Мы пили и разговаривали еще немного, около полутора часов, прежде чем она решила изменить его на — Пять долларов, Американец. Непостоянная. Где-то на второй бутылке, после того, как третья и самая близкая волна шума толпы прошла прямо возле нас, мы, Феликс и я, решили заключить пакт. Мы были явно обречены, решили мы. Поэтому нужно было сказать друг другу, в эти последние минуты существования, Главную Правду О Своей Жизни, как пассажиры падающего авиалайнера. Вот как я узнал, что он занимался контрабандой наркотиков, и он узнал, что я охочусь на них. Это смешно сейчас, но тогда, я был зол как черт. Ну, раздражен, во всяком случае. Феликс смеялся, зная, что согласно пакту, я ничего не могу поделать с тем, что он мне рассказал. Пока я не заметил ему, что он не может никому рассказать обо мне, а потом мы оба заткнулись. И затем мы оба выпили еще. И тогда мы оба сказали, — Еб твою! — в унисон, и рассмеялись. Это было весело. Что было странно, я удивлялся в первую очередь. Я имею в виду, разве я ожидал, черт возьми, что Феликс окажется таким? Просто он совсем не был этаким типом или чем-то вроде того. Чем-то вроде того. Во всяком случае, примерно две скверные вещи произошли в спешке. Первая, эта ужасная женщина, решившая изменить свое имя на — Даром — и откинувшаяся назад, задрав платье и широко раздвинув ноги, чтобы были видны ее прелести. Клянусь Богом, у меня аж голова закружилась. Вторая неприятность заключалась в том, что ее муж появился через другую дверь. Я подумал, что другую дверь заело от ржавчины или что-то еще. Как бы то ни было, остальное выглядело так, будто так оно и было. И возможно, так и было, но Добрый Муженек просто открыл ее одним движением руки и возник в дверях, все шесть футов плюс двести фунтов с обезглавленной курицей в одной руке и окровавленным мачете в другой. После своей жены, он был самым уродливым человеком, которого я когда-либо видел. — Кажется я знаю, как товарный вагон попал на берег реки, — прошептал стоящий рядом со мной Феликс. Я прошептал в ответ, не сводя глаз с Муженька. — Он приволок его сюда на спине. И затем женщина, жена, завопила и Муженек взревел, Феликс и я бросились в разные стороны, а этот мачете рассекал воздух, разбрасывая капли ярко-красной куриной крови, свеча перевернулась на картонную мебель, взвилось пламя, женщина прыгнула между нами и гигантом, спасая свою обстановку, и Феликс и я хотели использовать этот момент в основном для того, чтобы с криками умчаться в ночь. Исключая Феликса, который слишком замешкался, чтобы захватить текилу, и меня пытавшегося заполучить свои металлические наручные часы, зацепившиеся за занавеску над дверью, и сорвавшуюся, когда я прыгнул в сорняки. Снаружи ждала толпа. Не настолько близко, чтобы увидеть нас. Еще нет. Но они собрались достаточно близко и были настолько близки, чтобы их не было возможности обойти и достаточно близко, чтобы они почти мгновенно увидели мерцающий свет вагона и двинулись к нему. Другими словами, чертовски близко. — Давай, Феликс! — прошипел я. — Река! — Черт, нет! — прошипел он в ответ. — Змеи! Нам не хватило времени. Я придержал его. — Ебаные змеи! И затем он оттащил меня назад, все успокоилось на мгновение, посмотрел мне прямо в глаза, и сказал, — Это действительно больно! Я просто хотел смеяться. Он был слишком странным. Но в то же время мы оказались в плохом месте, застряли между двумя группами, которые хотели наброситься на нас, и нам нужен был план. По сей день я не знаю, как мы забрались на это дерево, настолько пьяные, и настолько испуганные, и все время безумно хихикающие. Это был чистый Луни Тюнс, но мы это сделали. Это стоило мне много содранной об кору кожи, но Феликс словно играл в хоккей, используя только одну руку. Он не выпускал бутылку текилы из другой. Невероятно. Таким образом, мы уселись там и наблюдали, как толпа и монстр собрались вместе. Сильно напомнил мне Франкенштейна, со всеми этими фонарями, короткой стрижкой и ужасным ревом Муженька. Я не думаю, что он был намного умнее, чем выглядел, потому что думал, что остальные были нами и он отметелил полдюжины или около того, прежде чем они его успокоили. Затем они организовались на полпути к нам и начали искать нас. Мы боялись даже голову поднять, хотя, и они ни разу не прошли мимо нас, впрочем я думаю, что они разок слышали, как мы хихикали. Они были очень настойчивы. Держали нас там всю ночь напролет. Феликс и я провели время переливая содержимое бутылки в свои глотки и больше болтая о себе, как и прежде. Это было глупо как черт те что, я полагаю. Но это было наше дерево. Я рассказал ему о Вьетнаме гораздо больше, чем я когда-либо кому-либо рассказывал и был откровенно удивлен его знанием и пониманием этой войны, как будто он был из поколения шестидесятых. Он много рассказывал мне о том, чем он занимался, и я слушал все это и ничего не мог понять. Феликс только ввозил контрабандой марихуану, хотя ему сделали удачное предложение возить более тяжелый наркотик. Он не зарабатывал уж очень много денег, похоже, фактически. Он даже не курил эту дрянь. Ненавидел это. Я собирался спросить его, что, черт возьми он делает там, когда мы соскочили на тему коричневого героина и Кубинских связей и всего этого. Он подтвердил все, что я слышал, включая опасность для него, как любителя, шляться вдоль границы. Его собственный поставщик, по его словам, регулярно использует Кубинские порты и Кубинскую радиолокационную помощь для пересечения Карибского моря. Или использовал, пока Фидель не начал заниматься этим бизнесом для себя. Сначала я подумал, что он просто был откровенен и честен, помня о нашем пакте, когда подробно разбирал свою торговлю. Но потом я понял, что он тоже этим воспользовался. Всякий раз, когда я позже буду сталкиваться с этой информацией, мне придется ее выбрасывать, и он чертовски хорошо знал, что я буду придерживаться этого. Почему? Почему кто-нибудь знает о чем-нибудь? Иногда вы просто делаете. Я рассказал ему о себе. Он рассказал мне о себе. Никаких других дел. Наше дерево. Он выходил из дела в этом месяце. Он хотел жить. Он не хотел ввязываться в драку и не хотел воевать. Однако он беспокоился о своих партнерах. — Они молоды и жадны и глупы и они думают, что такие качества делают их крутыми, — сказал он между прочим, направив уголек своей сигареты в сторону рассеявшегося теперь отряда. Он вздохнул. — И они знают все отговорки. Я спросил его, что он собирается делать, и он ответил, — Ничего, — и я знал, что он имел в виду. С того дня, как он развяжется с ними, это будет их выбор и их жизнь. Долгое время было очень тихо. Приближался рассвет и нас перестали искать. И было прохладно, пока ветер не стих. Последнее, что я помню, это то, что мы наконец прикончили бутылку, рассказывая анекдоты про слона. Феликс знал тысячу анекдотов про слона. И затем я очнулся в Рио Гранде. Это был звук, больше чем шум воды, напугавший меня вначале. Смешавшись, несколько анекдотов, прозвучали довольно громко. И тогда вода оказалась в моем вопле и у меня в ушах и холод и движение, но солнце где-то было, и тогда я очнулся достаточно, чтобы понять, где я, и довольно скоро очнулся настолько, чтобы вспомнить, что значит плавать, и что я умею это делать. Я живой. Уйдя под воду на тридцать футов, теперь, я вытаскивал себя обратно в Мексику, захлебываясь, хныкая и дрожа от холода. На берегу я упал на колени и пополз искать вокруг дерева, и когда я нашел его, я сразу начал смеяться. Феликс, сползший с ветвей и спавший мертвым сном, глубоко зарывшийся в свою кожаную куртку, все еще сжимал пустую бутыль из-под текилы. И потом я увидел кое-что еще, что заставило меня приглядеться. И задуматься. Из-под этой куртки у моего контрабандиста выглядывала весьма профессиональная кобура, а в ней девятимиллиметровый Браунинг. Несколько раз, во время шумной ночки, я тосковал о своем арсенале, оставленном в комнате мотеля, и думал, что, черт возьми, мог бы его использовать, если что — просто их припугнуть. Но Феликс был вооружен все время и никогда, я знал инстинктивно, не думал использовать его. Ни разу. Глава 8 Джек Кроу ожидал получения багажа в Далласе — Международном Аэропорту Форт Уэрт, нетерпеливо пялясь на ряд таксофонов и звякая мелочью в своем кармане. Вероятно было слишком поздно обращаться к людям, о которых он вначале подумал. Слишком поздно, слишком поздно в его карьере. И он не хотел больше с ними связываться. Что это была за старая шутка? Один из трех Больших Обманов? — Привет! Я от Правительства. Я здесь, чтобы помочь тебе! Но все равно, никто бы не смог найти кого-то вроде старой команды. И видит Бог, они были честны со мной. Просто позвольте мне уйти от всего этого. Он стоял там, где был, не приняв решение, глядя, как остальные собирают сумки. Аннабель и Даветт, дружески болтая, стояли в стороне от деятельности, принимая все виды взглядов от других пассажиров. Кроу не винил их. Черт, немногие женщины выглядели как Аннабель в ее возрасте. И кстати говоря, немного походила на Даветт в любом возрасте. Она была действительно чем-то, на что стоит посмотреть. Затем он заметил что-то странное. — Даветт? Где твои сумки? — спросил он, невинно, но абсолютно все обернулись и посмотрели на него, и Даветт покраснела до выреза своего платья и Аннабель поспешила бросить на него скучающий, говорящий — Тише! — взгляд. O, Боже, подумал он. Что я теперь сделал? Что ж! Если бы он только успокоился хоть на минуту, она бы рассказала ему. Кажется эта милая маленькая девочка рассорилась со своей семьей. Она, Аннабель, еще не разузнала всех подробностей, но это был какой-то серьезный удар и бедная девочка просто отчаялась, и ей нужна эта история, и я знаю, что ей вероятно, не удастся ее напечатать, Джек! Но это не конец! Дело вот в чем: она потеряна и одинока и оторвана от своей семьи, и она собирается остаться с нами на некоторое время, выполняя свою работу в качестве репортера — я уверена, что она маленький денди репортер, она очень умная — и тогда мы побеспокоимся об остальном позже. Пожалуйста? Пожалуйста, Джек? Для меня? Джек абсолютно ненавидел это. Он ненавидел все это — девушку, слезливую историю, ответственность, тон Аннабель. Но что, черт возьми, он собирается делать? Аннабель бывала неправа в своей оценке кого-то, и кроме того, что он может поделать в любом случае? Он ненавидел это. Он просто ненавидел это. Он посмотрел в ее умоляющие глаза. Он был выше ростом и на сто фунтов тяжелее и однажды, когда он вырастет, он собирался противостоять ей. Он просто кивнул и засунул свою задницу в такси.