– Я понятия не имел, что она все еще существует. Мне следовало бы об этом знать. – Это временное прибежище. – А раньше это разве было не так? В наше время? – Это последний аванпост. – В таком случае, где же оружие? – спросил он, с виду равнодушно. – Не такой аванпост, – попыталась объяснить она. – Скорее, наоборот. Она слышала, как он засмеялся, без всякой иронии. Повисла пауза, связанная лишь с тем, что он не знал, как лучше сформулировать свои мысли. Она терпеливо ждала. Наконец он произнес: – Я страшно рад, что ты жива, Молли. Причем во всех смыслах. Ты себе даже не представляешь. – Что тебе об этом известно? – спросила она. – Ты знаешь, где я работаю, – ответил он, и, как ей показалось, пожал плечами. Она посмотрела на едва заметную тень и произнесла: – Ну, к этому делу ты вряд ли имел какое-то отношение. – Ты знаешь, что я работаю на Августа Стена. Что еще тебе известно? – Что я очнулась сегодня утром. Что до этого лежала в коме. Что меня похитили и пытали. Это все, что я знаю. А ты что хотел? Мужчина покачал головой. Потом вышел из тени и направил пистолет прямо в грудь Молли Блум. С щелчком развернул его и подал ей. – Спасибо, – поблагодарила она, принимая оружие. Он медленно подтянул тонкую кожаную перчатку и отступил обратно в тень. По заливу скользило очередное судно, его огни на долю секунды отразились в толстых линзах очков мужчины. – Как со зрением? – спросила она. – Надеюсь, с этим мне скоро помогут, – ответил Карстен и исчез. 9 Среда, 2 декабря, 16:25 Расщелина в скале была ненамного шире самой лодки; и хотя он едва различал ее сквозь мглу, эта расщелина казалась специально вытесанной по размеру. Карстен завел туда лодку. Камуфляж уже висел наготове на ветках деревьев; легкое движение руки – и все накрыто. Он постоял, осматриваясь. Увидел. Увидел достаточно хорошо. Впервые смог оценить, что ничего не видит. Лодка как сквозь землю провалилась. Он зашагал прочь. Это было путешествие сквозь другое, более непорочное время. Когда тебе двадцать шесть, и ты понимаешь: то самое мгновение прошло. Оно было здесь, но исчезло вновь. Просто растворилось. Вспышка растраченного смысла жизни. Молли. Здесь. Эти шаги. Совершенно такие же шаги, ровно на этом же месте. Но в другой жизни. В жизни, которая была несравненно лучше. Они вдвоем. Плавность шагов. Он чувствовал силу и гибкость в ногах. Он весь – сама гибкость, годы тренировок не прошли даром, сказывалась программа акробатики и жонглирования из цирковой школы. Но тело должно работать целиком. Полностью. В том числе глаза. В каждой цепи есть слабое звено. Его цепь была такой прочной, а слабое звено таким непропорционально слабым. Сейчас он его укреплял, именно этим он и занимался, работал не покладая рук над укреплением цепи. Ибо цепь необходимо спасти. Прочную цепь его жизни. Имелся и еще один неприятный момент. Правда, на данном этапе уже искорененный. По крайней мере, он на это надеялся. Но даже у самых точных и скрупулезных планов есть фактор риска, и в данном случае он был необычайно высок. Этот гад Август Стен наверняка притащит ♂ в Тенсту; он прямо упивается чувством полной власти над своими подчиненными. Спасать беглых сотрудников – его конек. Сам-то Стен сидит где-нибудь в безопасном месте и только рассылает повсюду своих безмозглых рыцарей, типа Роя или Кента. Если Карстен и правда знает Стена, то ♂ должен был стать третьим. А значит, дорогие пчелки уже завершили свою работу. Домик на крыше должен быть пуст. Час расплаты вот-вот пробьет. Расплаты за все, что случилось. За то, что ♂ отнял ♀. Вот он и на месте. Моря не видно за каменной грядой. Редкие отблески света – единственное, что отличает море от бескрайнего темного неба. Скользя вниз по скале, он уловил изменения в воздухе, какое-то уплотнение в атмосфере. Надвигалась непогода. Где-то над открытым морем сгущалось ненастье, это чувствовалось отчетливо. Оказавшись рядом с домиком, Карстен сдвинул очки на лоб и вошел. Темнота. Домик. Дыхание, такое беспокойное. Все еще беспокойное, хотя прошло два с половиной года. Он подошел к камину, поправил висевший на нем двойной портрет и повернулся в сторону завораживающего закатного света. И вновь оказался там, на склоне. Точь-в-точь как тогда, когда он был на больничном. Три года конспирации, очень тяжелые годы. Внедренный агент в кругу албанской мафии, занимался делами сексуальных рабов, был вынужден