Прогони тогда за дверь. Это я, Василий Тёркин, Говорю. И ты уж верь. – Да уж верю! Как получше, На какой теперь манер: Господин, сказать, поручик Иль товарищ, офицер? – Стар годами, слаб глазами, И, однако, ты, старик, За два года с господами К обращению привык… Дед – плеваться, а старуха, Подпершись одной рукой, Чуть склонясь и эту руку Взявши под локоть другой, Всё смотрела, как на сына Смотрит мать из уголка. – 3акуси ещё, – просила, — Закуси, поешь пока… И спешил, а всё ж отведал, Угостился, как родной. Табаку отсыпал деду И простился. – Связь, за мной! — И уже пройдя немного, — Мастер памятлив и тут, — Тёркин будто бы с порога Про часы спросил: – Идут? – Как не так! – и вновь причина Бабе кинуться в слезу. – Будет, бабка! Из Берлина Двое новых привезу. На Днепре За рекой ещё Угрою, Что осталась позади, Генерал сказал герою: – Нам с тобою по пути… Вот, казалось, парню счастье, Наступать расчёт прямой: Со своей гвардейской частью На войне придёт домой. Но едва ль уже мой Тёркин, Жизнью тёртый человек, При девчонках на вечёрке Помышлял курить «Казбек»… Всё же с каждым переходом, С каждым днём, что ближе к ней, Сторона, откуда родом, Земляку была больней. И в пути, в горячке боя, На привале и во сне В нём жила сама собою Речь к родимой стороне: