ГУМАННЫЕ СПОСОБЫ КАЗНИ — Ты руки-то просовывай, просовывай. Чего, совсем шевелиться не можешь? Старая обрядчида пыталась натянуть на меня серый просторный балахон, но выходило у нее не очень. Стоило старухе меня отпустить, как я заваливалась обратно на лавку, на которую меня и выгрузили ищейки, притащив в камеру для приговоренных. — Ну да ладно, как на помост заволокут, так сможешь. Люди там собрались, стыдно, должно быть, в глаза смотреть? Солнышко наше упустили, предсказателя золотого, единственного! У кого теперь спрашивать, к кому на поклон идти, коли что приключится? Каждую неделю приемы проводили, всех страждущих одарял прорицаниями, а теперь что? Не будет у нас больше артефакта, некому о процветании королевства заботиться. И как только таким вот бездарям дело ответственное доверили? Ну, знаете ли! После наших мытарств мы же еще и виноваты? Да мы лучшие, а тут бездарями обозвали! И как это солнышко всем голову задурил? Спаситель, надежда, опора королевства, а про характер дурной никто и не заикнется. Это только мне счастье выпало его истинный облик лицезреть? Старуха завязала на моей талии обрывок веревки и, закончив обряжать, подхватила с лавки ведьминский наряд, растянула в разные стороны, осмотрела, покачала головой: — Племяннице заберу, любят они обряжаться на игрищах своих. С этими словами она закинула на плечо дарованные для сожжения платье и чулки и прошаркала прочь из комнаты. — Выносите, — донеслось из-за двери. Внутрь заглянули охранники, схватили меня за руки и за ноги и потащили наружу, где уже ждала телега с лежащим в ней Фомкой. Когда это разбитое корыто с кривыми колесами покатилось вперед, подскакивая и покачиваясь на нашей в общем-то ровной мостовой, окна домов открывались, и из них выглядывали хмурые лица жителей. Кто-то умудрился запустить в телегу гнилым помидором, но попал в голову возницы. — Эй! А ну там! — погрозил мужчина кулаком и даже привстал на козлах, зловеще свистнув хлыстом, а ближайшее окно со стуком захлопнулось. Возница тряхнул головой, скидывая кусочки помидора, и покатил дальше. К помосту мы подъезжали медленно, потому что народ никак не желал расступаться, так и норовили дотянуться до нас с Фомкой, а дежурившая охрана пыталась растолкать недовольных пиками. Как сказал бы Мордефунт: «Казнить нужно в целости и сохранности». Действие анестезирующего средства медленно сходило на нет, чувствительность возвращалась, и, когда нас довезли до помоста, ноги уже кое-как слушались. С поддержкой тех же охранников мы вскарабкались по ступенькам, потом нас поставили на колени на краю помоста и связали руки за спиной. Древние обряды, чтоб их! Уже во втором участвую, а прекрасно обошлась бы и без подобного опыта. Возле наточенной и блестящей гильотины установили нарядную, украшенную бантиками корзину, а рядом замер палач. Он был обряжен в свою самую парадную форму: с голым торсом, в красных бриджах и красном колпаке с узкими прорезями для глаз. — Покаяться перед славным народом Просвещентии не желаете? — доброжелательно спросил он, а мы синхронно замотали головами. Это в чем нам каяться? — Ну как хотите, — пожал плечами палач. Я оглядела море лиц, среди которых было на удивление много приезжих, они выделялись в толпе своими нарядами. А еще тут присутствовало немало журналеров, борзописцев, обозревателей, очеркистов, желтопечатников — пресса, в общем, явилась. Я их сразу разглядела, поскольку прежде приходилось иметь дело в ходе ряда расследований. Помимо значков на одежде и всяких технических приспособлений людей этой профессии отличала особая пробивная манера. Благодаря ей самый пробивной представитель умудрился протиснуться к краю помоста и невозмутимо стоял возле охранников, а его шипастый микрофон на длинной палке так и норовил упереться одному из них в нос. Да уж, колоритных личностей по душу артефакта явилось немалое количество. Некоторые и на нас поглядеть собрались, но все же в основном приехали наблюдать золотого во всей красе, а теперь отовсюду слышались разочарованные вздохи. Кабы