– Много себе позволяешь, чужак,– проворчал Горазд.– Захочу – так тебя возьму. – Не возьмешь! – запальчиво выкрикнул Мыш.– Он брат мне! – Не свисти! – усмехнулся Горазд.– Голомята! Чужак те че о брате говорил? – Не-а! – потряс лохматой бородой Голомята. – Не брат! Это сказал подошедший Чифаня. «Предатель!» – подумал Духарев, но поторопился с выводами. – Не родный брат, побратим! – продолжал Чифаня.– Я тому видок! Мыш по отчине – из княжьих людей, вольный. И Серегея ты под себя взять не сможешь, коли он против. А не то – пусть Скольд рассудит! – Во! Пусть Скольд! – поддержал Чифаню Сычок. И встал рядом с Духаревым. За их спинами маленький Мыш совсем потерялся. – Обойдемся без Скольда,– буркнул купец. Серега видел: Горазд раздосадован. И еще он видел, что народ в «закусочной» притих: все внимательно слушают их спор. Купец глянул из-под насупленных бровей, потом скосил глаза на лежащий на лавке меч. «Схватит – я ему врежу! – подумал Духарев.– И будь что будет!» Горазд меч не тронул. – Ладно,– проворчал он.– Припомнится. Мыш потянул Серегу за рукав: пошли. Духарев зуб дал бы: не будь вокруг других людей, Горазд так просто не сдался бы. Показал бы силу. – Нехорошо вышло,– сказал Чифаня, когда они вернулись за свой стол.– Горазд на обиду памятливый. – Да чего он тебе сделает! – запальчиво крикнул Мыш. – Мне – ничего. А вам с Серегеем – может. Пошли спать, что ли? Глава восьмая, в которой Серега Духарев размышляет о мистическом В соломе шуршало, в стенах скреблось и поскрипывало. Зудели комары. Снаружи, где-то на реке, орали лягушки. Ночь. Летняя ночь. Обычная летняя ночь. Только вот Серега отчетливо помнил, что его предыдущая ночь была зимней. И мелкий снег вихрился перед лобовым стеклом, неприятно снижая видимость. И никаких комаров. Серега загадал: «Вот сейчас мигну – и снова окажусь в салоне Вовчиковой тачки!» Не получилось. Все та же темная избенка, комары и лягухи. Спит на лавке, завернувшись в холстину, славная девочка Слада. Посапывает на соломенном тюфяке Мыш. А Сереге не спится, хотя день у него был длинный-предлинный и запутанный, как чужой сон. Ну, уже не совсем чужой. И точно не сон. «А может, лежу я сейчас в дурдоме на коечке…» – мечтательно подумал он. Был у Сереги школьный кореш, тоже Серега, и прикалывался на всякой мистике. И гнал всякие телеги типа, что все, что мы видим,– лабуда и дым. К примеру, идет навстречу девчушка на каблучках, с загорелым животиком, а вовсе это не животик, да и не девчушка, а просто нечто , на которое навесили ярлычок: клевая девочка. И по этому ярлычку ты собираешь всю картинку. А как это все на самом деле, видят только грудные младенцы. Потому что их еще не приучили «собирать картинки». И ежели этот «способ сборки» поменять, то вполне окажется, что не город вокруг, а красная пустыня, а ты не двуногое прямоходящее и пивопьющее, а какой-нибудь хвостатый ящер о шести головах. По молодости Серега эти темы слушал с интересом. Не то чтобы верил, но… любопытно. Но экспериментировать не тянуло. И правильно. Вон тезка экспериментировал – и доигрался. То ли кислоты пережрал, то ли грибочков, но шифер у него съехал капитально, вторая группа инвалидности. Тем не менее в идеи одноклассника духаревская тема укладывалась. А возможен был и совсем простой вариант: никакой такой «прежней жизни» у Сереги не было, а просто здешние молодцы дали ему крепко по башке, и память у Духарева отшибло, да и навеялось ему, что жил он когда-то в Питере, учился в универе, бегал на лыжах… Или, к примеру, вселился в Духарева нехороший бес… В общем, идей было много, но все – «кислотные». «Буду-ка я лучше спать»,– сказал себе Серега. И уснул. Глава девятая, в которой не происходит ничего существенного Проснулся Серега оттого, что Мыш пощекотал ему пятку. – Ну здоров ты спать! – заявил названый брат.