Но, в основном, деньги уходили на ветер. До сегодняшнего дня. Юки первой из репортеров узнала об убийстве в Вест-Виллидж и первой оказалась на месте преступления, узнав у Сериты адрес, номер телефона и фамилию потерпевшей. Серите нужны были деньги, кризис как никак. Юки была в восторге. Она мчалась на место преступления, превышая скорость, чуть не сшибая пешеходов и едва не устроив аварию. Ее оператор Муз уже спешил на встречу с ней, пробираясь сквозь утренние пробки. Юки приготовила довольно качественный профессиональный диктофон с выделенным каналом спутниковой связи. Если Муз опоздает, Юки сможет послать устный репортаж, который на студии пустят в эфир поверх заставки с ее фотографией. Может даже прокатит: будто она ведет репортаж из какой-то глуши на краю света. Быстро приближаясь к оцеплению, она просияла, когда узнала Чарли Симса, одного из «прикормленных», который оказался старшим группы. Чарли тоже заулыбался. У него было двое детей, а в наше время – это большие затраты. – Рассказывай, – сказала Юки. Симс огляделся по сторонам. Большая часть толпы сгрудилась впереди, но боковые улочки пустовали. Редкие зеваки слонялись поодаль, глазея на пустые полицейские машины у обочины, как будто надеясь от них узнать, из-за чего весь этот переполох. – Там, наверху такое, просто бойня, – признался Симс. – Я только мельком глянул, но мне хватило – жуть какая-то. – Выкладывай, – поторопила она. – Помнишь дело Боддинджера пару лет назад? Она прикусила губу, перебирая огромные залежи материала в голове. Каждое тяжкое преступление, несчастье, каждая капля крови, оказавшаяся в поле зрения – все было разложено по полочкам. Она кивнула. – Убитые муж с женой, да? Подозревали русскую мафию. Там что-то похожее? – Нет, не русские, по крайней мере, мне так кажется. По почерку. Все в крови, то есть буквально все. Я там побывал, считай, только на пороге, но успел заглянуть в спальню. И дверь ванной была распахнута настежь, а там такое! – Что там было такое? – Девушка. В ванной и в спальне. – В каком смысле? – запуталась Юки. – Что? – Так девушка находилась в ванной или в спальне? – И там, и там, – сказал он, зловеще ухмыльнулся он, как Джек с фонарем из Хэллоуина. – Юк, ее просто разодрали в клочья. Она ненавидела, когда ее звали «Юк», но сейчас было не до этого. Вот это материал. То, что надо, самое то. – Как бы туда попасть? – сказала она. Симс засмеялся. – Дохлый номер. Дело расследуют известные «пай-мальчики». Юки выругалась. С другими детективами Юки бы справилась: могла подкупить, запугать, обольстить – подкупом и уговорами подобралась бы к месту преступления так близко, чтобы сделать фотографию или даже записать видео скрытой камерой. Только не со Шмидтом и Янофф. Эти прессу и близко не подпускали. От них ничего не добьешься. Ни словечка, ни малейшей уступки. Убогие придурки. – Расскажи, что успел разглядеть, – попросила она. – Подробно. – Как насчет расценок? – поинтересовался он. – Ладно, Чарли, что за вопросы? А то ты меня не знаешь! Хотя давай договоримся так, – добавила она. – Если добудешь снимок места преступления, получишь сотню сверху. – Да меня сразу прихлопнут. – Только если вычислят, кто слил фотку, но ты-то стреляный воробей. Симс лукаво взглянул на нее, отлично понимая, что с ним заигрывают. Но деньги бы были не лишними, и дружок-криминалист добудет ему все, что хочешь. – Сотню за фото, – согласился он. – Но если что еще, тогда разговор отдельный. – Если будет что обсуждать, договоримся. Он еще подумал и кивнул. – Ладно, – и рассказал все, что знал. – 9 – Бедфорд-стрит, 75, Нью-Йорк, 4 октября, 8:36 За девять дней до события В. Это просто мусор. Разорванный. Перемешанный. Раздавленный. Отбросы. Три часа назад оно было прекрасно. Два часа назад оно пыхтело, стонало, впивалось в него ногтями и выкрикивало чье-то имя. Не его. Не настоящее. Час назад оно кричало. А сейчас… Оно превратилось в мусор. Он наблюдал, как оно меняет цвет вместе с цветами ночи. Вот луна скрывается за набежавшими облаками. Вот ветерок лениво колышет изодранные забрызганные занавески, отбрасывающие на останки полупрозрачные тени. Таких цветов он никогда раньше не видел. Ничего черного. Ничего белого. Но зато десять тысяч оттенков синего, серого и красного. Он даже не подозревал, что бывают такие цвета. А теперь ему была невыносима сама мысль, что он не увидит их снова. С такой красотой ничто не сравнится. Только не при дневном свете. Он не мог знать точно, ведь никогда не видел дневного света, но был уверен, что в нем все оттенки сольются в однородную туманную пустоту. По крайней мере, он бы так это воспринял. Так же, как они воспринимали ночь. И как его другая сущность. Прежняя. Майкл Фэйн. Фэйн. Тот самый, лишенный остроты ощущений. Боже, как он вообще умудрялся передвигаться по улицам с такими неразвитыми органами чувств? А как все остальные? Впрочем, он еще не превратился обратно в Майкла Фэйна. Не совсем. Он обхватил руками голени. Не для того, чтобы защититься от пронизывающего октябрьского ветра. Нет, просто ему это нравилось. Очень нравилось. Сидеть, обняв колени руками, очень удобно. А если забраться на холодильник, еще удобней. Он сидел на холодильнике. Босой, голый. Размалеванный тысячами оттенков красного. Уставившись на мусор на полу и на столе. Он пересчитал ошметки. Потом нахмурился и пересчитал заново – все равно не хватает. А где остальное? Он взглянул на окно, вспоминая, не вышвырнул ли чего на улицу. Вполне возможно. Какое-то время он не особо следил за своими действиями, а просто существовал. Сейчас он четко осознавал все цвета, запахи. Некоторые запахи он раньше ненавидел. Теперь все изменилось. В каждом запахе таились тысячи оттенков. Отбросишь один, тут же проявится другой. И так далее. Но самое обидное, что ему никак не удавалось их описать. И вдруг его осенило. У него еще будет время систематизировать все до последней мелочи. Если его догадка верна, то времени будет навалом. Если же нет… Его ужасало лишь то, что больше никогда не придется вкусить всех этих запахов, цветов, всех оттенков – боже, миллион тонких вкусовых различий. И тут он понял, что это и впрямь единственное, что его пугало. Больше ничего. Ничего. Ничего с тех пор, как он изменился.