– Есть три варианта действий, – начал Маштаков рассуждать вслух, выслушав. – Ломать дверь безо всяких санкций. С последующим уведомлением прокурора. Второй вариант – я побегу сейчас к следователю, попробую получить постановление на обыск и санкционировать его у Коваленко. До-олжен дать, такое дело, убийство… На его основании мы опять же вышибаем дверь, но уже прикрываясь процессуальным документом. Гм. И последний, это самое, вариант – искать мать Фадеева, везти её с ключами и открывать цивилизованно. Если она не лежит неживая внутри. Потележив ещё минут несколько, оперативники остановились на самом безопасном для них, законном и в тоже время на реальном варианте. На санкционированном вторжении. В зале Ковальчук подмигнул Майе. – Вода минеральная есть? Негазированная только. Маленькую бутылочку мне. – Шесть пятьдесят. «Суздальская». – Я, может, ещё к вам загляну. – Заглядывайте, – продавщица вовсю кокетничала. В настоящее время у Юры было чересчур много проблем. В том числе и на женском фронте. Все они одинаковые! Весь мир – бардак! Ковальчук растолковал «гэбээровцам» оперативный замысел. Ждать, сказал, придётся не меньше часа. Он специально реально сказал, чтобы потом парни не дёргали каждую минуту. А Маштаков пусть побегает, ноги побьёт, это ему не в прокурорском кабинете заседать. – Задержание кому пойдёт? – делово поинтересовался старший группы быстрого реагирования. – Да берите себе, нам это в зачёт не идет. У их отделения один показатель, – чтобы как можно меньше нераскрытых убийств и сто одиннадцатых четвёртых[36] оставалось. Юра курил и размышлял: «Вот выйдет поганка, если за то время, когда я первый раз бегал на телефон, Фадеев успел сделать ноги. Через чердак… дом-то с чердаком. Или через балкон – в соседнюю квартиру. Сломаем дверь, а там пусто. Потом – жалобы, по прокуратурам затаскают». Но получилось по-другому. Сработал четвёртый, непредусмотренный вариант. Через полчаса у Витальки сдали нервы или, поддав ещё, он просто утратил бдительность. На дежурный, от скуки стук он нежданно открыл дверь. Моментально его скрутили. Минуту спустя он сидел в машине в наручниках, орал в голос. Возбуждённые, довольные милиционеры усаживались в «УАЗике». – Слышь, Вить, тормозни у магазина, – попросил Ковальчук. – Сигарет куплю. 6 Маштаков ещё в прокуратуре был, санкцию на обыск пробивал, когда Ковальчук позвонил. Следователь Максимов, молодой улыбчивый парень, передал трубку. – Вас. – Всё! Взяли Фадеева! Не надо никаких обысков! – голос Ковальчука вырывался за пределы мембраны, Михе даже трубку пришлось от уха подальше убрать. Постановление (дважды следователем по указанию надзирающего прокурора переделанное) он всё равно у Коваленко санкционировал. Основания-то не отпали. Одежду и обувь Виталькину, в которых тот был во время убийства, надо искать. Да и так, для расширения кругозора, для наступательности стоит в квартире пошерудить. Судимый же оружие имел. Кстати, а недостающую часть двустволки – цевьё – искать не надо, что ли? – Затупят мрошники, сам съезжу, – заверил Маштаков следователя. Потом они вдвоём двинули в милицию – с доставленным разбираться. Фадеева Миха представлял другим, с причёскою. А этот сидел стриженный, с неожиданными ямочками на красной морде. Оперативники уже успели ему накинуть по сути дела. Старший опер Петрушин угрожающе раскачивался над Виталей, пыхтя сырой сигаретой. Фадеев находился под общим наркозом. Абсолютно невосприимчивый к фактам и тем более к формальной логике. Он мотал башкой: – Не-е, ребята, я её не убивал… что хотите делайте… – А кто? Кто тогда?! – Московская мафия… приезжали на «Мерседесе»… Разговор предстоял долгий. Витальке надо было дать полностью протрезветь, чтобы его как следует отходняк заколотил. Петрушин довольно улыбался: – Михаил Николаевич, а вон в коридоре и Петров стоит. Маштаков, когда заходил, не обратил внимания на унылого парня, который маялся перед дверью в сорок девятый кабинет. – Сам пришел, – добавил Ковальчук, – по записке, которую мы его брату в Крутово оставили. Сегодня наш день. – А чё он там стоит? – спросил Миха, – Сбежит ведь. – Не сбежит, – хмыкнул Петрушин. – Он там уже целый час стоит. – А теперь увидел Фадеева, просёк фишку и сбежит, – не согласился Маштаков. – Заведите в другой кабинет. Петрова завели во второй кабинет второго межрегионального отделения по раскрытию умышленных убийств, в большой. Кабинеты соединял общий тамбур. В