Так и пришлось глаза сомкнуть. Слушать теперь можно только, как лучинка потрескивает. Как сверчки на улице песни лунные поют. Как бабка всё с пряжей перебирается. Слушать да уплывать отсюда. В сон живительный. Обняло всё тело Варино теплом домашним, живительным. Да и разум под него затих. Ничего ей не снилось. Будто темнота и пустота только перед глазами стояла. Как поле безлунное. Только отголоском, на границе самой размышлений мысль приятная плескалась, что сдюжила всё Варвара. Вернула Велижанку. Сил это даже на сон крепкий придавало. Не сразу поняла Варя, что проснулась. Просто руки на ноги свои стала на лежанке чувствовать. Затекли вроде — долго слишком без движения были. Повернулась она на бок, почувствовала, как кровь по телу молодому забурлила. Удобно снова стало. И уснуть бы можно, да чего-то сердце чаще биться начинает. Разбудить, что ли, тело старается? Голова-то чумная ещё — не хочется ей с отдыхом так скоро расставаться. За глазами темнота зиждется — не рассвело. Только сердце бодростью нехорошей наполняется. Разум будит да боспокойством тело наполняет поспешно. Открыла тогда Варя глаза. Смотрит — на полу деревянном узор лунный, формой оконный напоминает. Свет холодный, голубоватый. К себе приманивающий. Совсем рядом с лежаком Вариным. Ещё чуть-чуть — и подползёт. Замутнённый только какой-то. В середине самой пятно тёмное, будто само в себя затянуть пытающееся. Проморгалась Варя, сон с себя прогоняя. К окну поскорее оборотилась. Помнит же, что ставнями его закрывала! Глядь — а в окне тоже пятно чёрновое торчит. Поперву Варя и успокоилась будто — разглядела очертания козлиные да решила, что скот домашний у соседа какого из загона сбежал и пошёл по селу бродить, от любопытства звериного в окна чужие заглядывая. Да только ещё сильней сердце сжалось, когда додумалась Варвара, что не бывают козлы высокими такими, что в окно избяное беспрепятственно заглядывать. А уж когда у «козла» огнями красными две точки на лице вспыхнули… Насилу успела с лежака на пол Варвара перекатиться — аж локоть весь содрала. А на постель её уж куль тёмный да животный перекатился из окна. Закричать бы со страху, да только язык у Вари что ли отнялся? Только и смогла, что на ноги подскочить торопливо, чтоб перед гостем непрошеным не валяться. Смех негромкий по сеням раздался. Противный такой, что уши изнутри царапающий. Смех уж Варе знакомый. — Чего ж, девка неблагодарная, со свиданьица-то улепетнула? — как тут голос чёртов не узнать, который буквально ночь назад слушала? Захолодело всё у Вари разом. Позабыла она на радостях о чёрте обиженном. — Да жених из тебя неважный. Покатал да бросил! — говорит в ответ, а сама глазами шныряет, чем бы оборониться можно. И ведь ничего не припасла, бестолковая — ни мака, ни крапивы. Ни оладий тех же. Разозлился, видать, чёрт на ответ такой — еле Варя успела в сторону от него отпрыгнуть. На лавку налетела, головой аж корыто, что на стене висело, сшибла. Дверь-то в комнату закрыта — видать, не слышат в избе, как чёрт копытами по полу елозит, Варю глаз огоньками выцепляя. — Ты не кручинься, красивая, — с издёвкой ещё говорит. — Сейчас заместо подружайки своей сойдёшь — всем чертям невеста будешь! И опять на неё как полетит, что бык рассерженный. А грохоту-то, грохоту! Всё село уж проснуться должно. А чего-то даже дверь родительская не открывается. Морок что ли какой навёл чёрт окаянный? Невестой-то чертям Варе становится без надобности. Избежать бы счастия такого. Вот Варя так в сторону дёрнулась, что аж задом замок