Схема, конечно, умопомрачительная – мент сопровождает коммерсанта, дабы защитить его от своих своекорыстных собратьев. Дожили, блин! «Дашке куртку купим и сапоги. Большая, а ходит как оборванка. И Танюхе – непременно. Всё жалуется, не в чем ей выйти. Только надо обставиться грамотно. Сейчас времена такие, кругом война с коррупционерами как раз такого крупного калибра как я. За коммерческую ездку в форме в чужой регион, чуть чего, по голове не погладят. Начальству такие финты известны». В голове Михиной в связи со всеми этими мыслями самопроизвольно всплыл увиденный вчера во дворе УВД офицер из службы собственной безопасности. «По чью душу к нам гестапо пожаловало? Почему в сопровождении начальника РУБОПа? Это ж-ж-ж – неспроста![60]» 15 Мир рухнул в один миг. – Служба собственной безопасности! Капитан Французов. Попрошу пройти к машине. Понятые, обратите внимание на папку в руках гражданина. И одновременно с обеих сторон жёстко взяли под руки, не позволяя шевельнуться. – Ребят, вы чего? Я – сотрудник мили… – Голос отказал, сошёл на писк. День выдался погожий, в центральную полосу вновь вторгся антициклон. Солнышко грело, даже жмуриться заставляло. Косо летящая по ветру шальная паутинка прилипла к лицу старшего следователя Проскурина. Смахнуть её он не мог, двое «рубоповцев» держали его. Прохожие с интересом смотрели на дармовое представление, замедляли шаг. Бдительный ветеран, шевеля губами, явно запоминал номер белой «Нивы», в которую крепкие парни усаживали солидного мужчину в модном плаще и в галстуке. В салоне «Нивы», зажатый плечами на заднем сиденье, Проскурин заплакал. Поехали сразу в прокуратуру. Когда задержанного заводили по лестнице, навстречу попалась следователь Маша Шишкина. Девушка оторопело попятилась, пропуская необычную процессию. Иначе бы они не разошлись. Проскурин шёл, опустив голову. Лицо у него было пунцовым, как у заживо сваренного. Его вели под руки оперативники отдела по оргпреступности. Дальше голенасто вышагивал незнакомый Маше мужчина в костюме. Этот имел одухотворенный вид. Последним тяжело поднимался начальник РУБОПа Давыдов. Он кивнул Шишкиной, кивнул сухо, хотя между ними уже несколько месяцев были нежные отношения. Маша стояла, будто заворожённая. Давыдов оглянулся, приложил палец к губам. Девушка закивала понимающе и побежала вниз, рассыпала по ступенькам дробь каблучков. Проскурина поставили носом к стене около двери в кабинет зампрокурора Коваленко. Сколько раз приходил сюда, пусть не на равных, но достаточно самостоятельным, знающим себе цену профессионалом. Мог поспорить с надзирающим прокурором. «Доспорился…» Проскурин соображал плохо, перед глазами красные шары вспыхивали и лопались с пронзительным звоном, от которого закладывало в ушах. Казалось, что это не с ним, что всё это во сне похмельном происходит. По коридору в направлении туалета двигался следователь прокуратуры Кораблёв. Проскурин давно знал его, пару раз общались вне службы, выпивали. «Саша будет моим делом заниматься?» Из ничего возникла слабая надежда. «Неужели у Кораблёва повернётся рука меня закрыть? Ведь он такой же следак! И его могут так подставить. Он же меня как облупленного…» Пелена в глазах мешала адекватно воспринимать происходящее. Кораблёв, приблизившись, оценил необычность конфигурации. Поздоровался за руку с «рубоповцами». Поинтересовался, понизив голос: – Чего такое? Старший опер Паша Комаров, коренастый, смуглый, со сросшимися на переносице бровями, ответил уклончиво: – Да так, Сань, работаем… А левой свободной рукой сделал понятный жест – потёр большой палец об указательный. Кораблёв округлил глаза, вздёрнул подбородком и продолжил свой путь. Перед дверью туалета оглянулся ещё раз. «Даже не поздоровался… Всё…» Из кабинета заместителя прокурора напористо вырвался начальник РУБОПа. Вслед за ним увернулся от