– Меня изуродовал Петр Чернов, – пояснила Софья Снегова. – Ухаживал он за мной красиво: конфеты, букеты, походы в театр. Одет модно, с деньгами, квартирой, машиной. А я, девочка из нищей семьи, воспитывала десятерых детей. Родители были добрые, они нас не били, не унижали. Но особого достатка в семье не было. Нет, все были накормлены, одеты, обуты, в школу ходили. Но я мечтала о разных красивых вещах, своей спальне, поездке на море… Профессию я получила заурядную, делала маникюр, педикюр. Чернов ко мне сел ногти в порядок привести, сделал комплимент. Мы разговорились, и он стал постоянно приходить. Сначала раз в неделю, потом два, три. Девочки и управляющая давай петь: – Соня, он влюбился, не упусти свой шанс. Смотри, какая у мужика машина, часы, на чай много оставляет. Не упусти его. Через месяц после первой нашей встречи, двадцать пятого декабря, Чернов приехал в салон и вдруг громко сказал: – Соня, приглашаю тебя провести новогодние каникулы на Мальдивах. Вылет завтра. Я чуть на пол не рухнула. Мальдивы! Мечта всей моей жизни! Но мне туда никогда не попасть, да еще на Новый год. Билет бешено дорогой, отель ого-го сколько стоит. Я ошалела, молчу. В голове носятся мысли: праздник на берегу океана! Вот счастье. Потом другое всплыло. Понятно, зачем девушку с собой берут. Что делать? Расстаться с невинностью в шикарных условиях, чувствуя себя принцессой? Или дождаться замужества и лишиться девственности в убогой квартире? Я понимала, что обеспеченному мужику я как жена не нужна. Нет у меня ослепительной красоты, блестящего ума. Я не Мисс Мира. Может, наплевать на моральные принципы? Да и кто меня отругать может? Родители умерли, братья-сестры давно по разным городам разъехались. Мы не особенно дружили в детстве, а после смерти отца с матерью со мной все перестали отношения поддерживать. Почему? Квартира, в которой все когда-то жили, была завещана Лене и Тане, двум самым младшим сестрам. Остальным ничего. Те, кого обделили, решили подать в суд, оспорить последнюю волю родителей, меня звали с собой. Ленка с Танькой тоже звонили, говорили: «Сонька, выбирай, с кем ты. Если с нами, мы тебе заплатим». Ой, мне так противно сделалось! Ну нет у меня своего жилья, и фиг с ним. Так всем и заявила. Итог: братья-сестры меня вычеркнули из своей жизни. По их мнению, я предательница. Отчехвостить меня за веселые каникулы с полузнакомым мужиком некому. Но страшно, вот так… сразу… Стою, моргаю, а наши как заорут: «Согласна, она согласна!» Ну, я и кивнула. Вел Петр себя на отдыхе волшебно. Не приставал, не лапал меня, жили мы в разных номерах. На обратной дороге в самолете вдруг командир корабля объявил: – Уважаемые господа! Есть важное сообщение. Пассажир Петр Чернов просит Софью Снегову выйти за него замуж. Обещает любить ее всю жизнь. Мой спутник встал, вышел в проход и протянул мне коробочку с кольцом. А я ничего сказать не могу, горло перехватило. Тут же стюардессы появились с бокалами, всех шампанским угощают. Мужик с фотоаппаратом появился, давай снимки делать. Народ кричит: «Горько!» Такое предложение руки и сердца навсегда запомнилось. Софья надела парик. – Знай я правду, отказала бы ему в тот день. Хотя… хорошо, что согласилась. Петр терпеть не мог, когда его планы не осуществлялись. Глава тридцать третья Софья поправила локоны парика. – Мне понадобилось время, чтобы понять: наш брак какой-то странный. Петр постоянно выходил в свет, всегда брал меня с собой. Он крайне придирчиво относился к моему внешнему виду. Нам домой из дорогих магазинов привозили вещи, Чернов сам отбирал наряды для меня. Вначале я восхищалась вкусом мужа, его умением составлять комплекты. Петр контролировал все: прическу и макияж, которые делал стилист, обувь, платье, сумочки, верхнюю одежду, украшения. Последние он доставал из сейфа, говорил: – Они семейные, принадлежали моим бабушке, маме, теперь твои. А когда мы возвращались домой, бриллианты он опять прятал. Год, наверное, я провела в эйфории. Единственная печаль – детей нет. Почему? Петр ко мне раз в несколько месяцев заходил, спальни у нас были раздельные. Я молодая, стеснительная, не говорила с супругом о сексе. А потом… Софья сцепила пальцы рук в замок. – Звонок по домашнему телефону. Чей-то голос сказал: «Не ты, дура, жена Петьки, а Егор Рябов его баба любимая. Ты у него для отвода глаз. Не все гомосексуалистов-то любят, а Чернов карьеру строит, никто с голубеньким не станет дела иметь. Баба ему не нужна. Смешно смотреть, как ты с ним в театр ходишь, конфеты жрешь. Ржут все над тобой». Я подумала, что кто-то из недругов