Гереон поставил на письменный стол бумажные пакеты с покупками. Бруно и новичка еще не было, и он решил еще раз примерить новые вещи. Он как раз пытался заправить рубашку в новые брюки, когда зазвонил телефон на его письменном столе. – Рат, криминальная полиция, – взял он трубку. – Аналогично. Так отвечал только один человек – начальник криминальной полиции Энгельберт Рат. Сердечные поздравления! Его благонамеренными советами Гереон меньше всего мог сейчас воспользоваться. – О, какой сюрприз, – пробормотал младший Рат в трубку. – Откуда ты знаешь, что я еще в офисе? – Он зажал трубку плечом и продолжил одеваться, одновременно разговаривая с отцом. – Я сотрудник криминальной полиции, мой мальчик, – ответил Энгельберт и рассмеялся своим лаконичным, но громким смехом. Даже по телефону отец Гереона казался человеком, который одновременно кладет кому-то руку на плечо, берет сигару в рот и разговаривает. – Нет, я шучу! Твоя хозяйка сказала мне, что ты сегодня работаешь во второй половине дня. Правильно! Всегда надо работать на полную катушку! Элизабет Бенке подошла к его телефону! Что она забыла в его комнате? Любопытная корова! Хорошо, что он взял сегодня утром маленький чемодан с собой и утилизировал его. – А ты? Ты все еще сидишь в Кребсгассе?[29] – поинтересовался Рат-младший. – А ты догадлив, мой мальчик! – Считай это криминалистическим инстинктом, – сказал Гереон, застегивая ремень. – Тебе надо пораньше отпускать свою секретаршу. Дома не стучат пишущие машинки в соседнем кабинете. Как мама? – Ну ты ведь знаешь ее проблемы с коленом. А так все хорошо. Она передавала тебе привет. – В голосе Энгельберта Рата послышалась отцовская нотка. – Позвони ей, – добавил он. – Она очень хочет знать, как у тебя идут дела в Берлине. – А она не хочет также знать, как идут дела у ее сына в Нью-Йорке? – Что за намеки? – Если она хочет знать, как у меня идут дела, пусть позвонит мне и спросит. – Ты ведь ее знаешь. Она не любит навязываться. При этом она будет так рада, если ты позвонишь сам. – Меня нет дома уже два месяца. – Гереон, я прошу тебя. – Хорошо, я позвоню ей на днях. – Замечательно! А что нового у тебя? «Я вчера закопал человека, – подумал комиссар, – а так все идет своим чередом». – У меня уйма дел, – сказал он вслух. – Сегодня ночью у нас крупная операция… – Зачистка? Карл мне об этом рассказывал. Значит, старик опять звонил Дёррцвибелю! Но все же работу инспекции Е отмечают в аппарате шефа. – Ты делаешь успехи, мой мальчик, – продолжал отец. – Начальник полиции возлагает на тебя большие надежды. – Я надеюсь, не только из-за моей фамилии. – Не будь таким восприимчивым! – К тому, что твой отец обращается на «ты» к твоему начальству, надо еще привыкнуть. – Но ты ведь это знаешь. Верно. Гереон знал это слишком хорошо. В Управлении Кёльнской полиции ее начальник Энгельберт Рат был не только сотрудником полиции высокого ранга, но и легендой. Он был человеком, с которым почти все работающие на Кребсгассе люди, занимавшие высокие посты, были на «ты» и гордились этим. Перевод в Берлин Гереон рассматривал как шанс, позволявший ему наконец работать без опеки со стороны отца. Но тень Рата-старшего падала достаточно далеко. – Так что же рассказал старый Сушеный Лук? – спросил Рат-младший. – Перестань, ты знаешь, что я не терплю эту кличку! Конечно, Гереон это знал. Поэтому он ее и употребил. – Ну хорошо, у меня просто вырвалось. – Я слышал, что ты хорошо за это время вписался в полицию нравов. – Как сказать… Это все еще не отдел моей мечты, даже если сегодня вечером все вдруг пройдет гладко. – Благодаря твоей работе, мой мальчик! Поверь мне, что даже на самом верху известно, что ты добился решающего успеха! Возможно, ты в ближайшее время снова будешь работать в более интересном подразделении. Карл уверен, что тебя скоро прикомандируют к комиссии по расследованию убийств. – Здесь так принято. В этом нет ничего особенного, такое в порядке очереди проходит каждый. А потом, через четыре месяца, опять возвращается в свой отдел. – Возможно, но Карл знает тебя еще по Кёльну. Он понимает, что тебе нечего делать в полиции нравов. Скоро в инспекции А освобождается