двери, влекомой тугой пружиной к косяку, офицер собственной безопасности областного УВД. Его Проскурин возненавидел с первых секунд. Лощёного, в хорошем костюме, открыто торжествующего. «Выслуживается… Поработал бы на земле годик… Своих чего не вязать, никакого риска… Ты с бандитами пообщайся, их посажай», – накручивал себя Проскурин. Пыльным мешком по голове шарахнутый, он запамятовал совсем, что, ведя «дэтэпэшные» дела, ни разу за пять лет не пересёкся с бандитами. – Пойдёмте, – поманил верзила Давыдов. Задержанного завели в угловой кабинет, посадили в торце стола. Следователь прокуратуры, молодой румяный парень в джинсах и свитере, был из новых. Проскурин впервые его видел. По всему, задачу молодому руководство поставило неожиданно, считанные минуты назад. Было заметно, что хозяин кабинета мандражирует. Невыносимо долго он копался на подоконнике, искал нужные бланки. Начали с обыска. «Рубоповцы» вывели на авансцену двоих рабочего вида мужичков – понятых; судя по дисциплинированности, из общественников. – Что у вас в папке? – спросил следователь, представившийся Василием Сергеевичем. – Эта папка принадлежит вам? Проскурин отрешённо кивнул: – Так точно. И протянул папку. Руки его подвели, сделали судорожное движение, папка хлёстко шмякнулась на стол. Получилось, будто задержанный швырнул её с вызовом – нате, суки, подавитесь. Следователь, заполнявший «шапку» протокола, взглянул недоумённо. Подле стола с лицом обличающего праведника возник офицер собственной безопасности. – Ведите себя подобающе, Проскурин. Умейте отвечать за свои поступки. Проскурин тяжело промолчал в ответ. Следователь расстегнул замочек папки и раскрыл её. В левом отделении на виду, – как сунул на улице наощупь, так и лежала, – вдвое сложенная стопочка сиреневых пятисотенных. На верхней банкноте царь Пётр – в треуголке, с тростью – воротил круглощёкую физиономию в сторону, не желая записываться в свидетели. – Это ваши деньги, Игорь Николаевич? – в качестве шпаргалки прокурорский следак использовал методичку по расследованию должностных преступлений. – Раз папка моя, выходит, и деньги мои. – Какая здесь сумма? – Не успел пересчитать. Судя по толщине – несколько тысяч. – От кого вы получили эти деньги? – От гражданина Бо… Боровкова… Произнеся в два приёма фамилию, Проскурин обхватил руками голову, в висках зазвенело невыносимо. «Вот кто гнида главная! Боровков! Насмерть задавил человека, убил, и меня сдал… Сам же, сам предложил деньги… Я его за язык не тянул… Не под дулом же пистолета… С ним как с порядочным!» – Игорь Николаевич! Игорь Николаевич! Проскурин встряхнулся, оказывается, к нему обращались. – А? Что вы говорите? – Я спрашиваю, за что вы получили эти деньги? В качестве чего? – следователь Максимов выговаривал слова, чётко артикулируя, у него было первое подобное дело, он старался. – Н-не знаю, – Проскурин попытался придать лицу удивлённое выражение, вышло – жалкое. – Может, хватит дурака валять? – долговязый Французов многоярусно навис над задержанным, ноздри у него побелели. – Не врубаешься, во что вляпался?! – Я могу пригласить адвоката? – Проскурин обращался исключительно к следователю, «гестаповца» игнорировал. – Да, конечно, это ваше право. С момента задержания в порядке статьи сто двадцать второй. – Как раз к задержанию он и подъедет. Пока вы обыск оформляете, – Проскурин катнул пробный шар, дико надеясь, что интеллигентный юноша Василий Сергеевич в ответ возмутится: «Да что вы, Игорь Николаевич?! Какое задержание? Куда вы денетесь? Вам будет избрана подписка о невыезде». Вместо этого следователь прокуратуры взялся за телефон. – Кому позвонить? Конкретного адвоката назовёте? – Да, конечно. Сизов Ростислав Андреевич. Два шестнадцать пятьдесят три наберите. Только бы застать его… Максимов не отреагировал на озвученную фамилию. Она ему пока ничего