама, но не сразу сообразила, что это за таблицы и почему рядом с каждой висит на нитке огрызок карандаша. Это был график дежурств с указанием обязанностей: стирка, уборка, готовка еды. Под каждом заголовком – список имен. Это было так в духе Лиама. Он сам, Толстяк, Вайда и Зу сидели за отдельным столом, склонив головы друг к другу. Вайда заметила меня первой и тут же замолчала, откинулась назад и снова непринужденно взяла вилку. Закончив накладывать себе макароны, я направилась к ним. – Что происходит? – Подтащив стул, я устроилась рядом с Лиамом. – Я видела график дежурств – почему ты не сказал мне раньше, чтобы я тоже могла записаться. Лиам поднял взгляд от своего блокнота. Проследив за движением его руки, я увидела последовательность цифр – уравнения, которые он, кажется, пытался решить. – Все в порядке. Ты занята другими вещами. Другими вещами, в число которых, к сожалению, не входила возможность оказаться в кладовке с ним наедине. – Что это? – спросила я, наклонившись, чтобы получше разглядеть, чем он занят. Парень грустно улыбнулся. – Пытаюсь вычислить, когда именно у нас кончится еда. Я подумал о городах, что поблизости. Наверняка есть места, куда мы можем отправиться за припасами, особо не рискуя наткнуться на местных жителей. – Коул сказал, что возьмет это на себя, – сообщила я. Лиам хмыкнул. Эта реакция заставила меня возмутиться. – Покидать Ранчо прямо сейчас слишком опасно. Он позаботится об этом. Зу уставилась на меня. На ее лице была написана тревога. Я показала ей глазами на тарелку с макаронами, но девочка к ним даже не притронулась.