— Стоп! — она сделала выдох, прошла к креслу рядом с ней и рухнула на него. — Это определенно замедленное старение. — Ее рука прижалась к низу ее живота. — Это останавливается после зачатия? Он резко покачал головой. — Не то, чтобы мы видели. Зачатие столь трудное, что наши врачи и ученые полагают, что это способ природы гарантировать виды. Пока малыши не вырастут, и мы не увидим, как старение затрагивает их, мы ни в чем не можем быть уверены. — Ну, это определенно поясняет кое-что, — выдохнула она тяжело. — Ты сказал, что у Меринас и Кэллана только один ребенок? В докладах говориться о трех. Я помню это. Он покачал головой. — У прайда есть три ребенка. Пресса по ошибке сообщила, что они принадлежат все лидеру прайда и его паре, и они не трудились исправлять это. Они охраняют свои пары, в то время как они беременны, от общественного внимания. Это единственный способ обеспечить их безопасность. — И пары волков? Его челюсть двинулась, мышцы яростно сжались под кожей. — Никто не знает, где Дэш Синклер скрывает свою семью. Эйден и Черити живут в комплексе Пород Волков в Колорадо и никогда не покидают его. Их ребенок родится в таких же ограничениях, в каких были созданы мы. — А если я забеременею? — прошептала она. — У нас не будет выбора, кроме как вернуться в Колорадо. Если это произойдет. Глава 12 Грейс потерла свои обнаженные руки, когда посмотрела на Матиаса, и раздражающее чувство мчалось по ее коже, сводя с ума. Ей нужно было, чтобы он дотронулся до нее, не стоял там, пытаясь объяснить то, что ни один из них изменить уже не сможет. — Так ты сожалеешь, что не рассказал мне всё это раньше? — она откинулась на спинку кресла и облизала губы, увидев, как его глаза потемнели, его смуглые щеки приобрели красноватый оттенок, губы стали более полными, и выражение лица отражало жажду. — Я должен был сказать тебе, — его ноздри расширились, когда она подняла руку и погладила его ключицу. Каждый дюйм ее тела теперь покалывал, требуя его. — Считай, что сказал, — заявила она. — Что? — он ошеломленно уставился на нее, медленно вытаскивая руки из карманов черных кожаных штанов. Из штанов, которые не скрывали напряженную длину его возбуждения. Он был толстым и твердым, а Грейс была влажной и дикой, и он был нужен ей, сейчас же. — Послушай, это всё очень интересно, и я уверена, что, в конечном счете, у меня будут вопросы. Ну, знаешь, после завершения последствии лихорадки. После того, как ты притянешь свою волчью задницу сюда и трахнешь меня. Его глаза сузились, когда он приблизил руки к своей черной рубашке, которую носил, его пальцы скользили, расстёгивая пуговицы, и его взгляд сиял чистой похотью. — Свою волчью задницу? — переспросил он мягко, голос огрубел. Как только его рубашка была сброшена на пол, Грейс сняла шорты, оставив только шелковые трусики, которые носила. Ее собственная рубашка легко снялась, когда он присел и снял свои носки и ботинки. Она встала, и прежде чем он смог подняться со своего широкого табурета, на котором сидел, она была уже перед ним. — Ты медлишь, — она встала на колени перед ним, отталкивая его обратно на кресло, ее пальцы приблизились к ширинке его штанов. — Так и есть, — пробормотал он, его твердый пресс напрягся, когда она раскрыла штаны и оттуда показался его толстый член. Пирсинг мерцал на темной коже. — Почему пирсинг? — спросила она, опустив голову, позволяя своему языку дотронуться до небольшого шарика на конце. Его руки скользнули в ее волосы, и тяжелый стон вырвался из его горла. — Напоминание, — вздохнул он. — Напоминание, о чем? — она держала твердый член, придвинулась к головке и всосала ее между губ, поглаживая языком область вокруг серьги дразнящими движениями. — О свободе, — пробормотал он. — Это напоминает мне о свободе. — Почему? Он