Первый сюрприз ожидал миссис Норидж, когда она обнаружила, что лицо куклы полностью нарисовано. Ни стеклянных глаз, как она ожидала, ни прорезного ротика, за которым виднелись бы белые зубки и красный язычок… Будь рот прорезным, можно было бы предположить, что фарфоровый лепесток язычка выпал из обычного положения и действительно неуловимо изменил выражение кукольного лица. Но рисованный? Мягкое набивное тельце, головка неглазурованного фарфора. «Неужели “Саймон и Халбиг”?» – пробормотала она. Однако на затылке под волосами клейма не оказалось. – Хм! – сказала озадаченная гувернантка. Роберт наблюдал за ней, несколько успокоившись. – Значит, вы говорите, Роберт, улыбки не было. – Нет! Миссис Норидж была убеждена, что лучше поверить словам детей и ошибиться, чем пропустить то, на что следовало обратить внимание. Мальчик, впечатлительный и тревожный, по ее первому впечатлению, не отличался ни малейшей склонностью ко лжи, а вчерашнее наблюдение за играми с ковчегом убедило миссис Норидж, что у его сестры фантазия развита не в пример лучше. Определенно, он искренне верил, что выражение лица куклы поменялось. Однако нарисованная кукла не могла улыбнуться. Гувернантка склонилась над ней. Нельзя исключать никаких объяснений… Допустим, кто-то решил, что Абигайль слишком серьезна и перерисовал личико, не сказав об этом детям? Предположение было странным, но ведь она мало что знала об этом семействе. Кроме того, что вернувшаяся из далекой страны мать наотрез отказалась отдавать мальчика в школу, хотя на этом настаивала его тетка. Джулия Малкотт заявила, что хотя бы год проведет вместе с сыном, а затем определится с его дальнейшей судьбой. И хотя леди Джулии, кажется, было не совсем ясно, как обращаться со своими детьми, миссис Норидж не могла не одобрять ее решения. Нет, никто не рисовал новое лицо кукле. Если закрыть глаза, под пальцами чувствуется выпуклость фарфоровых губ, и уголки их приподняты. – Роберт, подойдите, пожалуйста. «Поразительно, что делает с детьми возможность поделиться своими страхами со взрослым», – подумала миссис Норидж, наблюдая, как мальчик, только вчера отказавшийся зайти в классную комнату, безбоязненно приближается к ней. – Что вы сейчас скажете об Абигайль? – У нее другое выражение, – твердо ответил Роберт. – Она раньше не улыбалась, – пискнула Агнес. Гувернантка и брат уставились на нее. – Вы уверены, Агнес? – Раньше ты говорила, что я все выдумал, – с укором сказал мальчик. Девочка пожала плечами. – Ты так испугался, что это было смешно. Она и правда стала улыбаться, миссис Норидж. Я знаю почему! – Почему же? – Потому что ей у нас нравится! – заявила Агнес и вернулась к своему занятию, утратив интерес к происходящему вокруг куклы. Роберт подскочил, осененный новой идеей. – Миссис Норидж! Я же рисовал ее! Подождите, я вам сейчас покажу… Кинувшись к столу, мальчик вытащил пачку эскизов и принялся рыться в них, приговаривая, что наконец-то все разрешится. Перебрав их дважды, он поднял растерянный взгляд на гувернантку. – Их нет… – Вы точно хранили рисунки здесь? – Она села рядом с ним. – Да. Они исчезли! Я зарисовывал ее профиль и анфас, но ничего не осталось. Агнес, ты брала их? – Вот еще глупости! Миссис Норидж быстро просмотрела оставшиеся наброски. Она мысленно отдала должное твердой руке и глазомеру художника. Рисование, несомненно, было отдушиной Роберта-Персиваля за те два года, что он провел под присмотром миссис Марш, и он добился больших успехов. «Выраженные способности, – сказала себе миссис Норидж (она избегала слова «талант» применительно к детям). – Нужно будет поговорить об этом с его матерью». – Может быть, сама Абигайль их утащила? – хихикнула девочка. – Ей не понравилось, что ты изобразил ее с кривым носом! Ночью она придет и откусит твой собственный! * * * Полковник Френсис Малкотт, сын покойного Персиваля Малкотта и полноправный владелец поместья, был не из тех людей, что склонны всерьез выслушивать истории о смеющихся куклах. Но и к его супруге миссис Норидж не спешила идти. Она воочию представила, как бледность покрывает лицо леди Джулии и как она стенает о горькой судьбе сына – сына, что закончит свои дни в Бедламе. Возможно, обостренную впечатлительность Роберт-Персиваль унаследовал от матери. Сестра полковника, леди Глория, вышла замуж за своего кузена, носившего ту же фамилию; таким образом, все Малкотты собрались под одной крышей. В молодости Глория Малкотт была красива, о чем свидетельствовал портрет кисти самого Винтерхальтера, однако ее красота тяготела более к воинственной мощи валькирий, нежели к робкой прелести фей. С течением лет ее фигура приобрела внушительность, какой позавидовал бы и ее брат, полковник. Все вышесказанное описывает в большей степени не саму леди Глорию, но ее супруга, Эдгара Малкотта, ведь характер выковывается в испытаниях. Эдгар часто вздрагивал без повода, боялся лошадей и собак, много читал, предпочитая немецких философов. Привычка сутулиться, заворачивая плечи внутрь, придавала ему сходство с нахохлившейся цаплей. Он редко имел ясно составленное мнение о чем-либо, чем раздражал кузена и выводил из себя жену. Был ли он одинок? У многих мистер Малкотт вызывал безотчетную