– Еще бы!– горько вздохнул Бекер. – Они тебе хоть что докажут. Если что-нибудь не клеится, они это так замажут, что комар носа не подточит. Да кому я это говорю! Ты ведь лучше кого бы то ни было знаешь, как такие дела делаются. Им лишь бы за что-нибудь зацепиться. Все тогда! Будь ты хоть трижды невиноват, а они тебя упекут за милую душу. А убийца тем временем на свободе… – Конкретно, Эл. Чего ты от меня хочешь? – Ты ведь дружишь с прокурором, сам об этом говорил не раз. Поговорил бы с ним, сказал бы, что чепуха все это, что убил не Мел, что искать нужно в совершенно другом месте. – Расследование-ведет Хью Лэниген, – покачал Эйб Кессон головой. – Если ты"в самом деле хочешь помочь своему другу, то сходи к раввину. – Какого черта я к нему пойду? Чтоб он помолился за Мела? – Знаешь, Эл, лаяться ты мастер. Порой я даже склонен думать, что только это одно ты и умеешь. Теперь помолчи и выслушай меня. По какой-то причине Хью Лэниген питает глубокое уважение к нашему раввину. Они, можно сказать, друзья. Третьего дня раввин с женой были в гостях у Лэнигена. Их всех видели на террасе. Они там что-то потягивали из стаканов и оживленно беседовали. – У меня на террасе раввин еще ни разу не сидел. – А ты его приглашал? – Ладно. Но что из того, что шеф полиции дружит с раввином? Поможет-то он мне чем? – А тем самым, о чем ты просишь меня. Он мог бы поговорить с Лэнигеном. – Да разве он станет? Он же знает, что я борюсь за его увольнение. – И ты думаешь, что это на него повлияет? В таком деле? Плохо же ты его знаешь, Эл. Но так или иначе, а если ты действительно хочешь помочь своему другу, то послушайся меня и поговори с раввином. ❖ Мирьям так и не удалось скрыть недовольство, когда он вошел. Раввин поздоровался с ним довольно сухо. Однако Эл Бекер, если он даже заметил все это, вошел как ни в чем не бывало. Он устремил на раввина один из своих самых вызывающих взглядов и сказал: – Мел Бронштейн никак не мог совершить это отвратительное преступление, и вы должны что-то сделать, рабби. – Совершить его мог кто угодно, – мягко ответил раввин. – Знаю, знаю, – нетерпеливо возразил Бекер. – Я только хотел сказать, что из всех людей на свете Мел Бронштейн менее всего способен на такое. Он добрейший человек. Беззаветно любит свою жену. У них нет детей, но он ее прямо боготворит. – Вам известно, какие у полиции улики?– спросил раввин. – Вы намекаете на то, что он таскался с другими женщинами? Что ж из этого? Известно ли вам, что вот уже десять лет, как его жена прикована к коляске? У нее частичный паралич и уже десять лет у них не было… э… сношений. – Нет, я этого не знал. – А ведь он здоровый мужчина. Вы, как раввин, вряд ли это понимаете, но мужчине нужна баба… – Раввины не бесполые существа. – Ладно. Извините тогда. Тем лучше, если вы понимаете. Эти женщины, с которыми он встречался, были для него ничто. Он только спал с ними время от времени; все равно, как если бы отправлялся в физкультурный какой-нибудь зал ради гимнастики. – Ну, вряд ли ваша аналогия удачна, но не в этом дело. Что же я должен делать, по-вашему? – Я и сам не знаю. Вы же были там весь вечер, не так ли. Может быть, вы могли бы сказать, –что случайно выглянули в окно и видели, как со двора выехала машина, но готовы поклясться, что это был не синий Линкольн… – Вы что же – требуете от меня лжесвидетельства? – Господи Исусе! Извините, рабби, я совершенно сбился с панталыку. Понимаете, помимо всего прочего, это еще сплошной разор. Только сегодня утром я лишился клиента. Вот уже десять лет, как он каждые два года покупает у меня новую машину. В субботу мы уже обо всем договорились и сегодня он должен был зайти в обед и подписать контракт. Он, конечно, не явился. Я ему тут же позвонил, и вы знаете, что он мне сказал? Дескать, передумал. Поездит еще год, а то перейдет на машину поменьше. Если вы думаете, что у него в этом году дела шли неважно, то жестоко ошибаетесь. Совершенно наоборот, нынешний год был для него на редкость удачным. Вы, конечно, догадываетесь, почему он вдруг передумал. Пятнадцать лет мы с Мелом создавали наше дело, а теперь все, как пить дать, может полететь к чертовой матери. – Вы о своем деле хлопочете, или о друге?