Ворот её халата открылся, на две трети видны были тяжело отвисшие груди. Перехватив демонстративно заинтересованный Михин взгляд, Татьяна запахнула халат и зевнула. – На обед придёшь? – Постараюсь. От вытянутых трубкою мужних губ, в щёку ей нацеленных, она уклонилась. Во двор УВД Маштаков входил в самом начале восьмого. После итогового построения расходилась ночная смена – гаишники, охрана. Гоготали в предвкушении отдыха, молодые, здоровые. Миха по заведённой им традиции заглянул в дежурку. – Как ночь прошла, товарищ полковник? Андреич – красноглазый, с проступившей за сутки на подбородке седой щетиной – разбирал кипу материалов. Готовился к сдаче смены, к докладу ответственному от руководства. – Нормально, Миш, нормально… Тебе – грабёж на Восточке, пьяного ограбили на Восточке… – Дело возбудили или материалом оставили? – Миш, следователь возбудил. – А по убийству ничего нового? – Ничего, Миш, всю ночь связывались с ПОМом, ничего у них нет. – Можно дело по грабежу посмотреть? – Смотри. Только здесь смотри, с собой не утащи. В кабинете Маштаков нарисовал две упомрачительные схемы к протоколу осмотра места происшествия. На одной – в масштабе изображался двор дома Фадеевых. Особенно автору удался труп – пучеглазый, титястый, с лобком, оволосённым по женскому типу. На второй схеме в деталях были прорисованы внутренности дома, место обнаружения оружия. Единственная «пятёрка» в михином аттестате о среднем образовании стояла за «черчение». До утренней планёрки Маштаков успел просмотреть свои записи из дела по ночному грабежу, к сходным прежним попри-мерять. Шёл мужик, пятьдесят третьего гэ-рэ, поддатый домой после получки. Получил, с его слов, три штуки. Кем работает? Кровельщиком в ЧП. У «Восточной» столовой подошли трое малолеток, спросили закурить, мужик угостил. Забрали всю пачку, он возмущаться начал, по пьяному делу не поняв, что козлам нужен повод. Ему, ясный перец, дали по башке, он упал, потерял сознание. Очнулся – в карманах голяк, часов и ботинок тоже нет. Телесные какие? Госпитализирован в нейтротравму с предварительным диагнозом «СГМ[20], множественные ушибы лица». Никого из нападавших не знает, примет не запомнил, опознать не сможет. «Поздравляю, братуха. Классический “глухарь”! Который по телесным повреждениям, глядишь, ещё и в разбойчик перейдёт». А ведь третий за месяц в этом районе. Надо что-то делать. Подставу на выходные спланировать? Кого на роль живца уговорить, какого общественника? Дядю Вадю? Наш дядя Вадя здоров больно, не отважатся супостаты пристать к нему. Какая периодичность между нападениями? Между первым и вторым – две недели почти, между вторым и третьим – всего шесть дней. По дням недели тоже никакой системы. Понедельник, пятница и последний раз, сейчас – со среды на четверг. По времени примерно одинаково – от двадцати трёх до часа ночи, когда жизнь ещё не замерла окончательно. В первом деле, правда, фоторобот имеется. Похожий на артиста, исполнявшего роль хулигана Квакина в телефильме про Тимурову команду. Хм, фотороберт… По внутреннему прозвонился Птицын. На Михины подходцы насчёт настроения и.о. начальника КМ[21] отреагировал сурово. – Материал по убийству у тебя? Какой ещё почтой ты его направил?! Бегом в канцелярию, а оттуда в прокуратуру. Коваленко ногами топочет! Всё, конец связи! Маштаков под роспись получил в канцелярии материал, сколотый скрепкой, и пошёл в прокуратуру, располагавшуюся в двух кварталах от управления на улице Советской, семь минут ходьбы. Стоявший на воротах автоматчик по случаю незатихающей операции «Вихрь-Антитеррор» парился в бронежилете. Издалека он протянул Михе ручищу. Рукопожатье старшины в очередной раз ассоциировалось у Маштакова с мясной варежкой – всеохватывающее, сырое. – Поздравляю, та-ащ капитан! Знает народ своих героев. На разводе сводку зачитывали. Ориентировали наружные службы на задержание злодеев Фадеева и Петрова. – Не с чем, не с чем ещё, Слава. – Ну ка-ак это не с чем! Под дверью у зампрокурора Миха простоял недолго. Меньше получаса. В предбаннике кроме него ожидали аудиенции три девчонки-следачки. Ни одна из них не застала Маштакова хозяином этого кабинета. – Неужели вернёт официально на доп? – отчаянно вздыхала симпатичная, в очень тугих брючках Маша Шишкина. – Людмила Гавриловна убьёт! Возвращение уголовного дела для дополнительного расследования в следственном отделе каралось почти как измена Родине при товарище Сталине. Худенькая Полякова закатывала глаза. – До четырёх утра обвиниловку[22] писала… Людмила