Ни в доме, ни рядом с ним, никого больше по мою душу не оказалось. Труп мужика я в комнату затащил, у стены положил. Мадлен руки-ноги связал, рот тряпкой заткнул и сам спать не раздеваясь на кровати завалился. Даже сапоги не стал снимать — мало ли что. Делал я всё это и сам себе чуток удивлялся. Убил человека, пусть не в первый раз, но сейчас во мне даже ничего и не ворохнулось. Как-то обыденно это сделал, словно стакан воды выпил. Да, напали на меня, самое малое — ограбить парочка эта меня хотела, а может и убить. Я и в ответ — сам убил. Без всякой войны. Походя. Стакан воды… Многое тут сейчас со стаканом воды стали сравнивать. То — как стакан воды выпить, другое — как стакан. Устойчивое это теперь словосочетание. Вот и въелось оно мне в голову ещё в стенах наркомздрава, даже мысль свою так я сформулировал. Дверь дома я запер на засов, лёг и… уснул. Даже не ворочался. Видно, что-то копилось во мне такое, а тут — раз и изменился я. Хорошо это? Плохо? Наверное, ничего хорошего. Ладно бы на фронте это произошло, а то — уже после его, далеко после. Сны ко мне в эту ночь никакие не приходили, утром я поднялся с кровати хорошо выспавшимся. Встал. Чашку воды из самовара на столе нацедил. Выпил. Мадлен на полу заворочалась, услышала, что я уже не сплю. Не стал я её развязывать, ни о чем спрашивать. Передумал с дамочкой говорить. Вышел из дома, дверь прикрыл и в сторону станции зашагал. Утро было тихим и солнечным. Люберцы ещё не проснулись, только птички голос подавали. Где-то, далеко ещё от меня, еле слышно паровоз гуднул. Я ускорил шаг — ожила железная дорога, нечего мне тут оставаться, надо уезжать скорее. Глава 11 Казань Слава Богу, поехали… Правда, уже после полудня, но двинулись. Не по расписанию, но в нужном мне направлении. Состав был большой, но тащил его декапод. Ефимка. Декапод — это десятиног. Родом он из Америки, но изготовлен по чертежам русских инженеров. Ефимка, значит серии Еф. Серия Еф — выпущен в Филадельфии. Одна бегунковая пара колес и пять — движущих. Декапод-то грузовой паровоз. За каким хреном он пассажирский состав тащит? Ничего больше не нашли? Бардак… Тут, в этом мире, я только и знаю, что езжу. Туда-сюда, туда-сюда по России-матушке и не только. Паровозы в лицо уже узнаю. Декаподы с началом войны появились, а сейчас, после революции, американцы их, скорее всего, больше нам поставлять не будут. Жаль. Паровоз хороший, мощный, российскими инженерами придуманный. Одно плохо — прожорливый. Заворот ещё его железных кишок от дров случается. Привереда он — хороший уголёк ему подавай. Едем — петляем. Виляем по ровному месту. Это тебе на трасса Москва — Петербург. Она — пряменькая. Почему? Государственная, казенная. Тут — железная дорога частная, хоть и вчера национализированная. За одну ночь она прямее не стала. В России при императорах проектировщикам платили за сложность работы, вот они и изгалялись — тут поворотик, там поворотик… Кроме перемещения на поездах, я ещё и пол мира обошел на кораблях. Где — с песнями, а где и в каторжанском трюме… Сейчас же — опять просыпаюсь и засыпаю под стук колёс. Долгонько поезд от Москвы до Казани при советской власти идёт, не как при царе-батюшке. Вокзал в Казани — красавец из красного кирпича, но мне на нём задерживаться не стоит. Шапку в охапку и дай Бог ноги… — Стой! Два солдата. Один — постарше, второй — в обмотках. Сапоги ещё не заслужил. — Документы! Чем я им не понравился? Вон сколько народа с вокзала выходит, а они меня тормознули! Ещё и обыщут как!!! В вещевом мешке у меня два револьвера и горсть патронов к ним. Думал же, за станцию до Казани сойти… Мля… — Пожалуйста. — протягиваю свою бумагу про рога и копыта. Старший повертел в руках филькину грамоту и передал младшему. Тот, видно, в их паре за грамотея. — Во-ро-бьев Иван… Вслух по слогам начал читать парнишка в обмотках. Да, не университетское у него образование, хотя, Казанский университет — в стране один из лучших. Даже очень хороший медицинский факультет здесь имеется. — … для заготовки рогов и копыт… — продолжал читать солдат помладше. — В чертей наряжаться? Мля… Юморист попался… У самого, вон, как звёздочку на фуражке перекосило… — … для нужд гребеночного и мундштучного производства, изготовления пуговиц и оправ для очков. Солдат в обмотках расчитался и уже шпарил не хуже того же дьячка. — Печать проверь, — отдал старший приказ младшему. — Имеется. Честь по чести. Как не иметься. Специалист эту бумагу делал. — Проходи. Младший вернул мне изделие Ильи Ильича. Я зашагал дальше. А от старшего-то перегарчиком несёт. Вот тебе и татарин. Разбаловались они тут при советской власти… Я двинулся от вокзала в сторону виднеющейся впереди мечети. Мне бы рынок какой сейчас найти и с обозом в сторону Вятской губернии двинуться. Кажется, и искать его не надо. Всего ничего прошагал, а кругом уже торгуют. Продавцы предлагали много чего, но основным товаром, так мне показалось, были мочальные кули. Кули были разных размеров, но определенных. В селе, когда я у Федора жил, эти кули были в широком обиходе. В каждый входило определенное количество пшеницы или ржи, поэтому зерно продавали и покупали не на вес, а именно такими кулями. Предлагались кули не по одному, а целыми связками. По сто штук, если я правильно продавца понял. Говорил он не чисто, мог я и ошибиться. Торговали тут и маленькими кульками, рогожей, ковриками из лыка, которые клали перед входом в дом. При желании можно было приобрести и лапти, мочалки и даже детские люльки, сплетенные опять же из лыка. Под ногами у меня чавкало, было грязно и мусорно. Даже сапог своих мне стало жалко. Шум, гам, морды мелькали какие-то криминальные… Так. Стоп. Вятский говорок ни с чем не спутаешь. Я подошел к двум справно одетым мужикам. Глава 12 Снова и опять Вятские, они такие… вятские. Даже говорят не как все. Первое — окают. Говорят, как пишут — корова, молоко. Второе — вместо «е» между согласными произносят «и». Веник у них — виник. Вместо «щ» часто произнося «шш» — овошши, ешшо. Заменяют «ц» на «ч» — колодеч, черква, мельнича. Окончания у слов часто теряют — за грибам, с ногам, за ягодам. Вятчане считают нормальным склонять иностранные слова — в польте.