Он имел в иду ее ночную сорочку, конечно, и она взглянула на подол и она не увидела пятен… Но он не стал бы лгать, не так ли? — Лучше снимай, — сказал он затем. И — Боже, помоги мне! — она подчинилась. Она подчинилась, взялась за бретельки и медленно потянула сорочку через плечи, и она знала, только то, что она делает. И она все равно сделала это, стянула ночную сорочку прочь, обнажив свою грудь навстречу воздуху и ему и затем… Затем его лицо приблизилось к ней и осыпал ее лицо вокруг губ легкими поцелуями, тогда она опрокинулась на спину, грудь вздымалась, и затем его руки, такие мягкие и холодные и очень сильные обнимали ее плечи и обвивались вокруг горла и поцелуи медленно — слишком медленно — скользили мимо ее подбородка, к ее пульсирующему горлу и дальше от одной груди к другой, той, на которую прошлую ночь набросилось маленькая тварь. Когда он укусил ее, наслаждение пролилось сквозь нее и руки всплеснули в воздухе и пальцы затряслись и она застонала и заплакала и поплыла в волнах оргазмов… Там! Там, у изножия кровати, как ухмыляющаяся кошка, была Китти! Она не могла в это поверить! Китти! И она захотела, на мгновение, оттолкнуть его и бежать прочь. Но она знала, что не сможет этого сделать. Она знала, что не хочет, останавливать его. Она знала, что не хочет, чтобы он остановился. Ни за что. И ухмылка Китти стала шире, и она наклонилась вперед и ее улыбка блеснула в лунном свете, когда она проговорила, — Видишь? Разве я тебе не говорила? И это было слишком странно, слишком причудливо. Но сейчас ей было все равно. Она вскрикнула шепотом и обвила своими обнаженными руками чернокудрую голову и вжимая ее глубже, до самого дна своей души. Она проспала остаток ночи и весь день. Ей снились глубокие и тяжелые, длинные, изнурительные сны наполненные сложной, извращенной эротикой. Когда она проснулась, высокие, французские двери, выходящие на ее террасу были распахнуты, сквозь призрачные занавески лился лунный свет и задувал мягкий бриз, и они были здесь, сидя на краю постели и улыбаясь ей. На короткое мгновение она почувствовала ледяной толчок… чего? Страх? И отвращение? Но потом это прошло, потому, что они были так прекрасны, Китти, сидящая голой, поджав под себя бедра, и блестящие каштановые волосы струились по ее плечам и он, в этой волнистой черной рубашке, распахнутой на груди. Такие прекрасные. И улыбки были такими теплыми и искренними и счастливыми. — Поплаваем, — сказала Китти, с озорным выражением наклонившись к ее лицу. — Пошли. Даветт покачала головой, не понимая, и Китти ухмыльнулась еще шире и сказала, что Тетя Вики спит и вся прислуга далеко и бассейн был прекрасен в лунном свете и на самом деле это такая теплая ночь для весны, так что пошли! — Я встречу тебя там, — сказал Росс, вставая на ноги. Но прежде, чем уйти, он подошел к постели Даветт и наклонился и ласкал ее щеку рукой, теперь с нежностью буравя ее глазами. Затем он наклонился и мягко поцеловал ее в щеку. И затем он исчез и Даветт вновь наполнилась покалыванием и ее дыхание стало неровным. И когда она вспомнила, что Китти все еще была здесь и посмотрела на нее, она залилась краской. Но Китти только рассмеялась и Даветт рассмеялась тоже, ее щеки раскраснелись от смущения, но и от юмора ситуации, потому, что они с Китти были в одной лодке и смех стал хихиканьем школьницы. Когда она встала с постели она почувствовав острую боль в левой груди. Она ахнула и опустила глаза, и когда она увидела распухшую рану, она ахнула снова. — Это продлиться недолго, — сказала Китти, стоя рядом с ней. Китти была права. Даветт поработала мышцами своей груди и мягко помассировала укушенную область и боль, казалось, стала куда-то вытягиваться. Она все еще ощущала некоторую болезненность. Но резкая боль исчезла. Именно тогда она осознала, что она голая, и что Китти, стоящая рядом с ней, голая тоже. Они обе: богатые девушки, красивые девушки, леди, стояли голыми в лунном свете, у открытой двери, чтобы спуститься вниз по лестнице и поплавать, поплавать голыми, с мужчиной, который был там, ожидая их сейчас, и который был совершенно уверен, что они придут. Казалось невероятным, что она это сделает, что они обе пойдут. Но это казалось так зло сексуально, так по декадентски и экстравагантно, и со своей лучшей подругой это казалось безопасным, темным секретом и обе улыбнувшись и взявшись за руки, нагими вышли на террасу. Раньше она бывала на этой террасе босиком и возможность того, что кто-то может перелезть через стены и пройти сквозь сады и увидеть ее, была такой далекой. Но он все еще был здесь. Ветер ласкал ее обнаженные бедра, мягко овевая ее, когда они спускались по широким каменным ступеням к бассейну и Даветт никогда в жизни не чувствовала себя такой непринужденной. И такой… доступной. Росс возлежал на одном из шезлонгов, как принц, ожидающий придворных развлечений. Он был виден в профиль, подпирающий коленом предплечье, опираясь на него. На его лице играла полуулыбка и свет, казалось, попал в ловушку между луной и его глазами и поверхностью воды и Даветт подумала: Это цвет его кожи! Бледный лунный свет! Но она мало думала. Вместо этого, она краснела. Потому, что не было никакого способа избежать направленной прямоты его взгляда или того факта, что она продолжала приближаться к нему. И она снова задавалась вопросом, что было более захватывающим — то, что она вела себя так или то, что она знала, что делала. Тем не менее они продолжали приближаться, все еще держась за руки, пока они не остановились перед ним. Он улыбнулся им. Они в ответ улыбнулись ему. Затем они переглянулись и хихикнули и повернулись и нырнули в воду и это было той вспышкой холода и ясности, прочувствованные ею в своем ледяном весеннем плавательном бассейне, которые впоследствии преследовали ее. Это отрезвило ее. Немедленно. То, что было нежной ночью злых секретов, мгновенно превратилось в холодное, липкое, унизительное чувство… дешевки. Потери. Что я здесь делаю? Была ли я пьяна или обдолбана или что? Когда она вынырнула на поверхность, она ахнула от стыда и обернулась и увидела Китти и она могла сказать по ее отведенному взгляду, что она чувствовала то же самое. Шероховатый камень на краю бассейна только усиливал ощущение подделки. Она откинула волосы с глаз и лица, не глядя на Росса, даже не глядя на Китти. Я должна посмотреть на него. Я должна. Она посмотрела. И съежилась. Он похож на сутенера, подумала она. Развалившись там, в этих невероятно обтягивающих — кого он изображает? тореадора? — штанишках, он выглядел совсем не так, каким он казался. Он больше походил… Как странно! Он походил на имитацию всего этого! Как странно. Но как унизительно. Она ухватилась за край бассейна и вылезла из воды, разбрызгивая капли во все стороны, и припустила в пулхаус, в сторону тепла и душевного равновесия. Она хотела попробовать прикрыться руками и начала. Но потом это показалось глупым, после всего, что произошло, и, может быть, даже грубым, поэтому ее руки остановились на полпути и затем она увидела, что Росс оказался перед ней, между ней и пулхаусом и подавал полотенце. Как, удивилась она, он обошел вокруг бассейна и оказался перед ней так быстро? Он был здесь, хотя, мгновение назад был в другом месте. Она не хотела видеть его или разговаривать с ним или — Боже, нет! — чтобы он прикасался к ней. Но она не могла избежать полотенца, потому, что это было бы невежливо. Она остановилась рядом с ним, сложив руки на груди, чтобы хоть чуть-чуть согреться и повернулась спиной, позволяя ему накинуть полотенце на плечи и… и когда он накинул полотенце, его рука коснулась ее плеча и ощущение знакомого покалывания и холодок пробежал по ее коже… И полотенце, казалось… обмоталось… вокруг нее. Как знакомая перчатка. — Даветт! — прошептал он. Не было альтернативы, кроме как повернуться лицом к нему, и когда она обернулась, она встретилась с его пылающими глазами и они удерживали ее и заполняли ее и жар, и неистовая дрожь, и… злая страсть… вернулись. И вскоре оказалось, что они снова возвратились в дом — Китти с ними, действительно с ними — и они смеялись и обнимались, идя по обе стороны от него, обе женщины, опять голые. На кухню, потому, что проголодались. Приготовить стейк. Большой, жирный супер редкостный стейк, это была жажда. Они усадили Росса за маленькой стойкой, тянувшейся через всю большую кухню огромного дома, пока обе, все еще голые, готовили еду. Все еще голые. Яркие огни кухни и холодный