штатная единица. Она предполагает должность комиссара. – Ага. – Гереон понял, что последует дальше. – Карл хочет, чтобы ее занял ты. Конечно, он не может в качестве аргументов привести Геннату твои рекомендации из Кёльна. Это секретное дело. Старые истории не должны всплывать. Но он хочет дать тебе шанс, чтобы ты проявил свой талант. – Что это значит? – Младший Рат почувствовал, как его тон стал более агрессивным. Почему старик не может просто не вмешиваться в его жизнь? – Не сердись. Ты знаешь, что начальник полиции придает особое значение тому, чтобы каждый сотрудник использовался в соответствии со своими способностями. Карл уже разговаривал с начальником инспекции по расследованию убийств о том, чтобы поручить тебе, по возможности, ответственное задание в их отделе. И если ты с этим успешно справишься, мой мальчик – а в этом мы все ни капли не сомневаемся, – то у тебя появятся прекрасные перспективы на вакантную должность. Ну, хорошую новость я тебе сообщил? Гереон, как в трансе, уставился на городскую карту в торце своего кабинета, на которой пестрыми флажками были отмечены самые злачные места Берлина. Это старик великолепно организовал. Вот он, прекрасный шанс для комиссара по уголовным делам Гереона Рата! Сам Цёргибель хотел перевести его в инспекцию А! При небольшом участии Энгельберта Рата. – До сего времени мне еще никто не говорил, что я перехожу в убойный отдел, – сказал комиссар. – Не говоря уже о том, чем я там буду заниматься. – Это был мягкий протест. Он злился на себя самого. Причем не только из-за этого ответа. Каждый раз, когда Гереон говорил с отцом, он казался себе маленьким мальчиком. Что он сделал за одну неделю? Вспугнул главаря преступного мира, настроил против себя русскую колонию в Берлине и ночью тайно избавился от трупа. Браво! Блестящий итог! Если бы его отец позвонил на день раньше, ничего бы этого не случилось. Никаких выстрелов, никаких трупов. Он и дальше продолжал бы свою службу в инспекции Е и спокойно ждал перевода в убойный отдел. Если бы мог, продолжал бы. Нетерпеливый голос Энгельберта оторвал его от размышлений. – Или как? – еще раз проскрипел этот голос в трубке. Рат-младший понятия не имел, что подразумевалось под этим или. – Что ты сказал? – переспросил он. – Ты что, меня не слушаешь? – Плохо слышно. – Я сказал, что официально ты тоже еще ничего об этом не знаешь, но я думаю, будет лучше, если ты будешь информирован, не так ли? Ты знаешь мой девиз: «Знание – … – …сила». Старый лозунг. Рат всегда думал, что его отцу было бы лучше работать в политической полиции. 18 Несмотря на то что солнце уже давно исчезло за домами, на улице все еще ощущалось приятное летнее тепло. Из «Тетра на Ноллендорфплац» как раз выходила публика после окончания последнего представления, когда за угол свернули два грузовика, которые на бешеной скорости помчались на Мотцштрассе. Посетители кинотеатра посмотрели вслед этим автомобилям, а те, завизжав шинами, через несколько метров остановились за американской церковью. Почти одновременно открылись их задние откидные дверцы, и на асфальт один за другим стали выпрыгивать мужчины в синей униформе. Казалось, будто что-то произошло. Несколько зевак, очевидно, ожидавших продолжения фильма в реальной жизни, с любопытством направились туда, другие же незаметно ретировались в противоположном направлении. У многих любителей приключений были основания избегать контактов с полицией, даже в качестве любопытствующих. Рат стоял рядом с Вольтером возле зеленого «Опеля» на противоположной стороне улицы и наблюдал за происходящим. На заднем сиденье располагался Штефан Йенике рядом с бледным мужчиной, на руки которого были надеты наручники, прицепленные к скрытому шарниру. Они всего несколько минут тому назад задержали агента, который незаметно слонялся перед «Пилле». Дяде не составило особого труда при короткой беседе тет-а-тет в салоне машины выбить у парня пароль в виде условного стука в дверь, при котором стальная дверь кабака в подвале открывалась как по мановению руки. Потом он вышел из машины и дал условный сигнал сотруднику в гражданской одежде на Ноллендорфплац. Не прошло и двух