дверной повредила. Заскрипела дверь входная, на улицу откидываясь вместе с Варварой. Та и бегом припустила к калитке. Понимает, конечно, что силу неживую не обогнать. Чует спиной пыхтение да торопливость чужую. Уж скоро настигнет её чёрт мохнатый! Хорошо, что под ноги чего-то попалось — запнулась Варя, рыбкой наземь и бухнулась. Так чудище мохнатое через неё и перелетело, аж в забор вписалось со всей дури. Глядит на него Варя, а сама зачем-то землю ощупывает — найти видать пытается хоть что, чем отбиваться можно, покуда не очухался. И скользнула ей в руку рукоять деревянная — об неё Варвара и запнулась. Подхватила она колдобину да перед собой и выставила. Оказалось, ухват это — тот самый, которым чуть сама от бабки не получила давеча. Варя ж его, на случай всякий, из избы вынесла. Мало ли, зачем лишний раз бабке о нём напоминать. А теперь рогами его как раз на рога чёртовы указывать можно. Ночь лунная, хорошо весь двор видать. И чёрта треклятого тоже. Ловкий он, зараза. Только, кажись, чуть дырку в заборе не проделал — а уже на ногах стоит. Руки в стороны развёл, сейчас на Варю двинется. Не спешит даже — знает будто, что всё равно некуда той не деваться. И ухват её не спасёт особенно. Тут показалось Варе, что птица какая тёмная через двор метнулась. Хрясь! И прямо в голову чёрту врезалась да о рога разбилась. Черепки под копыта чёрту посыпались. Видно, искры из глаз красных полетели, потому что успела Варя и ткнуть тело его широкое ухватом, и чрез забор перенестись махом — как только прыгучести хватило? Хотя будешь, конечно, от чёрта мстительного убегать, и не на то сил хватит. Только ловчее чёрт тот самый становится — не успела даже духа Варя перевести, как снова спиной его чует. Настигают её. Волна будто тёмная, злее ночи, стала Варю опутывать со всех сторон. Страх уж настоящий проклюнулся, уже духом сильным не перебитый. Куда ведь Варе бежать? Чего соображать? Сцапает её сейчас чёрт проклятущий. А ведь не хочется так… Не поняла сразу Варя, чего она остановилась-то. И отчего болью тело всю прошибло разом — не упала ведь вроде. Назад только её оттолкнуло сильно. И смогла даже Варя в свете лунном разглядеть препятствие своё. Человек это вроде оказался. Крепкий какой — даже не шелохнулся от Вариного столкновения. Только её руками сгрёб. Оказалась Варя в объятиях «медвежьих», только стук сердца чужого по ушам лупит. Шерсть будто в лицо звериная бьёт. Думала уж Варя, какая новая на неё напасть, уж примирилась было с участью свою. Да только не стали душить её — наоборот, с такой силой отбросили, что Варвара на пару аршин в сторону отлетела. — Беги! — крикнули ей. Признала Варя голос Тихона. Да вместо того, чтоб послушаться его, будто ногами к земле приросла. И увидала, как чёрт, что бык, на Тихона несётся, который теперь между ними стоит. Рычит уж чёрт, фыркает, того и гляди свиньёй заголосит. Глаза уж — не огоньки, а натуральные факелы злобные. Кажется, и размером чёрт разрастись успел — уже не козла, а телка настоящего напоминает. Бухнулся чёрт об Тихона — как устоял тот только? — да назад откинулся. Завизжал, будто режут его. Снова вперёд понёсся. Смотрит Варя, а Тихон что медведь стоит — ноги растопырил, голову к плечам опустил, руки расставил. Даже будто за рога чёрту ухватиться успел, да только сил всё равно не хватило — вывернулся тот и Тихона развернул. Подпрыгнул чёрт в воздух, завис будто между небом и землёй. Да копытами как щёлкнет одно об другое! Сразу как гром по небу прокатился — только нету туч-то на нём. Луна как