– Черт побери, дурачок, – едва сдерживая эмоции, сказал Коул, который попытался отогнуть панель, чтобы помочь брату. – Черт тебя побери, неужели так сложно не дать себя убить в мою смену? – Стараюсь, – выдавил Лиам сквозь стиснутые зубы. – Боже, это больно. – Дай мне руку, – попросил Коул. – Будет фигово, но… – Сам справишься? – спросил Толстяк. – Убедись, что ты правильно стоишь… Не знаю, что было хуже – звук, с которым плечо Лиама встало на место, или вопль, полный боли, который за этим последовал. – Нам нужно двигаться, – сказала Вайда, открыв пинком заднюю дверь внедорожника. – С этим куском дерьма покончено – нам нужно забраться в кузов пикапа. А если дальше будем стоять здесь и орать друг на друга, нас всех точно перестреляют. – Очки, – попросил Толстяк, вытянув руку туда, где, по его мнению, стояла я. Вайда взяла его под локоть и забрала у меня погнутую оправу. Я на секунду задержала Ви – просто убедиться, что она не пострадала. Потрепанная, в ссадинах, но крови нет. Какое это, черт побери, чудо… Клэнси. Я резко повернулась к грузовику, и на мгновение мое сердце замерло, пока я не разглядела его темный силуэт сквозь заднее стекло грузовика. Отстой. Вот так мы и могли его потерять. Хаос. Беспечность. Я запаниковала, а потом, охваченная ужасом, побежала. Я даже не подумала вытащить ключ замка зажигания. Если бы Коул не связал Клэнси ноги, он бы уже смылся. «Успокойся, – подумала я, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. – Ты должна с собой справиться». Уровень адреналина в крови медленно понижался, но я все еще продолжала дрожать. – Знаешь, Бабуля, – раздался голос Вайды, и я невольно прислушалась, – а ты не так уж плохо держался в кризисной ситуации. – Я не вижу твое лицо, поэтому не могу понять, насколько искренне ты говоришь, – отозвался Толстяк. Забросив на спину рюкзак, я подскочила к Коулу, который помогал хромающему Лиаму обходить тела убитых. Я не могла заставить себя посмотреть на них или подумать, что Коул сделал с ними в момент ярости. Лиам прижимал пострадавшую руку к груди. Я обхватила его за талию, чтобы помочь ему держаться на ногах – но на самом деле, чтобы самой убедиться, что с ним все в порядке. Что он жив. Лиам наклонился ко мне: – Поцелуй меня снова. Что я и сделала, мягко и быстро, прямо в тот уголок губ, где виднелся маленький белый шрам. Заметив выражение моего лица, он добавил: – Жизнь в одно мгновение пронеслась перед глазами. И в ней было недостаточно поцелуев. Коул фыркнул, но его тело по-прежнему было скованным от гнева, которому он не мог дать выход. – Ничего себе, малыш. Обычно ты так складно не выражаешься. Мы подняли Лиама в кузов пикапа и положили рядом с Толстяком, который стиснул в кулаке остатки разбитых очков. – Вот черт, – выругался Лиам, увидев эту картину. – Мне жаль, приятель. – По рецепту, – произнес Толстяк тихим, скорбным голосом. – Эти линзы были сделаны по рецепту. Коул вытащил из-под брата кусок ярко-синего брезента и накрыл всех троих. – Это еще зачем? – спросила Вайда, сразу же попытавшись сесть. – Лежите и не высовывайтесь. Мы постараемся убраться как можно дальше отсюда, а потом сменить машину. Не исключено, что они следят и за этой. – Я хотела бы официально заявить, что это чертовски хреново. – Принято, – кивнул парень, поднимая борт кузова. Я снова уселась за руль, ощущая вибрацию заведенного двигателя. Клэнси наконец удалось скинуть с себя наволочку, и я, хотя и не смотрела в его сторону, краем глаза замечала, как он смотрит на меня. В первый раз за эти недели угрюмое выражение испарилось с его лица, и он… улыбался. Потом он отвел взгляд и покосился на Коула, который, закрывая дверь, хлопнул ею так сильно, что автомобиль закачался. Коул держал на коленях какую-то кожаную сумку и пистолет, который он, вероятно, забрал у одного из солдат. Его рука по-прежнему дергалась, сжималась и разжималась, пока он наконец не подложил ее под себя. Эта картина сразу подбросила мне