Гавриловна с утра разоралась, иди чего хочешь делай, чтобы карточки Коваленко до обеда подписал… Миха не влезал в их профессиональные разговоры. Привычно философствовал. Вот пришли девчата в милицию, а зачем, спрашивается? Чтобы судьбу себе искалечить? До четырёх утра обвинительные заключения писать чтобы, а потом Салтычиха-начальница погонит к прокурору унижаться. «Дя-аденька, подпиши форму “один-один”! Три эпизода». Раскрываемость по восьми месяцам на 0,3 процента поднимется по линии КМ. Большинство из девчонок этих – бабочки-однодневки. Приходят, уходят. Чего ради-то? За зарплатой в полторы тыщи?! Чтобы замуж за мента выйти? Маша Шишкина выскочила из кабинета зампрокурора, получив от двери с сильной пружиной ускорение по аппетитной попке. Вся в слезах и в губной помаде. – Верну-ул! Ещё через пять минут Полякова вышла, как зомби в компьютерной игре «Резидент-Ивел». – Подписал! Все три карточки! «Ну-у тут другие люди подсуетились, – констатировал Маштаков. – Или госпожа начальница СО, или Птицын. Или оба вместе, группой лиц по предварительному сговору». Теперь подошла его законная очередь. – Разрешите, Виктор Петрович? Здравствуйте. Заместитель межрайонного прокурора Коваленко откинулся в вертящемся кресле. Руки в своей манере не подал и присесть не предложил. Правда, членораздельно поздоровался. Принял материал, углубился в чтение. Переминаясь с ноги на ногу, Миха огляделся. После перехода из следствия в розыск, ему не случалась сюда наведываться. Специфика работы другая. «И хвала Аллаху, что не тягают покамест в прокуратуру. О чём пожалел, о слабоумный отрок!» Изменений в интерьере кабинета почти не произошло. Телефон «Панасоник», телевизор «Рекорд». Его ещё, Михины, трофеи-приобретения. Только вот цветы на окне появились. Много горшков, весь подоконник заполонили. Есть даже целая кадка, в которой произрастает, судя по единственному сморщенному плоду, лимонное дерево. Стол завален бумагами. Дела уголовные, проверочные материалы, надзорки, жалобы… Должность, по правде сказать, муторная и нервная. Зато и власть над многими людьми немалая. Коваленко заёрзал в кресле, оно запищало под тяжёлым туловом. Над правым виском рыжие редкие волосы зампрокурора рассекал, как по линейке лекальной, пробор. Очки у него были в золотой оправе, узенькие, прямоугольные: а-ля Лаврентий Палыч. Интересно, специально он такие приобретал, заказывал или волей случая? Маштаков увлёкся разглядыванием внешности зампрокурора. Его крайне заинтересовал нос Коваленко, острый такой, птичий, нацеленный. Чудно, сам он кабан здоровый, за центнер, а носик вострый, аккуратненький. Ещё Миха костюму зампрокурорскому позавидовал презентабельному и галстуку итальянскому, на чёрном фоне которого причудливо сплелись серебряные узоры. – М-да! – Коваленко отвалился от стола, губы его змеились. – Ну и кто вас, Маштаков, учил проводить процессуальные действия до возбуждения уголовного дела? Миха наклонил голову. Полуоткрыл рот, работая под неумного. – Так ведь это… можно ж, Виктор Петрович, в объяснения переделать. – У вас всё мо-ожно! Вы уверены, что смерть насильственная? Когда вскрытие? – Сейчас Никульский вскрывает, – Маштаков быстро взглянул на настенные часы. – Сразу отзвонится. А смерть насильственная, Виктор Петрович, отвечаю. Голова на триста шестьдесят градусов повёрнута, в смысле – на сто восемьдесят. Молодая баба просто так не умрёт. И потом закопана же… – Опилась, а они со страху закопали? Судимые. Как вам такой вариант, Маштаков? «Неглупый он дядька, – думал Миха. – Совсем неглупый. Правильно соображает. Только больно дерётся стеком. Только Сами не считает человеком[23]». – Меня в ориентировку включили? – Коваленко поинтересовался делово, не пряча заинтересованности. – Ви-и-иктор Петрович! – Маштаков развёл руками. – Под номером «один»! – Информация ваша? – Угу. – Я сказал Птицыну, чтобы вы и дальше работали по этому убийству. Пока МРО раскачается! – У меня, это самое, своя линия. Вон, на Восточной ночью опять уличный грабёж… Зампрокурора поднялся, давая понять, что разговор закончен, опёрся на шаткую столешницу, а Миха вдруг ощутил, как у него наливаются уши жаром-полымем. Столешницу эту они с Иркой раскачали долгими зимними вечерами, когда здание пустело. Как яростно подмахивала она! – Дело будет в производстве у следователя Максимова. Прямо сейчас введите его в курс дела. Он у нас сотрудник молодой… Уходя, Маштаков как ни крепился, а не удержался – оглянулся на широкий, заваленный бумагами стол.