светила безалаберно, так и светит. Но затряслось всё вокруг. И будто чёрт, в воздухе подвешенный, больше стал расти? Раскрыл рот, да как дохнёт в их сторону — жарко сразу нехорошо стало. А у чёрта самого искры из глаз посыпались. Прям в Тихона сторону — столпом целым. Дёрнулась Варя, как если б в неё саму столп огненный полетел. Даже на лбу взмокшем огонь неприятный почуяла. А Тихон так и рухнул, что подкошенный. Тут уж всерьёз Варя испугалась — раньше-то будто и не верила до конца, чтобы нежить всякая могла настоящий вред причинять. А тут прям увидала. Сердце у неё всё подобралось. Себя не запомнив, понеслась Варя вперёд, к Тихону. Зачем только? Чем ему помочь-то сможет? Да только не может она по-другому. А тот ведь живёхонький оказался! Завозился, за пазуху полез. Видит Варя — серебристое в руке у него мелькнуло, да в чёрта и полетело. Крутится неровно, неловко как-то. Да это ж подкова железная! Не даром Тихон в кузнеце подмастерьем значится. Смотрит Варя, как подкова в воздухе кружится, радеет за неё. И — ура! — так чёрту зазевавшемуся в пятачок и вписалась. Всхрякнул чёрт, растерялся, даже ростом поменьше стал. А Варя на радостях и припомнила, что от чертей этих крапива помогать может. Хотя от этого может и не поможет — ему вон в рожу самую подковой закатали, а он и не сдулся даже. — Куда лезешь, проклятый?! Не твоё дело, так не суй морду! — о, говорить не разучился. И не привычным голосом своим, писклявым да противным, а громким, будто в воздухе перекатывающимся, громом разбивающимся. Как не проснётся-то никто? — Проклятый не проклятый, а рога пообкусать могу, — отозвался ему Тихон, с земли подымаясь. Позабыли они про Варю что ли? Вон, опять чёрт на Тихона пикирует. Обидно даже чуточку… С обиды Варя и натянула на ладони рукава рубашечные да к кустам крапивным бочком пробираться стала. И Тихон пока непонятно как, но отбиваться от чёрта летучего продолжил. Сильный, видать, зараза, — намахался молотом об наковальню что ли? Интересно, если по нему крапивой попасть — ничего с ним не сделается? Схватилась Варя за самый толстый стебель крапивный — что борщевик наощупь. Даже через рукава тканные колючками болявыми прожигать пытается. Дёрнула что есть силы — что земля под корневищем вздыбилась. Да поспешила чёрта атаковать. Ишь, чего удумал — невестой за собой утащить! Да лучше Варвара девкой-вековухой останется. Оно, конечно, ежели чёрта подкова не свалила, то и от крапивы толку не много. Так, взвизгнул только, когда листья колючие ему по хребтине прошлись. Выгнулся, как чумкой больной. Да враз к Варе и оборотился, Тихона оставив. Тот и завалился чего-то. А ежели по глазам чёрта крапивой ударить? О, тоже заголосил. Только повыше подняться додумался. Над Варей теперь оказался, над макушкой самой. Улыбаться начал, зубы заточенные выставляя. Видно, уж сцапать Варвару приготовился. А у той и стебель крапивный поник сразу — от дыхания, видать, зловонного. Чёрт же, как мышь летучая, проворно к ней дёрнулся. И чего теперь-то петухи не голосят, когда нужны так? Нет у Варвары больше надежды на птиц. И пришлось ей самой орать. Не петухом, конечно. Этим-то чертей не проймешь — не дураки чай. А вот речью русской… Говорок русский — он же как река вечерняя, что о берег тёплый бьётся, камушками как бусинами поигрывает. Что ветерок лёгкий, с травами зелёными играющий. Что свет рассветный, что гряды румянцем поливает. Это если конечно об разговорном языке говорить. А есть ведь и не разговорный. Которым между собой разговаривать не принято, ежели