воспоминание: «Мейсон. Красный. Огонь». И сразу же в моей голове соединились вместе оставшиеся кусочки пазла. Красные в Термонде двигались странно: они бродили, пошатываясь, в то время как остальные просто ходили или взмахивали кулаком, когда другой помахал бы рукой. Но тогда я считала, что причиной этих странных подергиваний были усмиряющие устройства, которые были на них нацеплены. Но Мейсон… те дети в Нэшвилле прозвали его Дергунчиком из-за того, что все его тело подергивалось в странном ритме. Тогда мне некогда было задумываться почему: я просто предположила, что это было связано с тем, как его обучали и как сломали его сознание, пытаясь превратить в идеального солдата. Все они, Красные, вероятно, в той или иной степени страдали от приступов нервного тика. И если я смогла догадаться об этом, столкнувшись лишь с несколькими из них, неужели эти характерные проявления не были замечены тем, кто не один год находился с ними рядом: планировал их обучение, участвовал в нем и наблюдал за их тренировками? – Клэнси… – начала я. – Это слишком хорошо, – бросил он с коротким смешком. Коул замер, его лицо словно обратилось в камень. Ярость, которая горела в его светлых глазах, ушла, а взгляд словно расфокусировался. Я знала этот взгляд. Я нацелила прямо в сознание Клэнси, но будто врезалась в стену. Меня отбросило назад, а мой череп поразил разряд, превратившийся в гремящую боль. Времени на то, чтобы пытаться разорвать связь, пока еще ничего не произошло, пока он не превратил Коула в свою марионетку, у меня не было. Вскинув локоть, я врезала Клэнси так, как меня научил инструктор Джонсон, – прямо в висок. Глаза Клэнси закатились, и он сполз вперед, ударившись лбом о приборную панель. Колеса даже провернулись на месте, когда я вдавила педаль газа, стремясь уехать как можно дальше от сигнального огня, который разжег Коул. Дым легко заметят вертолетчики или патрули. Сейчас мне не было дела до того, что Клэнси все знает и чем это нам грозит. Мне просто нужно было увезти нас отсюда. У меня в висках по-прежнему билась боль, а сердце колотилось как отбойный молоток. Посмотрев на Коула, я увидела, как он трет лоб. – Какого черта… – Он повторил эти слова несколько раз, каждый раз – все громче, пока они наконец не превратились в рев. – Какого черта? Парня так сильно трясло, что я уже почувствовала запах дыма. – Коул, слушай меня, тебе нужно успокоиться, ладно? Успокойся, все в порядке… Трясущимися пальцами он открыл кожаную сумку, что лежала у него на коленях, вытащил из нее склянку с прозрачной жидкостью и шприц. Пока он наполнял шприц, я старалась смотреть то на него, то на дорогу и не успела вмешаться, когда Коул вонзил иглу в затылок Клэнси. – Коул! – Это заставит гаденыша полежать тихо, пока у меня не пройдет желание как следует его отпинать, – прорычал он. – Вот дерьмо! Это совсем не похоже на то, как делала ты в Штабе. Дерьмо! – Швырнув шприц и пузырек обратно в сумку, Коул спрятал ее под приборную панель. Рука его больше не дергалась, но тревога выплескивалась из него волнами. Я чувствовала, будто сижу рядом с человеком, который никак не может определиться: поджигать фитиль или нет. Коул повернулся к окну, наблюдая, как здания проносятся мимо, но я видела отражение его лица, и оно сказало мне все, что он не мог озвучить. Он не контролировал себя, когда загорелся военный джип. Абсолютно. – Что он тебе показал? – Меня. – Что ты имеешь в виду? Коул прислонился лбом к стеклу и закрыл глаза. – Это был какой-то лагерь Красных, и все, что там делали с бедными детьми, чтобы их натренировать. Я видел, какими воспринимают нас другие, если ты понимаешь, о чем я… Это было просто… казалось, что сейчас я задохнусь от дыма. Их лица были бессмысленными, ничего не выражали, и на какой-то момент я до усрачки испугался. Будто я, и правда, оказался там. Я был у них, и я был следующим. – Мне жаль, – сказала я подавленно. – Я слишком поздно поняла, что происходит. Мне