принимать наркотики, чтобы выжить. Мощный рейд, исключительно успешный. Если не считать, что у него случился срыв. Тяжелое восстановление. Настоящий отходняк. Было все равно, куда лететь. Лишь бы куда-нибудь, где тепло. И вот он оказался там. На холме. Вот он идет, молодой человек, прошедший ад. Как будто только что родившийся там, на холме. Пуповина еще не перерезана, на голове остатки плодной оболочки. Холм утопает в солнечном свете, вокруг растут кипарисы и сосны, кое-где виднеются белые домишки, ослы со склоненными головами, ряд ульев вдоль спуска, океан желтых цветов, раскинувшийся до самого берега. А где-то вдалеке возвышается Гибралтарская скала. Ульи. Табличка Se vende[1]. Жужжание. Приблизиться к пчелам, понять их, выяснить, как устроено их общество. Он купил пасеку, поставил палатку поблизости, жил с ними. Посматривал на виллу на вершине холма: две террасы, одна из них – огромная и выходит на море. Как небо, недостижимая мечта. Иногда он видел людей на большой террасе, они пили белое вино из запотевших бокалов. Смеялись и выглядели счастливыми. Влюбленные люди. Любящие люди. А он жил в своей палатке среди пчел, и с каждым днем здоровье и силы возвращались к нему. Вернулся. Продолжил работу, но уже безо всякой внедренной агентуры. Август Стен снова впустил его в теплое гнездышко СЭПО. Каждый год ездил к пчелам. Жил среди них. Все отчетливее вспоминал смысл. Смысл жизни. И то, что этот смысл остался в прошлом. Вернулся к книгам, к литературному идолу их молодости. Это она научила его читать, только она и никто другой. Теперь он читал все больше, увлекся Шекспиром. Все читал и читал, в отсутствие другой жизни. Понял, что испортил зрение. Стал хуже видеть. Махнул рукой, ничего страшного. Наконец дошел до клиники. Ему поставили диагноз. Окулист нахмурился, последовала вся эта профессиональная болтовня, а потом неожиданный совет: «Старайтесь жить сегодняшним днем». Именно эта фраза застряла в голове. Не сам диагноз – пигментный ретинит – не сухие факты. Только это: «Старайтесь жить сегодняшним днем». Легче сказать, чем сделать. Он понимал, что его дни в СЭПО сочтены. Подслеповатый агент – это отставной агент. Он вернулся на свой холм. К своим пчелам. Оставалось только лечь на спину кверху лапками и принять смертный приговор. Будет сидеть тут со своими пчелами, отдаст им свою душу, с ними и улетит. Постепенно примирится с неизбежностью судьбы. Перед глазами картинка. Как отголоски прошлого. Снова табличка Se vende. Хотя на этот раз выше на холме. Рядом с виллой. Теперь уже никто не сидел на большой террасе. Ни влюбленные, ни любящие. Только табличка раскачивалась на морском ветру. Se vende. Продается. По-прежнему недостижимо. Но теперь забрезжила надежда. Возможность дотянуться до небес. Если правильно выбрать средства. Если собрать достаточно средств. И кто же научил его видеть? Здесь, именно здесь, на этом острове, в этом домике? Кто сказал: «I don’t know what kind of drawers he likes»[2], после чего он ответил: «none I think»[3]? Способность видеть именно в тот момент, когда они оба вдруг поняли, что на них нет даже нижнего белья. Именно это зрелище. Именно здесь. Когда он так отчетливо увидел родимое пятно в форме звездочки прямо под правой грудью. Которое наверняка видел и ♂. Но ♂ мертв, а значит, он не видел родинки в форме звездочки под правой грудью. Контакт. Действие, которое выглядело, как размышление. Он не в первый раз становился мишенью, но впервые ему было обещано будущее. В котором он будет сидеть на недостижимой террасе, смотреть на море, слепой, но зрячий. Смотреть глазами кого-то другого. Ее глазами, которые научили его видеть. Карстен отвел взгляд от яркого пейзажа. Пейзажа, в котором заключался смысл жизни. Взгляд упал на следующую фотографию. Свадебный снимок, сияющая молодая пара. Он снял фото с камина, внимательно рассмотрел. Потом взял фломастер, толстый оранжевый фломастер. Аккуратно обвел один из четырех глаз. Полюбовался результатом. Затем обвел следующий, еще один, и еще. Наконец вокруг всех четырех глаз появились ярко-желтые круги. Они – одно целое. Все четыре. Он поставил фотографию обратно на камин и посмотрел на нее с расстояния. Своеобразное впечатление. Эти четыре глаза. Никого больше. Любой, кто пытается вмешаться, умирает. Их застреливают где-то в глубинке. Или заманивают на крышу и выпускают на них пчел. Или отстреливают пенис.