не обещанное зрелище отсечения головы, половина собравшихся точно покинула бы площадь. Среди толпы я разглядела даже Мордефунта, явившегося наблюдать за действием гильотины и гуманной казнью наглой ведьмы. На небольшом, более свободном участке я заметила отца, а рядом маму, рыдающую на его плече. Неподалеку стояли такие же несчастные родители Фомки и его младшая сестренка, упорно пытавшаяся вывернуться из рук матери. Рядом с родными дежурили охранники и то ли не давали возмущенной толпе излить на голову родственников свое негодование, то ли следили, чтобы последние не вздумали оказать нам помощь при побеге. Я отвела взгляд от родителей. Так по головам этим ищейкам настучала бы, ведь из-за них пока членораздельной речью не владею, ни слова сказать не могу! Родные расстраиваются, а мне тоскливо. Отвернулась в другую сторону, чтобы заметить на обтянутом красным шелком возвышении установленные в ряд стулья и на них короля с принцессами. Почему с принцессами? Потому что они все явились, и не одни, а с сопровождающими. Принцесса из Тьмутьмии мне уже была знакома, но она сменила черное платье на более нарядное — черное в белый горошек. Наше ее высочество тоже расстаралась и просто поражала непредвзятых зрителей роскошностью наряда, однако лицо ее было заплаканным и все время кривилось, а плечи так и сотрясались от рыданий. Что поделать, она же потеряла сегодня своего Артура! Совсем рядом с нашей сидела другая, отдаленно напомнившая мне строгую даму из Романтии, наверное, потому, что у нее тоже были очки, правда, очень стильные, удлиненной формы, в золотой оправе. По деловому костюму я признала в бизнес-леди принцессу из Небоскребии. Она в этот миг небрежно протянула нашей носовой платок, а сама уткнулась в серебристую тонкую дощечку и стала делать на ней какие-то пометки. Кстати, романтийская принцесса, этакое небесно-воздушное белокурое создание в белоснежном платье наподобие тоги, тоже здесь присутствовала. А за стулом другой русоволосой девушки в переливающемся наряде наверняка из зачарованной материи стоял не кто иной, как советник короля Волшебнии. Он осуждающе покачал головой, заметив, что я на него смотрю. Мол, осталась бы ты у меня, Алена… Методом исключения я распознала принцессу из монархической республики. Она уже достигла определенного порога зрелости и отличалась еще более аппетитными формами, чем наше высочество, однако потрясающая воображение шляпа в форме лебедя (тьмутьмиец со своим птичьим нарядом обзавидовался бы!) с лихвой компенсировала маленький возрастной недостаток. Другую румянощекую шумную деву с пышным бюстом, рядом с которой стоял поднос не с водой, а с вином, я причислила к принцессам Бурундии. В общем, все дамы выглядели малость разочарованными (некоторые просто убитыми горем), осознав, что явление их потенциального мужа народу не состоится. Они так недобро поглядывали в сторону проштрафившихся сыщиков, ожидая начала казни, что я снова принялась разглядывать толпу. Сердце встрепенулось в груди, когда рядом с ищейками увидела Мика. Кто-кто, а он не должен считать, что я потерпела неудачу. Пожевав язык, попыталась определить, вернулась ли чувствительность, и радостно поняла, что почти в состоянии говорить. — Мы ефо нафли, — прошамкала, обращаясь к палачу. — Что? — не понял работник гильотины, который в свободное от палаческих обязанностей время (а это значит — круглый год) разводил брюкву и иные овощи и содержал лавку в городе. — Нафли алтефахт. — Что она говорит? — повернулся к Фомке палач. — Отышкали, — ответил напарник, а господин овощник почесал лоб и посмотрел на стоящих у подножия помоста охранников. — Чего они хотят? Самый молодой из охранного эскорта пожал плечами и ответил: «Последнее желание исполнить просят». — Ну конечно! — хлопнул себя по лбу палач. — Вам же положено. Загадывайте. Я обменялась обреченным взглядом с Фомкой. Последнее желание так последнее желание. Надо же извлечь пользу из этого положения, вон некоторые артефакты это умеют делать в любой ситуации. Ведь предвидел, гаденыш, что