симпатию, и кое-кто с большей охотой приглашал в гости Эдгара, а не его представительного кузена. Сам того не зная, он завоевал уважение миссис Норидж, стоило ей услышать, что не кто иной, как Эдгар, подарил Агнес и Роберту теннисные ракетки и настоял, чтобы в саду обустроили площадку для игры. Он был очень привязан к детям, ненавидел миссис Марш, а день ее увольнения отметил, напившись и выкрикивая оскорбления с крыши особняка, куда выбрался в костюме Адама. Определенно, мистер Малкотт был способен на бунт, пусть и запоздалый. К тому же именно Эдгар приобрел Абигайль. Быть может, он подскажет, что могло произойти с куклой? * * * – Это какой-то розыгрыш? – Эдгар Малкотт выглядел не на шутку раздосадованным. Волосы прилипли к его взмокшему лбу, он уставился на миссис Норидж, часто мигая. – Простите, мистер Малкотт. Мальчик сказал, что… – Роберт – известный выдумщик! – раздраженно перебил Эдгар. – Вас взяли не для того, чтобы вы потакали его… его… фантазиям! Вы отрываете меня от дел – и ради чего! Миссис Норидж заверила, что больше не позволит себе ничего подобного. – Простите мою дерзость, мистер Малкотт. Кукла удивительно хороша. Не удивительно, что Роберт так увлекся ею. – Я приобрел ее у частного мастера. – Эдгар несколько смягчился, видя раскаяние гувернантки. – Вернее, его наследника. Тот распродавал коллекцию на ярмарке в Бертишире… Хотя там была лишь одна кукла… Неважно. Миссис Норидж почтительно осведомилась, не будет ли ей позволено узнать имя мастера, раз на кукле нет клейма, но Эдгар Малкотт вновь начал багроветь, и она сочла за лучшее ретироваться. «Что за мастер не ставит свое имя на собственном произведении? – спросила себя гувернантка. – Тем более столь достойном! Абигайль сделала бы честь любому кукольнику». Проведав детей и убедившись, что их послеобеденный сон крепок и спокоен, миссис Норидж спустилась в подвал. Здесь кипела жизнь. Из разделочной в коптильню тащили свиные окорока на огромных подносах, в кухне стоял чад, в котором, как демоны в аду, метались кухарка и две ее помощницы. В гладильной комнате Энни ловко орудовала тремя утюгами, один другого меньше, чтобы на выходном платье леди Глории была отглажена каждая оборка, не говоря уже о воротничке. К ужину начинали готовиться сразу после обеда, а к обеду – днем ранее. Посудомойка гремела кастрюлями, натирая отмытую медь лимонным соком и солью, чтобы блестела как новая. Над всем этим царила Сара Берк. Как к любой экономке, пусть никогда и не бывшей замужем, обращаться к ней следовало «миссис». Миссис Берк управляла своим небольшим королевством такой твердой рукой, что даже леди Глория, желая сорвать на ком-нибудь дурное настроение, старалась подыскать другой объект. Что-то в облике и манерах экономки подсказывало, что она не станет держаться за место, если решит, что ее недостаточно ценят. Служанки боялись ее как огня. Молоденькую горничную, завившую волосы, миссис Берк уволила в ту же минуту, как увидела ее кудряшки. Служанка должна носить волосы гладко расчесанными и на прямой пробор. Подражать леди – это грубое нарушение устоявшегося порядка вещей! И вещи в мире Сары Берк продолжали стоять на своих местах. Увидев направлявшуюся к ней миссис Норидж, экономка насторожилась. Что еще нужно здесь этой вороне? – Миссис Берк, у меня по чистой случайности оказалась коробка пирожных из кондитерской Пьеретто, – сказала миссис Норидж, верная своему правилу не разводить долгих бесед. – Не согласитесь ли вы выпить со мной чаю? Пирожные исключительно свежи. Миссис Берк заколебалась. Она не одобряла поведения гувернантки, так запросто пригласившей ее к себе. Однако пирожные от Пьеретто соблазнили не одну даму. – В коробке есть птифуры с фиалковым кремом, – добавила миссис Норидж будто бы между прочим, и это окончательно решило дело. Что предрассудки по сравнению с птифурами! – Я буду у вас в четыре часа, – любезно сообщила миссис Берк, отчаянно пытаясь найти золотую середину между непринужденностью, которая могла бы показаться фамильярностью, и высокомерием. – Вы окажете мне честь! За чаепитием в своей комнате миссис Норидж повела беседу так просто и скромно, что миссис Берк была покорена. Не последнюю роль в этом сыграли птифуры и крошечные корзинки с марципановыми фруктами. Нечасто экономке доводилось лакомиться такими изысканными десертами! Когда перешли к ореховым пирожным, миссис Норидж воздала должное умению, с которым миссис Берк вела хозяйство, и похвалила вышколенность слуг. – Я всегда отвечаю головой за своих горничных, – с достоинством сказала экономка. – Не в упрек мистеру Чандлеру будь сказано… Чанлдлер был дворецким. Недолгое знакомство позволило миссис Норидж заключить, что перед ней человек ограниченный и чванливый. Эдгара Малкотта он в грош не ставил, к жене хозяина относился немногим хуже, чем к хозяйской собаке, а перед леди Глорией лебезил и пресмыкался, что не мешало ему воровать ее кларет. Гувернантка припомнила все, что слышала о дворецком. Служанка Энни упоминала о какой-то промашке, которую он совершил не так давно. – Мистер Чандлер бывает так занят хозяйским имуществом, что ему не до слуг, – вскользь заметила миссис Норидж. Две женщины обменялись понимающими взглядами.