Чернова решил нас рассорить, и ничего мужу не сказала. Зачем его расстраивать? Месяцев семь-восемь, наверное, прошло после той беседы, когда Петр отправил меня в Италию отдохнуть недельку. Извинялся: – Прости, зая, сам не могу поехать, занят. Обещаю, непременно вместе еще скатаемся. К слову сказать, наше первое путешествие, когда он мне предложение сделал, оказалось последним. Я собралась, прибыла в аэропорт, а рейс отложили почти на сутки. Не сидеть же в Шереметьеве! Шофер, который у Петра работал, уехал. Но такси взять не проблема, я вернулась домой. Смотрю: на вешалке мужское пальто висит, ботинки стоят чужие. Чернов домой гостей никогда не звал, все праздники мы в ресторанах отмечали. Но к нам ходили массажист, мастер по маникюру, стилист. Чужие вещи меня не удивили, смутило отсутствие прислуги. На часах время обеда, а в квартире никого. Я пошла в свою комнату, слышу из спальни мужа какие-то странные звуки. Приоткрыла дверь… На кровати… трое мужиков. Вернее, два взрослых, и один мальчик. Как я ушла и не заорала? Сама не знаю. Выбежала на улицу. Что делать? Не понимаю. Часа три, наверное, бегала по переулкам, потом успокоилась, решила: надо спокойно поговорить с Петром и развестись. Он интеллигентный человек, проблем не будет. Ошиблась я. Знать бы тогда, какую ошибку совершаю, умчалась бы подальше, не сунулась больше в апартаменты. Но я вернулась. На пороге муж меня встретил, улыбается. – Ну, привет, чего не улетела? Я вошла в прихожую, объяснила: – Рейс отменили. Только что приехала. Петя, нам надо поговорить! Чернов перебил: – Не ври. Вон сумка твоя висит на вешалке. Ты сегодня днем уже тут была! Я кивнула. – Да. Муж еще шире заулыбался. – Следила за мной? Вынюхивала? Подсматривала? Кто тебя научил? Я не поняла. – Чему? Чернов говорит: – Ну-ну. Не надо гастроли Малого театра на дому устраивать. Кому ты настучала о том, что видела? А? Прессе? Журналюгам сообщила? Схватил зонтик, мужской, и как ударит меня по голове. Больше я ничего не помню. Очнулась в темноте, сначала мне показалось: я на корабле, качает, словно по морю плыву. Но вскоре сообразила: лежу в багажнике джипа, стенки между салоном и отделением для вещей нет. Кое-как подтянулась, увидела за рулем Петра. Легла назад. Голова болела смертельно. Нога почему-то просто разрывалась, такое ощущение, что у меня в ступне костер горит. Страха не было. Машина остановилась. Дверь хлопнула. Я опять в салон заглянула: Петра нет. Бензоколонка. Плохо мне было так, что не описать словами. Но я сообразила: муж сейчас вернется. Куда он меня везет? Почему в багажнике? Явно что-то ужасное задумал. И откуда силы взялись? Я подняла крышку и наружу выползла. На колонке никого не было. Похоже, ночь глухая, а заправка не на трассе, лес кругом. И я туда побежала. Добралась до опушки, поковыляла вперед. Боль в ноге адская. Голова будто не моя. Волосы чем-то липким облиты. Сколько времени я шла? Показалось, что вечность. От побега остались обрывки воспоминаний. Несвязные. Потом я упала. Очнулась в больнице. Вся в бинтах, пришел врач, объяснил: – Вам пришлось удалить ступню. На голове множество ран. Вас жестоко избили. Можете назвать имя нападавшего? Софья допила кофе. – Я ответила, что ничего не помню. Через какое-то время появился следователь. Тоже стал вопросы задавать. Я и ему говорю: ничего не помню. Как меня зовут, не знаю. Через десять дней мне получше стало, начала на костылях кое-как передвигаться. Почему не сообщила про Петра? Боялась. Он меня не убил, повезло мне. Ну, выдам я его. И что? С ним побеседуют, он придумает какую-нибудь историю, уедет домой, а потом найдет меня и завершит начатое! Мирон Львович Николин, врач, который меня лечил, очень внимательным оказался. Когда стало ясно, что дело к выписке идет, он сказал: – Тебе надо сходить в районную поликлинику, бюллетень продлить. Но на перевязку только ко мне. Знаю, какие «гении» в клиниках по месту жительства сидят. И лишь тогда я сообразила: а мне ехать из больницы некуда. Так эта меня мысль испугала, что я заплакала. Николин стал расспрашивать пациентку. Ну я и выложила ему всю правду. Доктор ушел, но вскоре вернулся. – Держи ключи. Они от однокомнатной квартиры моей покойной матери. Я ее сдаю, поэтому там беспорядок. Сейчас жильцов нет, вселяйся. Бесплатно. Отвезу тебя туда, Соня, сам после выписки. Я испугалась. – Почему вы меня Соней назвали? Он ответил: – Твои вещи, в которых тебя привезли, отправили на склад. Я вчера попросил тетю Галю, нянечку, постирать их и погладить. Не положено этого делать, но иногда правила приходится