Деревянные стены Детинца уже примелькались Духареву, стали такими же знакомыми, как месяц назад – площадь перед метро «Балтийская». А вот внутри он с того, первого, раза больше не бывал. Ворота, так же как и в тот раз, были приотворены. Их никто не охранял, в отличие от городских. Понятно почему. Большой вражеский отряд незаметно не подберется, а малого Скольдовой дружине бояться стыдно. Ворота не охранялись, но на крылечке сидел незнакомый гридень: зрелый мужик с обвязанной серебряной нитью косой. Раз с косой – значит, с юга. Северяне кос не плели, а варяги и вовсе стриглись коротко, чтоб шлем носить сподручнее да живность всякая не заводилась. – Кто такие? – не потрудившись встать, спросил гридень. Друзья назвались. Гридень кивнул, поднялся, свистнул. Появился отрок. Молодой. Лет шестнадцати, но уже опоясанный мечом. – Этих двоих – к батьке,– распорядился гридень. И Мышу: – А ты куда? За тебя никто не говорил. – Я – с ними! – пискнул было Мыш, но гридень поймал его за шкирку.– Сказано – стой! А вы че ждете? Пинка под зад? Серега удержался от того, чтобы выразить свое мнение о Скольдовом воине вслух. И так ясно, что подарков им дарить не станут. И не стоит прямо с порога нарываться на скандал. Тем более что оперативность, с которой княжий наместник осуществлял наказание виновных, Духарев видел собственными глазами. Отрок, в отличие от южанина, Чифане был знаком. Поэтому он рискнул спросить: – Сам – как? – Увидишь! – посулил отрок. По его физиономии чувствовалось: приятного зрелища Чифане ждать не стоит. Увидев, куда их привели, Чифаня, судя по всему, окончательно пал духом. Длинный зал, хорошо освещенный, с высоченными стрельчатыми окнами. Свежий ветерок невозбранно гулял по обширному помещению. Летом это было приятно, а зимой, наверное, не очень. «О чем я думаю! – одернул себя Духарев.– Да нас, похоже, сейчас судить будут!» Собравшиеся в зале действительно напоминали трибунал. Скольд, князев наместник, в блестящей броне, восседающий на высоком кресле. По правую руку от него – аскетического вида старик с гладкой белой бородой, увешанный всякими фенечками и прибамбасами, с посохом, в колоритной шапке с желтыми оленьими рогами – тяжелый, должно быть, головной уборчик. Дед – наверняка жрец кого-то из местных богов. Скорее всего, Волоха. По левую руку от Скольда расположился городской старшина, тоже дедушка, заслуженный, из «гостей». «Гостями» же здесь называли купцов, что ходили дальше прочих. В Царьград, например. Очень важный дедушка и очень сердитый. Серега не ко времени вспомнил, как слыхал от Мыша: дедушка этот трижды, через домочадцев, ставил на проигравших и влетел, вероятно, на приличные бабки. «Надо было ему презент сделать!» – подумал Серега, но эта мысль явно припозднилась. Поздно пить боржом, когда почки отвалились. Среди прочих важных персон Духарев углядел знакомого огнищанина, старшину деревянных дел мастеров (этот глядел с сочувствием) и… старого приятеля Горазда. – Слыхал я,– начал наместник,– затеяли вы люд честной обирать по ромейскому обычаю? – Почему по ромейскому? – удивился Духарев. – Молчи! – прошипел Чифаня. Наместник вроде и не услышал реплики. – Людей обирать да в игры играть, что лишь в священных местах да во славу великих пращуров играть положено,– продолжал Скольд.– А дело это худое и большую беду кличет. Признаете вину свою? – Да,– тихо проговорил Чифаня. – Нет! – громогласно заявил Сергей. – Чужак, он и есть чужак! – фыркнул Горазд.– Его это умысел! И богов отчих наших он хулил… – Это как же, интересно, я их хулил? – возмутился Духарев столь явным поклепом. – Да всеми деяниями своими непотребными! – усмехнулся Горазд. – В огонь кощуна! – грохнул посохом длиннобородый. Ни хрена себе! Он что, всерьез? Серега покосился на Чифаню. Тот стоял бледный и несчастный. – Кто еще слово молвит? – грозно вопросил Скольд. – Я! – произнес старейшина плотников. Серега глянул на него с надеждой. Напрасно. – Чужаку – смерть,– сухо сказал старейшина.– А за Любимова внука я так скажу. Соблазнил его чужак, потому негоже убивать парня. И Любима обидим: то ж родич его. Наказать нужно. Дюжину плетей дать – и ладно. – Дюжину? – скривился городской старшина. – Да не сдюжит он боле! – настаивал «деревянный» мастер.– Вишь – хлипкий! К работе родовичей не годный. Потому и к дурному пристал. – Верно,– поддержал плотника огнищанин, которого Серега пару раз видел на Любимовом подворье.– Дюжины хватит. А чужака Перуну отдать! – Пускай,– согласился городской старшина.– Но хищенное обкраденным возвернуть следует. – Сначала – вира князю! – строго произнес Скольд. «Да это же они наше имущество делят!» – сообразил Серега. – Чужака Перуну отдать не годится! – возразил Горазд.– Он – не добыча воинская и не рода нашего. Чужак, я слыхал, белому богу поклоняется. Так? – Он обращался не к Духареву, а к Чифане. – Так,– упавшим голосом подтвердил тот. – Вот! Сей дар не утолит Перуна, а осквернит! – объявил Горазд. – Огонь все очистит! – бухнул посохом фенькастый жрец.– В огонь кощуна! «Ах ты пердун рогатый!» – подумал Серега. Поглядел на окна. Выскочить можно… Если стрела не догонит. А если не догонит – то дальше что? Куда бежать? И к кому? И где гарантия, что эти не решат на Мыше со Сладой отыграться? За родича. – Что Перуну угодно – мне решать, волох! – осадил дедушку Скольд.– Говори дальше, Горазд. – Я вскорости в Киев на лодьях побегу,– сказал купец.– Чужака возьму и вместе с прочей челядью продам. Они за своих единоверцев добрый выкуп дают. А не дадут – так продам, но это вряд ли. Ихний он. Там в те ж игры играют. Остах, ты к ромеям ходил: правду я говорю? – Правду,– неохотно согласился городской старшина. – А я говорю – в огонь кощуна! Иль кровь ему на священном месте отворить! – закричал жрец, вскакивая.– Накличешь беду, воин! – Может, себе его возьмешь? – спокойно спросил Скольд. – Мой господин крови не радуется.– Дед тут же успокоился и сел на место. – Это мы знаем,– сказал один из княжьих воев.– Твой господин иное любит, да мы слыхали, чужак и в этом не промах. Присутствующие заухмылялись. Напряжение в зале чуточку спало. Серега, который все это время лихорадочно думал, как вывернуться из ситуации, кажется, отыскал лазейку. «Была не была! – подумал он.– Терять мне нечего. Сожгут, зарежут или в рабство продадут. Хрен редьки не слаще!» – А можно мне сказать? – крикнул он. – Твоя вина установлена! – отрезал Скольд. – А я не о моей вине говорить хочу! – О чьей же? – О твоей! – дерзко бросил Духарев. В зале на несколько мгновений стало совсем тихо. – Что ты сказал? – грозно сдвинув брови, осведомился наместник. – Ты слышал! – с вызовом заявил Сергей.– Дашь мне говорить или как? И как в их первую встречу, уловил в глазах воина нечто вроде одобрения: любил Скольд отвагу. Горазд шевельнулся, порываясь что-то сказать, но не рискнул. – Говори! – сурово произнес наместник.