– сухо спросил раввин. – Обо всем. У меня все смешалось в голове. Ведь Мел был мне не просто компаньоном или даже другом. Он мне все равно что младший брат. То же и дело. Ведь я его пятнадцать лет создавал, рабби. Оно для меня не просто источник дохода, оно часть меня самого, в нем вся моя жизнь. Если хотите, оно для меня то же, что для вас ваша профессия. А теперь все это летит к чертям собачьим. – Я вас вполне понимаю, мистер Бекер, – довольно мягко сказал раввин, – и мне очень хотелось бы помочь вам. Однако моральная поддержка вас вряд ли удовлетворит. То же, о чем вы просите, абсолютно невозможно. Боюсь, что у вас действительно все смешалось в голове, иначе вы бы, конечно, понимали, что если бы я даже пошел на это, мне бы все равно не поверили. – Я понимаю, понимаю. Но я в отчаянном положении, рабби. Все же что-нибудь вы для него все-таки должны сделать. Ведь вы же и его раввин, не так ли? – Я слышал, что меня жестоко критиковали как раз за то, что я занимаюсь делами, которые не касаются непосредственно конгрегации… – Вон оно что!– Бекер окончательно рассвирепел. – Вы, значит, просто не хотите ему помочь! Но ведь он же еврей. Член, пусть и не нашей конгрегации, зато всей еврейской общины нашего города, а вы единственный раввин в этом городе. Неужели вы не можете даже сходить к нему? Или к его жене? Пускай они и не члены. Но я-то ведь член. Помогите хоть мне! – Кстати, я уже договорился с миссис Бронштейн и буду у нее сегодня. Когда вы вошли, я как раз испрашивал разрешение на свидание и с мистером Бронштейном. Бекер был чем угодно, но не дураком. Ему даже удалось улыбнуться. – Ладно, рабби, поделом мне. Что же вы все-таки намереваетесь предпринять? – У меня был сегодня начальник полиции и изложил мне в общих чертах обвинительные пункты. Я с ним, правда, не согласился, но все-таки я Бронштейнов не знаю. Вот почему я решил сначала познакомиться с ними. – Они чудеснейшие люди, рабби. – Вы же знаете, как работают государственные учреждения, а полиция в этом отношении ничуть, боюсь, не лучше. Они хватаются за первую попавшую ниточку, и как только кто-нибудь попал к ним на подозрение, они сосредоточивают все свои усилия именно на нем. Вот я и подумал, что мне, может быть, удастся предостеречь мистера Лэнигена от этой ошибки и уговорить его не прекращать поиски также и в других направлениях. – Именно это я и имел в виду, рабби!– восхищенно заорал Бекер. – Ну точно то же самое я говорил Эйбу Кессону. Можете у него спросить, он не даст соврать. Знаете, рабби, у меня гора свалилась с плеч. 20 Тюрьма состояла из четырех камер со стальными решетками на первом этаже отделения полиции. В каждой камере стояла узкая железная койка. Тут же были туалет и раковина для умывания с краном, а с потолка свисала лампочка в фаянсовом патроне. В коридоре днем и ночью горела тусклая лампочка, сам же коридор упирался одним концом в стену с решеткой на окне, а другим – в вахту, она же приемная. Кабинет Лэнигена был на втором этаже. Из приемной Хью Лэниген показал раввину камеры, затем повел его к себе. – Тюрьма у нас крошечная, – сказал он, – но, к счастью, нам больше и не нужно. Кажется, во всем крае нет старше тюрьмы. Само здание было построено еще в колониальные времена и в нем размещалась первоначально мэ0ия. Его, конечно, ремонтировали и обновляли время от времени, но фундаменты, а также капитальные стены те же. В камерах теперь электричество, оборудованы туалеты и водопровод, но это все те же камеры; они здесь еще с гражданской войны, если не раньше. – А где питаются арестованные? – Вы зря употребляете множественное число, засмеялся Лэниген. – У нас их почти никогда не бывает больше одного, разве лишь в ночь с субботы на воскресенье. Кто-нибудь, знаете, напьется, начинает