напрягся сильнее, потому что ее зубы обхватили головку. — Нам не разрешали пирсинг или татуировки в лабораториях. Ничего, что опознало бы нас. Ничего, что сделало бы нас людьми. Это мое напоминание. Я свободен. Ее сердце сжалось, и душа кровоточила от боли в его голосе. Его свобода сводилась к его выбору в пирсинге и татуировках. Это его способ быть человеком. Грейс опустила рот на его головку и всосала ее глубоко. Она хотела стереть память о том месте из его ума. Хотела заменить это потребностью и жаждой к ней. Он принадлежит ей. Матиас пробормотал ее имя, когда прислонился к спинке кресла и растянулся на сиденье. Ее пальцы гладили его толстую длину, а его руки сжали ее волосы, ведя ее и показывая, как ему больше нравится. Ему нравилось, как она мягко водит зубами по его длине. А также, как ее язык играл с серьгой в его плоти. Пока Грейс посасывала его головку члена, ее руки пробрались в его штаны и начали стягивать их по бедрам, стаскивая вниз к ногам. Вот теперь она могла исследовать ту часть тела, к которой до смерти хотела прикоснуться. Его мошонка была шелковистой и гладкой, всего лишь слабый намек шелковистых волос покрывал ее. Мошонка напряглась, когда она взяла ее в ладонь и провела ногтями по ней. — Грейс, — в его голосе слышалось предупреждающее рычание. — Оставь мне немного контроля, любимая. Не толкай к краю. — О, вызов. Она открыла глаза и посмотрела на него, а губы выпустили головку и начали спускаться вниз по всей напряженной длине. Он тяжело задышал, схватившись за подлокотники, а не за ее волосы. — Какой контроль? — прошептала она. — У меня нет его, так почему он должен быть у тебя? — Она хотела, чтобы он потерял контроль. Хотела того дикого мужчину, которого видела в его глазах, плохого парня, которым она знала, что он был. Ее губы переместились ниже, язык облизывал его, пока она не добралась до напряженной, шелковистой плоти его мешочка снизу. — Черт возьми, Грейс, — выругался Матиас, но выгнулся, позволив ей свободно облизывать его твердую плоть, чувствовать нарастающую напряженность там. Грейс наблюдала, как маленькая струя предякулянта появилась из разреза на головке его члена. Он заворчал снова, тяжелым, грохочущим, голодным звуком, который добрался до ее сердца и заставил его биться сильнее. Она использовала гладкую жидкость, чтобы облегчить поглаживания руки вдоль члена, чувствуя, как он сжимается под ее пальцами, пока ее губы исследуют его яички, а язык облизывает шелковистую кожу. — Ты не понимаешь, что делаешь, — ворчал Матиас. — На что напрашиваешься. — Пальцы другой ее руки переместились ниже его мошонки и нашли там сверхчувствительную часть плоти. Грейс не могла предвидеть его реакции. Она только поглаживала плоть между его яйцами и анусом, но он вскочил, его руки сжали ее плечи и оттащили назад, когда он с трудом встал с кресла. — Я предупреждал тебя, — пробормотал он, его голос был тяжелый и сильный, с чувственной угрозой. — Хочешь поиграть, пара? Позволь мне показать тебе, что будет происходить, когда ты захочешь этого. Так или иначе, она поняла, что выпустила из него больше, чем могла позволить себе. За секунду она оказалась склоненной над креслом, Матиас был позади нее, и, прежде чем она смогла остановить его, его губы и язык прошлись по расселине ее задницы. Она должна была быть напугана, испугана. Ее никогда не трогали там, и она отказывалась позволять ту свободу любым предыдущим любовникам. Но Матиас ничего не просил. Его язык был голодным, облизывая и поглаживая, пока руки раскрывали ее полные изгибы, и он проник глубже. — Матиас! — выкрикнула Грейс его имя, пытаясь увернуться от грубой ласки, но его язык облизывал вход в ее заднюю часть. Еще одно облизывание, затем вход, это было так шокирующе, что она начала дрожать. — Я умер бы