– Солнышко уж без малого на самую маковку забралось. Серега сел, пощупал затылок; нормалек. Почти не больно. И тут же дернулся: прямо по его ноге ползла змея! Тьфу ты, пропасть! Обычный уж! Серега смахнул его на пол. – Эй, ты что! Не обижай! – сердито проговорил Мыш. Подхватил ужа и отнес к миске с молоком. Как кошку. – А Слада где? – спросил Духарев. – Да в лавке, где ж ей быть,– пожал плечами Мыш и похвастался: – А я по рыбку ходил. Во! – Паренек махнул связкой окуньков и лещей.– Будет на жаренку! – А искупаться в вашей речке можно? – осторожно спросил Духарев. – Да почему ж нельзя? – удивился Мыш.– Пошли! В воде отражались синее небо и зеленая листва. Мыш быстренько скинул с себя все, кувыркнулся в траве, вызвав переполох в племени кузнечиков, вскочил… – Ух ты! – воскликнул он, восхищенно взирая на Духарева. Серега решил было, что причина восторга – его атлетическая фигура, но оказалось, что фигура ни при чем. Предмет, потрясший воображение названого брата,– Серегины ярко-алые трусы-плавки с вышитым орлом на кармашке. Мыш с огромным уважением пощупал тонкую ткань. – Это кто ж те спрял такое? – поинтересовался он. – Да я откуда знаю? – ответил Духарев.– В фришопе купил. Здесь глубоко? – Он кивнул на текущую двумя метрами ниже воду. Вместо ответа Мыш разбежался и сиганул вниз. – Давай! – заорал он снизу. Серега отошел на пяток шагов, разогнался, взметнулся вверх ласточкой, описал идеальную дугу и чисто, как нож, вошел в теплую воду. Песчаное дно ударило по подставленным рукам, течение мягко потянуло за собой. Серега вынырнул и пошел поперек струи мощным кролем, наслаждаясь собственной силой, скользящей вдоль кожи водой и тем, что Мыш наверняка глазеет на него и, очень может быть, восхищается им самим, а не турецкими плавками. Оказалось, что наблюдает за ним не только названый брат. Когда Серега достиг противоположного берега, до которого было всего ничего, меньше сотни метров, то обнаружил деревянные мостки, а на мостках – трех аборигенок, занимавшихся постирушками. Ради Серегиного заплыва они сделали перерыв и глядели теперь с любопытством на его стриженую голову. Аборигенки были – как куклы барби. Не по внешнему виду, а по сходству между собой: пшеничноволосые, скуластые, веснушчатые и фигуристые. Одна, видимо, побойчее, выпрямилась, не озаботившись, впрочем, освободить подол юбки, завязанный узлом намного выше колен. – Ай да молодец! – воскликнула она, подбоченясь.– Я б такого потискала в дажьбожью ночь! Икры у аборигенки были загорелые, а ляжки белые, как молоко. Серега приветливо махнул рукой, повернулся и обратно поплыл уже не кролем, а баттерфляем. Что, по его мнению, смотрелось еще круче и при духаревской ширине плеч на противоположный пол действовало, как прямое попадание в БТР: взрыв, огонь и полная гибель. Не то чтобы ему очень хотелось понравиться этим сочным бабенкам: с точки зрения Духарева, Слада была куда симпатичней; но Серега любил произвести впечатление. Метрах в двадцати от своего берега Серега нырнул, а вынырнул уже прямо под Мышом, подхватил мальчишку за ноги и подкинул вверх. – Ну ты, Серегей, ну ты плавать! – фыркая и отплевываясь, крикнул названый братишка. Серега достиг берега и вытянулся на теплом песочке. Мыш плюхнулся рядышком. – Слышь, Серегей,– спросил он.– А ты, часом, не нурман? – С чего ты взял? – удивился Духарев. – У нас так не плавают. – Как – так?