большом кабинете лепший друг Михин, старший следователь прокуратуры Саша Кораблёв заканчивал допрашивать вытертого старика в синей байковой олимпийке. Старик по фамилии Бурмистров, держа далеко на отлете протокол своего допроса, шевелил губами. Разбирал написанное. – Эт-та как эта: умышленно? Не согласен. Я эт-та, по неосторожности, – он оторвался от листка. Кораблёв, с видимым усилием сдерживая раздражение, стал в максимально доступной юридически неграмотному Бурмистрову интерпретации объяснять разницу двух форм вины – умысла и неосторожности. Старик слушал, недоверчиво прищурив бесцветный глаз. Он был уверен, что ему ездят по ушам. Бурмистров обвинялся в покушении на убийство. Он был тридцать седьмого года рождения, ранее не судимый. Обстоятельства совершенного им были достаточно забавны. При всей их жутковатости. Помощник дежурного по УВД Серега Грачёв – здоровенный мужик, хорошо за сто кило весом – во внерабочее время пошел с дочкой искупаться. Дочке Серёгиной десять лет. День стоял замечательный, как и весь июль. Серега рассекал, полный задора и огня. Могучий, как Шварценеггер или Дольф Лундгрен. В красных адидасовских штанах и полосатой десантной майке. В это время старик Бурмистров ничтожный и пьяный ползал на карачках в пыльных придорожных кустах. Жизнерадостный Серега без всякой задней мысли окликнул его: – Чего потерял, мужик?! Не настроенный на оптимистический лад и лёгкий разговор Бурмистров ответил угрюмо: – А тебе хули за дело? Воспитанный Серега, услышав бранное слово, ответил адекватно. Послал, короче, неблагодарного хама далеко. И тут же забыл про него. Пошел дальше, насвистывая и сжимая в руке дочкину ладошку. Но старик Бурмистров оказался злопамятным. Сработало правило, что никого и никогда не следует посылать. Ни далеко, ни близко. Поднявшись с карачек, Бурмистров поплёлся за Серёгой, держа его в поле зрения, но на безопасном отдалении. В кармане у него лежал раскладной нож типа «белка». Грачёв с дочкой перешли через мост, спустились к насыпи и вышли к длинной и довольно широкой луже. Серёга стал разуваться, чтобы перейти препятствие вброд и на руках перенести дочку. Когда он, наклонившись, развязывал шнурки на кроссовках, коварно подкравшийся сзади Бурмистров, вонзил ему лезвие «белки» в шею, за ухо. Как показала потом судебно-медицинская экспертиза, раневой канал был глубиной пять сантиметров. Серёгу спасли могучая комплекция, самообладание и хорошая физическая форма. Резко обернувшись, он сразу въехал в ситуацию. Старик озверело размахивал у него перед носом ножом. Вся дурь с Бурмистрова сразу слетела. Он понял, что с одного удара завалить гиганта не удалось. Ещё через мгновение, проведя прием, Серега обезоружил старика, а вот задержать не сумел. Кровь хлестала из раны, как под напором. – Убивают! – заорал Бурмистров и проворно, забыв про годы, вскарабкался по насыпи и дал дёру. Но недалеко, только до коллективных садов экскаваторного завода. Там его задержали подъехавшие «пэпээсники». За рекордный отрезок времени раненный Серёга успел тормознуть попутку и доехать до родной дежурной части. В газете по этому случаю напечатали небольшую заметку под бодрым заголовком «Милиционер не растерялся». Дело возбудил милицейский следователь по 213-ой части третьей, по хулиганству с применением оружия. Но прокуратура рассудила, что здесь будет покушение на убийство и забрала дело себе. Сейчас Саша Кораблёв заканчивал следствие. Ранее несудимый Бурмистров за три месяца нахождения под стражей успел поднабраться от бывалых сокамерников ума-разума и не признавал себя виновным в предъявленном обвинении. Только в причинении легкого вреда здоровью, за что по новому УК не предусматривалось даже лишения свободы. Бурмистров пустился было в длинные косноязычные рассуждения о своем видении данной проблемы, но Кораблёв не позволил. Повысил голос. – Михаил Иваныч, давайте не будем! Всё это уже я слышал десять раз! Хотели бы попугать просто, ткнули бы Грачёва в ляжку. Или в плечо! Но не в жизненно же важный орган. Не признаёте, так не признаёте. Все ваши показания я записал, давайте подписывайте. А то не будет вам сейчас никакого свидания. И так иду на нарушения… Петров со скорбным видом усаживался на свободный стул. Бережно держался рукой за бок. – Ну чего, Владимир Алексеевич, ты нам расскажешь за Олькино убийство? – закуривая, спросил у него Маштаков. Петров смотрел в сторону, в крашеную стену: – Не знаю.