Только-только из Днепра. – Плавал, значит? – Плавал, дьявол, Потому – пришла жара… – Сытый, чёрт! Чистопородный. – В плен спешит, как на привал… Но уже любимец взводный — Тёркин, в шутки не встревал. Он курил, смотрел нестрого, Думой занятый своей. За спиной его дорога Много раз была длинней. И молчал он не в обиде, Не кому-нибудь в упрёк, — Просто, больше знал и видел, Потерял и уберёг… – Мать-земля моя родная, Вся смоленская родня, Ты прости, за что – не знаю, Только ты прости меня! Не в плену тебя жестоком, По дороге фронтовой, А в родном тылу глубоком Оставляет Тёркин твой. Минул срок годины горькой, Не воротится назад. – Что ж ты, брат, Василий Тёркин, Плачешь вроде?.. – Виноват… Про солдата-сироту Нынче речи о Берлине. Шутки прочь, – подай Берлин. И давно уж не в помине, Скажем, древний город Клин. И на Одере едва ли Вспомнят даже старики, Как полгода с бою брали Населённый пункт Борки. А под теми под Борками Каждый камень, каждый кол На три жизни вдался в память Нам с солдатом-земляком. Был земляк не стар, не молод, На войне с того же дня И такой же был весёлый, Наподобие меня. Приходилось парню драпать, Бодрый дух всегда берёг, Повторял: «Вперёд, на запад», Продвигаясь на восток. Между прочим, при отходе, Как сдавали города, Больше вроде был он в моде, Больше славился тогда. И по странности, бывало,