– Не особенно. На наши верования повлияли, конечно, и все остальные, как повлияли они и на ваши. Бывали периоды в нашей истории, когда возникали и верования в жизнь за гробом, но и тогда они сильно отличались от ваших. Для нас вечная жизнь имеет скорее тот смысл, что мы продолжаем жить в наших детях, в памяти людей. – Выходит, если кто-нибудь грешит в этой жизни и все-таки добивается удачи, богатства, почестей, то это ему так и проходит?– вставила миссис Лэниген. Раввин повернулся к ней. Не обусловлен ли этот вопрос каким-нибудь событием в ее личной жизни, – подумал он, прежде чем ответить. – Большой вопрос, – медленно начал он, – может ли что-нибудь, что совершил мыслящий человек, "пройти ему просто так". Тем не менее проблема существует, и все религии пытались разрешить ее так или иначе. Как все-таки воздать праведнику за его добрые дела и страдания, и как наказать преуспевающего грешника? Восточные религии прибегают к учению о перевоплощении. Преуспевающий грешник заслужил свою удачу в какой-либо предыдущей жизни, за нынешние же грехи он понесет наказание в следующем перевоплощении. Христианская церковь решает вопрос введением рая и ада. – Он немного подумал, но тут же покачал головой. – Что ж, решения хорошие, при условии, что вы можете принять их, поверить в них. Мы евреи не можем. Наше решение вопроса дано в книге Иова, отчего ее и включили в состав Библии. Иова незаслуженно подвергают мукам, но нет и намека на то, что ему за это воздастся в будущей жизни. Страдания, выпадающие на долю праведника, часть тех трудностей, с которыми вообще сопряжена наша жизнь. Огонь жжет и ранит праведника ничуть не менее больно, чем грешника. – Зачем тогда стараться быть добродетельным?– упорствовала миссис Лэниген. – Затем что добродетель носит награду в самой себе, а грех – наказание. Потому что дурное всегда мелко, гадко и отвратительно, а так как наш. а. жизнь ведь ограничена во времени, то все дурное неизбежно представляет собой потерю, невосполнимую и напрасную трату нашей же жизни. С Лэнигеном раввин разговаривал непринужденно, но обращаясь к миссис Лэниген, он невольно впал в серьезный, чуть ли не торжественный тон, словно читал проповедь. Мирьям предостерегающе кашлянула. – Не пора ли нам, Дэйвид?– сказала она. – О, уже поздно, – спохватился раввин, взглянув на часы. – Извините, пожалуйста, что я так увлекся. Боюсь, во всем виноват этот коктейль. – Что вы, рабби! Я очень даже рад. Вы, может быть, не поверите, но ваша религия меня ужасно интересует. Я много читал о ней, а вот поговорить – не’с кем. Почему-то люди не любят говорить о религии… – Пожалуй, потому, что она потеряла для них какую бы то ни было важность… – Вполне может быть. Как бы то, однако, ни было, а вы мне доставили огромное удовольствие, рабби. Нам бы следовало встречаться почаще. Зазвонил телефон. Миссис Лэниген вошла в дом, но тут же вернулась. – Это Ибен звонит. – Скажи, что я ему сам позвоню потом, – попросил Лэниген, который как раз объяснял гостям, как лучше добраться до гаража полиции. – Он звонит не из дому, а из автомата. – Что ж, ничего не поделаешь, рабби. Я вас оставлю на минутку. – Ничего, мы сами найдем дорогу. До свидания! Лэниген машинально кивнул и поспешил к телефону. Спускаясь по ступенькам крыльца, раввин почувствовал смутную тревогу. 18 Нa следующее утро арестовали Мельвина Бронштейна. В начале восьмого, когда Бронштейны сидели еще за завтраком, к ним явился в штатском Ибен Дженнингс в сопровождении сержанта. – Мельвин Бронштейн?– спросил Дженнингс мужчину, открывшего им дверь. – Он самый. Полицейский предъявил свою бляху и назвал себя: – Я лейтенант Дженнингс из Барнардз-Кроссингской полиции. У меня ордер на арест и мне приказано доставить вас в отделение. – За что? – Вас допросят по делу об убийстве Элспет Блич. – Меня обвиняют в убийстве? – Мне приказано доставить вас на допрос. – Кто там, Мел?– крикнула миссис Бронштейн из столовой. – Одну минуточку, дорогая, – крикнул он назад. – Вам придется сказать ей, – довольно мягко заметил Дженнингс. – Может, вы зайдете на минутку?– тихо попросил Бронштейн и повел их в столовую. Миссис Бронштейн испуганно воззрилась на незнакомых мужчин. – Эти джентльмены из полиции, дорогая, – сказал он. – Они просят меня пойти с ними в отделение и ответить там на кое-какие вопросы. – Он глотнул воздух. – Речь идет о несчастной девушке, которую нашли убитой во дворе синагоги. На ее бледном лице появились легкие пятна, но она все-таки сохранила выдержку. – Разве тебе что-нибудь известно, Мел, о гибели этой девушки? – О гибели мне ничего не известно, – с глубокой серьезностью ответил Бронштейн, – но о самой девушке я кое-что знаю, и эти джентльмены считают, что я смогу помочь им в расследовании. – Ты придешь обедать?– спросила жена. Бронштейн бросил вопросительный взгляд в сторону полицейского. – Пожалуй, не стоит ждать, – ответил Дженнингс, прочистив голос. Миссис Бронштейн взялась руками за край стола, легонько оттолкнулась и отъехала назад на несколько дюймов. Полицейские только сейчас поняли, что она сидит в коляске. – Если ты можешь помочь полиции в этом ужасном деле, то надо, конечно, сделать все, что в твоих силах. – Правильно, – кивнул он. – Ты позвони, пожалуйста, Элу и скажи ему, чтобы он связался с Нэйтом Гриншпаном. – Обязательно позвоню. – Может, помочь тебе лечь в постель?– спросил он. – Или ты предпочитаешь сидеть так? – Я, пожалуй, лягу. Он нагнулся, поднял ее на руки и, прежде чем понести в спальню, остановился на мгновение. Она посмотрела ему в глаза. – Все в порядке, родной?– шепнула она. – В полнейшем, – шепнул он в ответ и вынес ее из комнаты. Известие об аресте Бронштейна распространилось со скоростью степного пожара. Раввин только что вернулся из синагоги, где у него выдалось нелегкое утро, как позвонил Бен Шварц и сообщил ему эту новость. – Это точно?– спросил раввин. – Еще бы! В очередном выпуске последних известий вы услышите об этом, пожалуй, и по радио. – Вы знаете какие-нибудь подробности? – Нет. Только, что его задержали для допроса. – Поколебавшись мгновение, он добавил: – Не знаю, э… что вы намереваетесь предпринять, рабби, но считаю своим долгом сказать вам, что он не член нашей конгрегации … – Я понимаю. Что ж, спасибо вам. Он тут же передал этот телефонный разговор жене. – Мистер Шварц, кажется, считает, что меня все это не касается. По крайней мере, именно так я понял его намек на то, что Бронштейн не входит в нашу конгрегацию. – И ты с ним согласен? – Мирьям! – А что ты собираешься делать? – Я еще не решил. Первым долгом поговорить с ним. Для этого придется, правда, получить разрешение как от властей, так и от его защитника, кажется. Возможно, еще даже важнее пойти и поговорить с миссис Бронштейн. – А почему бы тебе не поговорить с Лэнигеном? – А что я ему скажу?– покачал раввин головой. – Мне совершенно неизвестно, какие у них улики против него. Да и Бронштейнов я почти не знаю. Нет, я позвоню лучше миссис Бронштейн. Какая-то женщина ответила, что миссис Бронштейн не может подойти к телефону. – С вами говорит рабби Смолл. Спросите, пожалуйста, у миссис Бронштейн, когда мне лучше всего подъехать. Мне нужно поговорить с ней.