повода веского на него нет. Или если в рыло получить не хочется. А Варя тут на таком и заговорила, всех родных чёртовых припоминая и высказывая, где и чем они занимались, бесстыжие. Чтоб оскорбить посильнее да порицание чёрту своё высказать. Где такие слова Варвара узнала — кто теперь разберёт? Наверное, уж младенцем каждый чего-то такое в речи взрослых улавливает, что к себе притягивает больно, да говорить так вроде запрещается. А то, что нельзя — лучше всего и запоминается. Так что Варя всё, чего знала чёрту и выдала. Не из баловства окаянного — есть же поверие, будто мата русского все такие силы, что человеку навредить желают, опасаются. Чёрт видать из их числа был. Как услышал слова Варины, так в воздухе замер, даже спеси своей чёртовой подрастерял. А как Варя говорить закончила, мигнула — так и исчез чёрный, просто в воздухе растворился. Был — и нет его сразу. Варя глазам своим даже не поверила, по сторонам вертеться принялась. Думала, притаился где, ещё чего худого задумал. Исподтишка напасть собирается. Уж и небо светлеть начало — не розовым пока, серость только в черноте небесной проявилась несмелая. Не проснулся ещё Ярило[2], слуги его только, огонёчки как болотные будто по небосводу рыскать стали, проверять, спокойно ли всё. И тишина такая установилась вокруг. Спокойная. Птицы первые подщебётывать стали. Будто и не было только что чёрта в небе чёрном. Смотрит Варя по сторонам, а сама только сейчас понимать начинает, чего сейчас происходило. Отчего сердце из груди у ней выскакивает да в голову всё отдаётся, будто всё равно бежать или ещё чего делать требует. А по телу всё холод со слабостью расползаются. Только-только Варя Тихона заметила. Вот — сидит, головою рыжей трясёт. Встать вроде пытается. А у самого ноги с трудом слушаются. И дышит тяжело, будто до сих пор с чёртом борется. Понеслась к нему Варвара — враз силы все вернулись. Бухнулась рядом, глядит на парня. И теперь только видит пятно тёмное на рубахе самой. Не в траве Тихон вывалялся. Не землёю испачкался. Крови запах пугающий в воздухе ощущается. — Тихон? Ты чего? — сама зачем не знает вопросила Варя. А то так не видно, чего Тихон. — Ничего, — махнул он рукой, улыбнулся даже. И лицо его изменилось чем-то. Будто скинуло с него цепи обычные, угрюмым выражение вечно делающие. Будто распрямилось всё, живость даже обрело. А Варе неспокойно всё — потянулась она рукой было к рубахе запачканной. Да касание быстрое, холодное, враз ладонь её перехватило, так и не дало тела Тихонова коснуться. Глаза его светлые сталью кузнечной налились. Отпихнул он Варину руку от себя, как если б заразная какая была. — А ты чего, с чёртом водишься? — вот и холодок привычный в голосе Тихоновом скользнул. — С тобой-то? — обиделась враз Варвара. — Нет, не вожусь. — Ну и не водись, — согласно Тихон хмыкнул, рывком на ноги поднимаясь. Встала и Варя. Чего одной сидеть-то? Глядит на Тихона. Вот чего он дикий такой? Вроде и чёрта не побоялся, ранился даже об него, а теперь и вид делает, что не при чём. И Варвара не поймёт, делать-то ей чего? Не понятный он вообще — Тихон этот. А всё ж без него чёрт бы Варю изловил поди. Да и ранился-то парень из-за неё. Так что стыдно стало Варваре на Тихона обижаться. Отвела она тогда глаза в сторону и тише заговорила: — Пойдём к нам, рану хоть прочистишь… Знает Варя нрав Тихонов непростой. А всё равно царапнул смех его, не добрый совсем. — Ещё чего! — аж голову рыжую запрокинул. — В дом к тебе зайдёшь, ты и ночевать оставишь. А потом и жениться на тебе придётся.