нас утащат из конторы именно в тот момент, но пошел себе спокойненько одеваться. Ух, как жаль, что я его не задушила! — Поцелофать, — сказала я. — Чего? — уточнил вершитель казни и снова посмотрел на молодого охранника. — Поцеловать, — перевел тот. — Меня? — Палач бросил растерянный взгляд на добровольного переводчика, а тот задумчиво почесал макушку. Я закатила глаза и махнула в сторону черноволосого сыщика. — Ефо, Микона. — О-о-о, — понял палач. — Того молодого человека! — Народ! — очень громко выкрикнул он, перекрывая гомон толпы (вот за голос его в палачи и взяли!). — Осужденные на казнь желают исполнения последних желаний. Девушка просит перед смертью поцелуя вон у того юноши. Ищейки расступились, а Мик даже малость смутился, но все же преисполнился гордости, осознав себя последним желанием, и направился к помосту. Я радостно следила за его приближением — ну наконец-то моя мечта исполнится! Рядом фыркнул Фомка и покачал головой, а я вздернула подбородок и сделала вид, что ничего не заметила. Мик взошел на помост, палач помог мне подняться, толпа замолчала, кто-то особо романтичный даже восторженно вздохнул. Что и говорить, трагическая картина: маленькая дева в робе осужденной и высокий черноволосый красавец с темными глазами, который вот-вот подарит ей последний поцелуй. Сыщик обхватил меня за плечи, склонился, я прикрыла глаза, замерла в предвкушении — и Мик поцеловал. О, я ожидала взлета, падения, шторма в конце концов, а получила что-то невнятное, пресно-мокрое с претензией на мастерство. Стон вырвался против моей воли — полный разочарования и горечи крушения надежд. Какой ужас! Мерзкий артефакт целуется лучше мечты! Теперь мне просто незачем жить. Казните меня, пожалуйста! Сыщик принял мой стон за выражение особенного удовольствия от процесса и усилил напор. Все же артефакт гадкий! Если бы он меня не поцеловал, а спокойно позволил себя обратить, я бы никогда так не разочаровалась. Испортил все и удрал. Удобнее некуда — жениться не нужно, предсказания делать тоже, да и не запрут больше в сокровищнице. Никто не знает, что ты жив, здоров и способен творить пакости дальше. За подобными размышлениями я совсем отвлеклась от происходящего, а вовлеклась обратно, услышав знакомый веселый голос: — Намекаешь тебе, намекаешь… и что за сыщик такой непонятливый? А потом неведомая сила повлекла Микона прочь от меня, оторвала от деревянного настила и, вдруг оказавшись руками артефакта, бросила прямо в толпу. С ума сойти! Это чудо умудрилось взобраться на помост, пока все отвлекались на последнее желание. Я раскрыла рот, наблюдая крушение мечты в действии. Мик был выше меня ростом и хилым не выглядел, однако воплощенный артефакт оказался размером с Фомку, только сложен был более гармонично, я бы сказала, идеально. Те самые лосины, которые столь колоритно выглядели на напарнике, сейчас способствовали потере моей нижней челюсти. То есть я бы даже не подумала, что этот предмет туалета, одетый на конкретного человека, способен вызвать обильное слюноотделение. А еще с прискорбием пришлось убедиться, что и силой артефакт обладал — Фомкиной. Мик пролетел над головами публики и скрылся… где-то там. — На минуту оставишь, а ее уже кто-то целует, — попенял артефакт, пока я пыталась прийти в себя. — Жатянулашь минута, — ответил вместо меня связанный напарник, а солнечный воплощенец небрежно пожал плечами. — Чтобы возыметь эффект, появление должно быть впечатляющим. Крики: «Я здесь!» — вслед отъезжающей телеге могли оказаться тщетными, зато сейчас… — Он повернулся лицом к толпе и вскинул руки: — Приветствую, друзья мои! Сначала последовал синхронный выдох, а потом будто гром грянул. — Это же… — Наш… — Артефакт! Раздались первые робкие голоса, напоминающие отдаленный гул грозовых туч. — Золотой дух! — Наш предсказатель! — Живой! Послышались более громкие крики, свидетельствующие о приближении громовых раскатов. — Невредимый! — Настоящий! — Ура! Ура! Ура-а-а! Прогремели радостные и громкие вопли. И под завязку раздался истошный визг: