Но он был рад даже таким переменам этой тонкой, слабенькой, перепуганной души, вначале прибывшей, сомневающейся, неверующей — подозревавшей всех, кроме своего вождя. Но теперь посмотри на него! Как он улыбается и шутит и насколько преданны он и Даветт! Трудно поверить, что они не были братом и сестрой. Человек снова взглянул на Феликса, который все еще смотрел шоу. Он был прав, что не рассказал другу о Джеке. Он был прав насчет многого. Хотя и безрассуден. — Спасибо за кольцо, — проговорил Феликс внезапно, почти застенчиво. Человек кивнул. Это был древний камень, триста лет он пылился в сокровищнице Ватикана. Теперь он сиял на пальце новобрачной, как и следовало ожидать. — И спасибо, — добавил Феликс с чем-то большим, чем небольшое замешательство, — за то, что поженили нас. Человек улыбнулся. — Это доставило нам удовольствие, — промолвил он искренно. И это воистину было так. Его помощники не поняли его удовольствия, так как Феликс, в последнюю секунду, отказался принять веру Церкви. Ко всеобщему изумлению, Человек отказался от этого требования и провел церемонию персонально. Он должен признать, что это ужасно забавно, это — дело чести — молодого Американца. И он улыбался всякий раз, думая об этом. Что это за Американская фраза? Как это быть — «немного беременным»? Ибо молодой воин был обращен. Он просто отказался признать это. Помощник появился в дверях у входа на террасу, глядя на него выжидающе. Человек знал, зачем тот явился, чтобы напомнить ему о его запланированных обязанностях на тот день. Но Человек не хотел уходить, пока остальные не сделали это. Это был последний день, последние часы под его личной опекой. И… И боюсь ли я никогда не увидеть их вновь? Или я боюсь собственного чувства вины, когда они уходят? Но нет. Он ничем не мог помочь им больше. Он не мог кричать с кровель о своем положении. Он не мог объявить миру, что он — и они, и жертвы — знали, что это так. Он не смог объяснить это молодому воину. Он попытался рассказать ему о долгом, трудном пути Матери-Церкви, o ужасной трагедии, если они вернутся, или даже будут осознанно развернуты, к тем темным, Темным Векам. Ибо не так много вампиров. Не настолько. И вскоре, с силой познания мира, не осталось бы ни одного. И это было-бы, как настаивал молодой воин, великим благом. Но что потом? Когда каждый священник осмеливался и чувствовал себя вправе видеть зло повсюду? Не думать об охоте на ведьм других властей, когда границы закона — временно — отменяются. Человек молился и печалился каждую ночь из-за жертв Зверя. Он не хотел молиться и печалиться из-за невоздержанности человека, который невольно делал дело Зверя для него. Он попытался донести кое-что из этого. Но молодой воин был глух. — Козел отпущения — и — морская свинка — было его горьким гонораром. И, конечно, он был прав. Но я прав, тоже, разве нет, Господи? Пожалуйста, потом, помоги мне перенести потерю этого смельчака! — Когда ты уезжаешь, сын мой? — спросил Человек. Феликс пожал плечами и встал. — Как только придет ваш человек. Как его зовут? — Отец Франциско. — Да уж. Правильно. Словно в ответ, Отец Франциско вдруг объявился, выбежал на террасу, поцеловал перстень Человека, затем, тяжело дыша, объяснил свое опоздание. Человек заверил его, что все в порядке. Феликс сделал то же самое, пожимая его руку. Молодой священник выглядел как человек, испытавший облегчение. Он тоже казался титаном на земле. Он был выше шести футов пяти дюймов и весил почти триста фунтов с громадными плечами и могучими ногами и огромной мускулистой шеей. Феликс любезно кивнул ему, затем позвал остальных следовать за ним. Затем он шепнул Франциско идти вперед и обернулся к Человеку. Почти шепотом он спросил. — Отец, Джек любил тебя, не так ли? Человек заколебался, промолвил, — Да, он любил. — А еще он ненавидел тебя, не так ли? — Да. Наступила пауза. Молодой человек выглядел больным, выглядел принуждаемым, несчастным. Наконец он проговорил. — Полагаю, я тоже начну ненавидеть тебя. Человек не ответил. Что он мог ответить? Конечно, молодой воин скоро его возненавидит. И, конечно, он был бы вправе. Не ходи! Хотел он сказать. Но он не сказал этого. Останьтесь и наслаждайтесь моими садами и солнечным светом и своими жизнями! Но он этого не сказал тоже. Отче, прости меня! Толпа собралась у двери на террасу. Много прощальных слов было сказано. Были прощальные улыбки. Прощальные объятия новобрачной. Затем пришло время уходить. Кот, который еще не встречал высоченного Франциско, был впечатлен. Он во все глаза смотрел на массивную комплекцию, на ноги, подобные древесным стволам, и особенно, на мускулистую шею, широкую, как его талия. — Что, — спросил он внезапно, — это позиция Церкви в отношении стероидов? — Неважно, — добавил он быстро, увидев недоумение на лице клирика. — Пойдемте со мной, Франциско, — продолжил он, направляя гиганта к двери. Затем он приостановился, посмотрел на него. — Скажите мне, Отец, вы водите машину? — Конечно. — Хорошо, — ответствовал Кот и он направил их обоих в дверь и вниз по лестнице с глаз долой. — Вы умеете водить. Тогда, если машина сломается, вы сможете нести ее… Затем они все исчезли. Только Человек одиноко стоял в своем саду, улыбаясь. Гордый. Печальный. O, Сладчайший Спаситель, как же ты должен любить их…