нарушать. Галина Сергеевна принесла загранпаспорт на имя Софьи Снеговой. В нем есть фото. А я уже понял: ты помнишь все, но боишься сообщить правду. Я же когда узнала, что рейс задерживается, положила паспорт в карман толстовки, он на молнию застегивался. Чернов меня после избиения не обыскал, отволок в машину. Документ остался в кармане. Соня улыбнулась. – Через несколько месяцев мы с Николиным расписались, потом покинули Россию. Сначала, конечно, нелегко нам пришлось. Но Мирон очень старался, получил разрешение работать врачом, сейчас заведует отделением в частном госпитале. У нас все хорошо. Софья замолчала. – Вы более не общались с Черновым? – осведомился Дегтярев. – Нет, – отрезала собеседница, – наверное, он считает меня мертвой. Может, искал, чтобы добить, но не нашел. Я оказалась не в московской клинике, а в области, в хирургическом центре. И меня там зарегистрировали как потерявшую память. Милиция не интересовалась потерпевшей. Один раз всего сотрудник приходил. Моя жизнь – иллюстрация к пословице: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Не избей Чернов меня до полусмерти, я бы никогда не познакомилась с Николиным. – Вам не хотелось, чтобы Петра наказали? – влезла я с вопросом. – Глупая девушка выскочила замуж, не узнав как следует жениха, – протянула Софья, – мечтала о богатстве. Сейчас я понимаю: Чернов гомосексуалист, который тщательно скрывал свою личную жизнь. Супруга ему нужна исключительно для конспирации. Петр никогда не сможет вести нормальную жизнь. – Сто двадцать первая статья Уголовного кодекса, по которой мужеложство наказывалось сроком от пяти до восьми лет, действовала до июня девяносто третьего года, – заметил Дегтярев, – потом ее убрали. – Верно, – кивнула Соня, – но Петр владелец фирмы, добился успеха. А в мире бизнеса на гомосексуалистов многие косо смотрят. Согласитесь, нормальный мужчина относится к «голубым» с брезгливостью. Кое-кто вообще не хочет с ними дела иметь. Помните сцену в самолете? Через пару дней снимки того, как Петр делает мне предложение руки и сердца, оказались в прессе. Романтическая сцена – тщательно рассчитанный ход. Позвать девушку замуж в небесах, включить в процесс командира лайнера, оплатить шампанское для всего борта, нанять фотографа, который в полете снимки сделает, – на такое мало кто способен, журналисты любят подобные истории. Рассказ о том, как господин Чернов влюбился в простую маникюршу, – ожившая сказка про Золушку и принца. Спектакль в лайнере – вишенка на торте. Мало какой писака пройдет мимо столь необычной помолвки. СМИ написали о ней. Многие узнали, что Петр женится. И кто теперь заподозрит его в любви к мужчинам? Мирон сказал, что у Чернова определенно глубокие психологические проблемы, он сам себя презирает, себя ненавидит, боится, что его секрет выплывет наружу, он теряет самообладание, когда узнает, что его тайна открыта. Чернов умен, осторожен. Он не хотел меня убивать, просто от осознания того, что жена выяснила правду, пришел в ярость, лупил меня всем, что под руку попало. Досталось и моей голове, и ребрам, и конечностям, но ступни я лишилась не из-за травм. А потому, что бежала по лесу, забыв про раненую ногу. Находилась в состоянии глубокого нервного потрясения, поэтому сделала то, что никогда бы не смогла совершить в обычной жизни. С одной стороны, это имело положительный эффект, я выбралась к людям, меня отвезли в больницу. С другой – я добила ногу, мелкие кости превратились в крошево, да еще занесла инфекцию, началась гангрена. Я молча слушала Софью. На языке у меня вертелся вопрос: «Вы не подумали, что после вашего исчезновения Чернов женится второй раз и другая женщина окажется в том же положении, что и вы? Чтобы спасти чужую жизнь, следовало обратиться в милицию». Но я промолчала. Легко осуждать Софью, сидя в уютной комнате в окружении друзей, прекрасно понимая, что тебе ничего не грозит. Не я вылезала ночью из багажника на безлюдной бензоколонке, не я бежала по лесу в таком ужасе, что не ощущала боли в раздробленной ступне и раненой голове. Слава богу, у меня никогда не было подобного опыта. Я не имею ни малейшего права говорить: «Вам следовало подумать о других, кто попадет в лапы Чернова. Вот я бы…» А ты знаешь, как поступишь сама, если придется убегать от психопата? Прежде чем осуждать чью-то кривую походку и косолапость, походи-ка в его ботинках. Если хочешь упрекнуть кого-то, то прежде чем ты произнесешь негодующие слова, просто представь: это ты бежишь по лесу, это тебя везли в багажнике, это ты умираешь от ужаса. А потом захлопни рот и сиди молча.