не говорила. Зато заёрзал на стуле начальник РУБОПа. Сизов как адвокат котировался высоко. Бывший военный прокурор дивизии, он года не дотянул до выслуги, ушёл по-плохому, затаив обиду на систему. Уголовный процесс знал великолепно, мастерски использовал лазейки законодательства. Проблемы зелёному следаку мог создать играючи. «Просил ведь, чтобы Кораблёву дело отдали. Того на кривой козе не объедешь», – насупился Давыдов. Адвокат оказался на рабочем месте. Выслушав Максимова, он попросил дать ему возможность переговорить с Проскуриным. Следователь услужливо протянул было трубку задержанному, но наткнувшись взглядом на протестующий жест начальника РУБОПа, возобновил диалог с Сизовым. Тому дело показалось перспективным, из тех, что укрепляют репутацию и ощутимо пополняют кошелёк. – Через полчаса прибуду, Василий Сергеевич. Какой, напомните, у вас кабинетик? Понял. Надеюсь, до моего приезда следственные действия с моим клиентом производиться не будут? Ещё вопросик разрешите? Формальный, для заполнения ордера… По какой части двести девяностой[61] возбуждено дело? По четвёртой… А чего сразу по четвёртой?! Хорошо, давайте не по телефону… Голос адвоката журчал в мембране, как масляный ручей. Следователь пересчитал деньги, их оказалось ровно десять тысяч рублей. Капитан Французов посветил на банкноты ультрафиолетовой лампой, на каждой обнаружилась надпись люминесцентным маркером: «ВЗЯТКА ПРОСКУРИНУ». Максимов принялся переписывать в протокол серии и номера купюр. – …ИЕ 8465054, ЕЛ 0807753, НН 756456… В процессе обыска понятые проникались пролетарской ненавистью к взяточнику-менту. Для них, несколько месяцев сидевших на оборонном заводе без зарплаты, десять «штук» представлялись огромной суммой. Начальник РУБОПа покинул кабинет, наказав старшему оперу Комарову: – Смотри в оба! Оправившись от первого шока, Проскурин надел маску показной покорности. Угодливо опорожнил карманы. Ничего, представляющего оперативный интерес, не обнаружилось. …Удостоверение сотрудника МВД… В нём – живые помощи, мать настояла, чтобы носил с собой постоянно («Оберег от злых людей, сынок!») Несколько затёртых листочков с адресами и телефонами… Французов вытряхнул из служебной ксивы «оборотня» раскладушечку молитвы. Не спрашивая разрешения следователя прокуратуры, пихнул документ в свой карман. «Всё, аусвайс ко мне не вернётся. Ни при каком раскладе. Я, наверное, уже уволен. Вчерашним числом! Вот суки!» – под сердцем у Проскурина защемило. В его личных вещах бесцеремонно рылся посторонний. Костистым длинным носом, крепко приделанным к сухой голове, дёргаными жестами Французов напоминал дятла из мультика. Вот учёный дятел распахнул бумажник, проворно вылущил все отделения. Аккуратным веером разложил на столе кремовые прямоугольнички железнодорожных билетов. Два взрослых, два детских. На завтра, на шестьсот двенадцатый поезд дальнего следования. «Гикнулся отпуск! Ни к каким родителям никто уже не едет! Как объяснить старикам? Ждут ведь, ждут… Отец после инсульта плохой. Три года не мог к ним вырваться, вваливал на государство как проклятый… Раз только стоило споткнуться, один раз, и крандец! Закрывают без зазрения совести… Ну Боровков! Ну-у козлина!» – Василий Сергеевич. – Проскурин решил, что потом будет не до этого. – Можно билеты передать жене? Сегодня? Она их ещё успеет сдать. А то деньги пропадут. Максимов вопросительно глянул на оперативника службы собственной безопасности. Сам не мог принять простого решения, комплексовал. Французов растянул губы в гуттаперчевой ухмылочке: – Посмотрим, Игорёк, на твоё поведение. В кабинет вошёл заместитель прокурора Коваленко. При его появлении все присутствующие, кроме понятых и следователя, который дописывал протокол, встали. Проскурин тоже поднялся со стула, длиннополым плащом зашелестел. – Здравия желаю, Виктор Петрович!