минут, как подъехали два грузовика. Гереон и Бруно пересекли улицу, и готовые к операции полицейские выжидательно посмотрели на них. Вольтер сделал знак, и они последовали за оперативниками через арку во двор. Дядя спустился вниз по лестнице и постучал в неприглядную дверь, ведущую в полуподвальное помещение. Три коротких стука, два длинных – и в стальной двери открылась заслонка. Послышалась приглушенная музыка. – Ты что-то поздно, дорогой, – сказал неожиданно высокий голос. В окошке появилась пара глаз, зрачки которых взволнованно бегали справа налево. Очевидно, кому-то не хватало здесь сторожевого пса, который обычно отводил гостей к входу и стучал в дверь. – А где же Джонни? – Голос неожиданно зазвучал недоверчиво и даже уже не столь приветливо. – Он пошел справить нужду, – сказал Вольтер и в тот же самый момент сунул ствол своего «Р 08» в окошко. – Но мы с моими друзьями все же войдем, хорошо? Дверь открылась, и перед ними оказался худой трансвестит в зеленом бархатном платье, который поднял вверх довольно мускулистые руки. – Ты от Красного Хуго? Тебе, видно, надоело жить, если ты хочешь здесь неприятностей! С этим я вас сюда не пущу! – Нам не надоело жить, нас много. – Бруно легким движением головы указал на лестницу. – И кроме того, у нас есть форма, дорогуша. И приготовься к тому, что сегодняшнюю ночь ты проведешь на Алексе. Он отодвинул назад мужчину в женском платье, где его перехватили двое полицейских, надевших на него наручники. Одна группа стражей порядка вошла в пивную вместе с Вольтером и Ратом, а другая осталась на улице, чтобы заниматься клиентами и записывать номера машин, которые парковались перед въездом во двор. Когда полицейские в синей униформе спустились по лестнице и очутились в длинном темном коридоре, который вел непосредственно в увеселительное заведение, началась ужасная суматоха. Там было человек пять мужчин, и некоторые, похоже, только сейчас поняли, что случилось. Бруно раскрыл жестяной жетон на своем жилете и медленными шагами с обнаженным оружием направился вдоль подвала. Рат тоже вынул свой маузер и последовал за коллегой. Только сейчас ему пришло в голову, что после вчерашнего случая он его не дозарядил. Он молился, чтобы во время этой операции ему не пришлось производить выстрелы, иначе потом будет ясно, что в магазине его маузера не хватает одного патрона. За ними тянулись другие полицейские, тоже с оружием наготове. Они согнали мужчин в одно место. Некоторые из них подчинились, но многие попытались скрыться. Как в лисьей норе во время охоты. Лисы побежали ко второму выходу, не предполагая, что и там их ждет свора собак. Резвых собак. Один грузовик полиция поставила у Кляйстштрассе, возле двора, в который можно было попасть через задний выход «Пилле». Там ждал отряд опытных полицейских, которые действовали не мешкая, так как туда направились прежде всего те, кто прекрасно ориентируется в этом лабиринте подвалов. Крутые парни. Музыка стала громче, и стражи порядка неожиданно оказались в большом подвале, где горело лишь несколько тусклых ламп. Самой светлой была зона сцены, которая погрузилась в яркий свет прожектора. Две женщины обнимались, изображая нечто наподобие танца, правда, их движения не всегда совпадали со звуками музыки. Когда они заметили стену мужчин в синей униформе, которые выстроились у входа, то плотно прижались друг к другу, как будто им было холодно. Возможно, танцовщицы стыдились. При этом они не были полностью обнаженными. Вообще это заведение было относительно безобидным, подумал Рат. В «Венускеллер» обстановка была более крутой. Оба комиссара по уголовным делам, сохраняя полное спокойствие, встали перед остальными полицейскими и осмотрелись в подвале. Они не спешили преследовать убегающих мужчин, потому что знали, что никто из них не уйдет. Дверь сзади вела в следующий подвал, и, насколько им было известно, это помещение было таким же просторным, как и то, в котором они находились, – правда, оно делилось на несколько небольших отдельных кабинетов. За столики в кабинетах нужно было платить более крупную сумму, чем здесь, в общем зале, где предлагался вполне безобидный стриптиз.