пол и никаких причин для этого, кроме желания быть… мерзкими и блудливыми и … И когда она разговаривала с Командой, она не описала то, как обе они, она и Китти, танцевали перед ним, готовя эту еду. Как она могла рассказать им об этом… как она могла когда-то вести себя подобным образом? Растягиваться и высоко задирать ноги, чтобы привлечь его внимание. Наклоняться глубже, чем ей это было необходимо для чего-то другого… Она заливалась краской только вспоминая об этом, о себе и Китти, о чувственном напряжении, разлитом в воздухе, они соревновались, чтобы показать, кто из них может вести себя как более дешевая шлюха. Нет. Она не могла рассказать об этом. Но она могла рассказать им о еде. — Росс никогда не ест, — сказала Китти, когда он заявил, что ему не нужен стейк. Лицо Росса стало жестким и этим Голосом он ответил, что у него есть своя диета и улыбка, которую он выдал, когда говорил, вовсе не смягчила впечатления. Даветт чуть не подпрыгнула от этого тона, почувствовав короткий трепет от страха. Но ничему не научилась. Она просто решила больше не спрашивать его о столь чувствительной теме. Эротическая атмосфера была восстановлена в ее первоначальной герметичности, к тому времени еда была готова. Даветт присела, но знала, что она слишком возбуждена, чтобы есть. — Но ты должна быть голодна, — прошептал Росс, пристально глядя ей в глаза. — Ты не ела двадцать четыре часа. И посмотри на этот жирный сочный стейк. Именно то, что тебе нужно. И даже когда он говорил, она почувствовала, что ее как голод был столь сильным, что ничто в мире не кажется более заманчивым, чем запах этой пищи. Она набросилась на стейк как голодный зверь. — Теперь получше? — спросил он любезно, когда она закончила. Даветт удивленно подняла глаза. Она забыла, что он здесь, забыла что кто-то здесь, забыла обо всем, кроме еды. Она посмотрела и увидела, что ее тарелка абсолютно чиста. Как странно, подумала она в этот миг. Как будто я была под воздействием каких-то чар или чего-то в этом роде. Конечно, она была под воздействием чар. Его чар. Чар, которые он мог сплетать и свивать, как ему было угодно. С понимающей улыбкой он вглядывался в их страсть, возвращая ее им обратно. Через несколько секунд все трое поднялись по ступенькам в свою комнату, и там, в полной темноте, на которой он настаивал, Даветт стремилась найти в ней какое-то чувство стыда, лежа и чувствуя обнимающуюся пару рядом с собой на своих прохладных простынях. Но она не могла найти никакого чувства стыда или ревности или чего-то подобного, кроме ударов сердца, испытывая потребность лишь в том, чтобы они скорее повернулись к ней. Вскоре, это произошло, и вместе с этим причудливая надежда, что ее крики будут столь же громкими и волнующими, как у Китти. Когда Даветт на мгновение замолчала, и Феликс наклонился вперед, чтобы подать ей стакан воды, она почувствовала тяжелую тишину комнаты мотеля. Она поняла, что не смотрела ни на что, кроме пола и лица Феликса за прошедшее время, за два часа, и она подняла глаза и встретилась с обеспокоенным выражением на их лицах. Они беспокойно переглядывались, и она знала, это беспокойство из-за нее — она могла прочесть это. Но она знала, что так было еще и от смущения. Сексуальное напряжение было таким же тяжелым, как тишина. Это не ваша вина! она хотела кричать. Но она знала, что они ей не поверили. Еще нет. Они не понимают, потому, что не испытали этого, это было проще их понимания. Магия запятнала ее и эту часть она сейчас прошла. Они не поймут. Тем не менее, она должна попытаться. И она попыталась. Она попыталась рассказать им об ощущении укуса, о том, как извергающееся вулканическое наслаждение катится сквозь тебя, вибрирует и ласкает, и ты глубоко погружаешься в свою память и далеко удаляешься в своих фантазиях. — Разве это не больно? Она остановилась, огляделась. Это был Карл Джоплин. Его лицо смягчилось, и он улыбнулся ей. — Прости, сладенькая. Но мы говорим о том, что тебя кусают. — И высасывают кровь, — прибавил Кот. Карл кивнул, но его тон оставался ласковым. — И высасывают твою кровь. Он должен… — Но ты не знаешь этого! — настаивала Даветт. — Ты не осознаешь. Ты не знаешь, что теряешь кровь. Там так много всего происходит, с тобой.