следовало… – Сам виноват, что не догадался, – резко сказал Коул. – Не вини себя, Конфетка, твоей вины в этом нет. Ты же сказала мне, что он был связан с проектом «Джамбори». Мне следовало следить за собой вместо того, чтобы вести себя как чудовище, это просто… Проклятье! – Он врезал кулаком по двери. – Я вообще не думал. Я просто… это одержало верх. На мгновение это одержало верх. При этих словах сердце мое сжалось. Мне было знакомо это чувство. Неважно, какой силой ты обладаешь, насколько полезны твои способности. Они обладают собственной волей. Если ты не будешь постоянно одерживать над ними верх, они найдут способ вырваться из-под контроля. – Этим детям, особенно Зеленым и Синим, все так легко достается, правда? – тихо произнес Коул. – Легче себя контролировать, легче скрывать. Новые способности не разрушают их жизнь, как это случается с нами. Нам нужно концентрироваться, иначе мы сорвемся. А мы не можем позволить себе сорваться. Лиам – и Толстяк, и Вайда, и такие как они – не смогли бы понять, сколько требовалось труда контролировать то, что я могу делать – чтобы эта сила не контролировала меня. Если хоть на секунду я отпущу поводок, я могу причинить кому-то вред. Причинить вред себе. – Мне кажется, будто я постоянно стою на краю, и я не могу… не могу вмешаться, не перепугавшись до смерти, что могу все разрушить. Я не хочу разрушать все хорошее, что встречается мне на пути. И я не могу контролировать это достаточно долго… – А ты думаешь, я могу? Большую часть времени я чувствую себя так, будто меня варят заживо изнутри. Оно кипит и кипит, пока я наконец не выпущу пар. И так было, даже когда я был ребенком. – Коул негромко и невесело рассмеялся. – Это было не похоже… не похоже на голос или что-то вроде того. И никто мне ничего не нашептывал на ухо. Это как некая потребность. Как будто я всегда стою слишком близко к огню, и мне нужно просто протянуть руку, чтобы ощутить, горячий ли он на самом деле. Я не мог спать ночью. Я был уверен, это из-за того, что мой отец – сам дьявол. На самом деле, правда, он сам Принц Тьмы во плоти. – Гарри? – неуверенно уточнила я. – Нет, биологический отец. Гарри – это… – Да, правда, я забыла, – кивнула я. – Похоже, Ли много о нем рассказывает? – И, не дожидаясь ответа, Коул заговорил снова. – Ага, наш настоящий папаша… этот мужик… тупой, как пробка, и подлый, как змея. Не слишком хорошее сочетание. Я все еще иногда представляю себе, как найду его, вломлюсь в его старый дом и все там спалю. – Лиам только один раз упоминал о нем, – проговорила я, стараясь не выдать своего любопытства, хотя меня так и подмывало засыпать Коула вопросами. Это была та часть жизни Лиама, которой тот не хотел делиться. И какой бы ужасной она ни была, мне все же хотелось чтобы он поделился этими воспоминаниями со мной. – Когда вышел из себя. – Хорошо, надеюсь, это означает, что он половины не помнит. Этот мужик… он был чудовищем. А стоило ему разозлиться, он превращался в настоящего дьявола. Так что один из нас был просто обречен оказаться тем яблоком, которое падает недалеко от яблони. Знаешь, я часто задумывался: зависят ли наши способности от того, что уже есть внутри нас. И этот огонь – это его гнев. Это ярость моего отца. Я понимала, что это ничего не изменит – по крайней мере, мне слова ободрения никогда не помогали, но я должна была это сказать. Я должна была сказать это ему. – Но ты – не чудовище. – А разве чудовища не извергают огонь? Разве они не сжигают дотла королевства и страны? – Коул криво улыбнулся. – Ты же и сама себя так называешь, разве не так? Неважно, сколько раз другие скажут тебе, что это неправда, ты видела доказательство. Ты не можешь доверять себе. Я откинулась на спинку сиденья. Неужели и он так же отчаянно мечтал об исцелении, как все мы? – Тебе же плевать на лагеря… да? – спросила я. – Дело в противоядии. Парень сглотнул – кадык его дернулся. – Отгадала с первой попытки. Можешь спокойно считать меня сволочью.