за это, — простонал он сзади нее, его руки ласкали ее задницу, затем он поднялся, его член приблизился к ее входу. — Он не войдет, — простонала Грейс. И в это время она почувствовала первый взрыв предякулянта, который вырвался из кончика его члена, погружающегося в узкое отверстие. Грейс пыталась извиваться под ним, но его руки удерживали ее на месте, член раскрывал плоть, когда запретный проход начал гореть. Боже, что он с ней делает? Что находиться в шелковистой жидкости, которая смазывала и ослабляла проход, который она знала, что он намеревался взять? С каждым рывком он погружался все глубже в нее, растягивая ненарушенный вход, который жгло от удовольствия и боли, от которых у нее вырвался крик под ним. — Я люблю твою задницу, — его руки месили ее изгибы. — Я наблюдал за тобой, пока ты шла, и мой член был таким чертовски твердым, что думал, что умру, представляя это. Представляя, как беру тебя здесь, чувствуя, как ты принимаешь меня. Подчиняешься мне. Подчинение. Вот что. Грейс чувствовала это в нем. Господство и власть, которые он скрывал от нее. Матиас позволял ей принять почти каждое решение в их отношениях до сих пор. Теперь же он показывал свое главенство. Показывал, что может дать ей немного власти в некоторых вещах, но он все еще управляет всем. Управлял ее чувственностью, ее сексуальностью. Грейс выгнулась к нему, чувствуя еще одну горячую струю жидкости, которая расслабляла, как раз, когда ощущения усиливались. Она чувствовала ожог в заднем проходе, требуя большего, требуя сильного растяжения, подчинения, желания принять его. — Ты моя! — утверждение было сделано грубым требованием. — Скажи это, Грейс. Моя. — Твоя, — задыхалась она. Грейс не собиралась спорить. Не сейчас. Не когда он мог бы остановиться и лишить этих невероятных ощущений. Он был толстым и твердым, горячим и требующим, и при помощи гладких, мощных взрывов горячей жидкости он брал ее, растягивая, входя в нее, пока мошонка не прижалась к влажному теплу ее киски, а член был полностью в ее заднице. Затем он задвигался. Он не делал пауз, не ждал ее, чтобы она ощутила удовольствие, которое смешалось с болью и острой необходимостью и нагревалось сопротивлением. Его руки схватили ее бедра, и он начал трахать ее медленными, мощными толчками. Каждый раз, когда он скользил внутрь, еще одна струя горячей жидкости делала чувствительной ее внутреннюю плоть. Каждый мощный толчок был сопровождаем непринужденностью и отчаянным стоном. Он провел одной рукой по ее бедру, заскользил между ними, пальцы окружили клитор, поглаживая и пощипывая его, когда толчки участились. Она чувствовала серьгу в его головке, которая добавляла ощущений и выбивала дыхание из легких. Его бедра врывались в нее, его яйца хлопали по ее чувствительной плоти, и за секунду Грейс почувствовала, как оргазм промчался по ней. Грейс извивалась под ним от сильных взрывов, которые проносились по ее телу. Удовольствие стало муками экстаза. Ощущения нахлынули отчаянными волнами оргазма, после которого, казалось, она уже никогда не выживет. Грейс была уверена, что если один оргазм пройдет, то тут же наступит следующий. Толщина его члена заполняла ее задницу, и взрывы оргазма начали загораться в ней, второй оргазм захватил ее, потряс и заставил кричать. Она извивалась, дергаясь под ним, все еще удерживаемая его телом, когда он опустился на нее и его губы накрыли отметку, которую он сделал ранее на ее плече, язык поглаживал ее, а потом его острые зубы удерживали ее в одном положении. Она была потеряна. Проиграла оргазмам, проносящимся по ней и умственному, и физическому подчинению, мчащемуся через тело. Она принадлежала Матиасу, как и он принадлежал ей. И это знание не пугало. Это было правильно. Впервые в ее жизни принадлежать кому-то было правильно.