бузить, вот мы его и сажаем на ночь. Когда же у нас кто-нибудь сидит и днем, то мы заказываем для него обед в каком-нибудь ресторане поблизости, чаще всего у Бэрни Блэйка. В старое время начальник полиции неплохо выгадывал на задержанных. Городское управление выделяло ему определенную сумму на содержание каждого арестованного. Когда я поступил в полицию, шеф буквально заставлял нас охотиться за пьяницами. Стоило кому-нибудь показаться на улице подвыпившим, и ему приходилось ночевать в полиции. Но потом, еще до того как я стал начальником, зарплату повысили, расходы нё содержание арестованных включили в бюджет, так что полиция арестовывает уже не так рьяно. – И так они и сидят в этих дырах до суда? – О, нет! Если мы решим все-таки привлечь вашего друга, то завтра же доставим его в суд, и если судья утвердит арест, то переведем его в Салем либо в Линн. – Ну и как? Решили все-таки привлечь? – А уж это зависит'от прокурора. Мы ему представим весь наш материал, он задаст еще вопросы кое-какие и решит. Он может принять решение о привлечении его не за убийство, а просто как важного свидетеля . – Когда вы дадите мне свидание? – Да хоть сейчас. Можете спуститься к нему в камеру, а то я велю привести его сюда. – Мне бы хотелось побыть с ним наедине, если не возражаете. – Пожалуйста, рабби. Я велю доставить его сюда и оставить вас одних. Надеюсь, вы не припрятали оружие, ножовку или напильник?– спросил он смеясь. Раввин тоже засмеялся и похлопал себя по карманам. Лэниген открыл дверь и крикнул, чтобы кто-нибудь из полицейских доставил арестованного к нему в кабинет. Затем он вышел и оставил раввина одного. Минуту спустя в кабинет вошел Бронштейн. Он выглядел гораздо моложе жены, но раввин подумал, что это объясняется разницей не столько в возрасте, сколько в здоровье. Вид у него был растерянный . – Я вам очень благодарен, рабби, что вы пришли, но отдал бы очень много, чтобы эта встреча состоялась где-нибудь в другом месте. – Я понимаю. – Понимаете, я даже поймал себя на том, что я рад, что моих родителей нет больше в живых – да, да, и что у меня нет детей. Потому что, если даже поймают убийцу, я все равно не смог бы посмотреть им в глаза. – Я вас очень хорошо понимаю, но все-таки не забывайте, что беда может постигнуть любого и каждого. Только покойники застрахованы от этого. – Да, но уж больно все это безобразно… – А где вы видели благообразную беду? Старайтесь просто не думать об этом. А теперь расскажите мне о несчастной этой девушке. Бронштейн ответил не сразу. Он встал и принялся ходить по кабинету взад-вперед, словно чтобы собраться с мыслями и совладать со своими чувствами. Затем он внезапно остановился перед раввином и торопливо заговорил: – Я ее никогда не видел до этого, готов поклясться в этом на могиле матери. Да, я встречался с другими женщинами. Кое-кто скажет, что если бы я по-настоящему любил свою жену, то не изменял бы ей ни при каких обстоятельствах. Может, и не изменял бы, если бы у нас хоть дети были, или если бы у меня темперамент был другой. Так или иначе, а я не отказываюсь от того, в чем действительно виноват. Были у меня женщины, не отрицаю, но все это носило мимолетный характер. И я всегда вел себя с ними честно. Никогда не скрывал, что у меня жена. Не оправдывал себя тем, что жена, дескать, меня не понимает. Ни разу даже не намекал на то, что, может быть, разведусь с женой. Все было предельно ясно с самого начала. У меня были известные потребности, физические потребности. Кругом полно женщин, которые находятся в таком же положении. В мотелях я останавливался не с этой девушкой. Это была замужняя женщина, которую муж оставил, и которая подала на развод- – ЕсЛи б вы назвали полиции фамилию… – Я этого не сделаю ни в коем случае. – Он энергично замотал головой. – Это могло бы помешать разводу. У нее даже смогут забрать детей. Однако не волнуйтесь, рабби. Если дело дойдет до суда и от этого будет зависеть моя судьба, она явится сама.