– А если мужчина тебя не хочет, ты не чувствуешь себя особенной? – Если кто-то меня не хочет, я чувствую себя ужасно. Я теряю уверенность в себе. Если у меня нет парня, я как будто оказываюсь в пустыне. Каждый, кто меня хочет, для меня как оазис. Может, это последний мужчина, которому я нужна. У меня такое чувство, будто я должна выпить эту чашу до дна. Я должна взять от жизни все, что можно. Если я не нахожу для себя кого-то, у меня появляется ощущение, будто меня отвергают все. Сказав все это, Кэти подытожила: – Я думаю, мне нужно и дальше заводить случайные связи и посмотреть, что из этого получится. – Я не уверена, что из этого что-то получится, – заметила я. – Когда я слушаю собственные слова, у меня возникает такое чувство, что мне не следовало бы слушать всех тех людей в средней школе или всех тех, кого я до сих пор слушаю. Но даже сейчас я не могу остаться дома и работать над своими рассказами, этого просто не должно быть. Это значит, что я стану выжившей из ума одинокой женщиной, которая никогда не найдет себе пару. Меня не покидает ощущение, что все, с кем я знакома, начали все это гораздо раньше. Как и всегда, побеждает кто-то другой. В какой-то момент придется просто остановиться. Мне больше не семнадцать лет. – Да, это так. Тебе двадцать семь. – Двадцать семь. Когда я слышу это, мне трудно поверить, что мне уже столько лет. И трудно произнести это вслух. Я никогда никому об этом не рассказывала, никогда. Мне непросто осознавать, насколько я еще зависима от всего этого. Я стараюсь не думать об этом. Я пытаюсь держать это в подсознании. Когда это перестанет портить мне жизнь? – Когда ты извлечешь все это из своего подсознания, – сказала я. Существует стереотип, что для психологов важны только детские воспоминания. Детство – действительно важный период, но меня больше интересует, что происходило с моими пациентами в старших классах средней школы и в колледже. Средняя школа и возраст от двадцати до тридцати лет – единственный период, в течение которого происходит большинство событий, формирующих нашу личность. Многочисленные исследования говорят также о том, что именно к этому времени относятся и самые важные воспоминания[87]. Молодость – это время, когда многое происходит впервые, в частности мы впервые пытаемся создать историю своей жизни[88]. Когда у нас развивается способность к абстрактному мышлению, а также интерес к нему, мы начинаем соединять воедино отдельные факты о том, кто мы есть и почему. По мере того как в подростковом возрасте и после двадцати расширяется наша сеть социальных контактов, мы рассказываем эти истории другим людям. Это позволяет нам испытать чувство связности при переезде из одного места в другое. Истории, которые мы рассказываем о себе, становятся элементами нашей идентичности[89]. Они раскрывают уникальную сущность нашей личности. Все они, взятые вместе, говорят кое-что о наших друзьях, семье и культуре, а также о том, почему мы предпочли именно такой образ жизни. Я часто помогаю своим клиентам сформировать профессиональную идентичность посредством рассказов о себе, которые имели бы смысл и которые можно было бы брать с собой на собеседования при приеме на работу. Личные истории о любовных отношениях – это гораздо более сложный вопрос. Без описания нашего опыта взаимодействия с друзьями и возлюбленными или без беседы, требующей от нас осмысления происходящего, самые интимные воспоминания могут быть собраны воедино странным, иногда весьма неприятным способом. Хотя некоторые из них порой так и остаются невысказанными, они являются не менее значимыми или весомыми[90]. Научные исследования (а также клинический опыт) говорят о том, что в большинстве случаев такие истории касаются весьма деликатных тем[91]. Власть, которую имеют над нами невысказанные личные истории, заключается в том, что (как в случае с Кэти) они могут неслышно вращаться по кругу у нас в голове, но никто о них не знает, порой даже мы сами. Чаще всего такие истории прячутся, как сказала Кэти, в пробелах между тем, что мы планируем сделать, и тем, что на самом деле делаем, или между тем, что происходит, и тем, как мы преподносим людям происходящее. Тем не менее эти истории представляют собой фрагменты идентичности с самым большим потенциалом для перемен[92]. Немного позже мы узнаем, как меняется личность человека в возрасте от двадцати до тридцати лет. Но эти изменения происходят не так быстро и не так драматично, как в историях, которые мы рассказываем о себе. Жизненные истории, в которых преобладает тема крушения надежд, оказывают подавляющее воздействие на личность. Истории о достигнутых успехах носят трансформирующий характер. Именно поэтому один из аспектов моей работы с такими клиентами, как Кэти, состоит в том, чтобы помочь им рассказать о себе правильную историю. – Со временем наши истории необходимо редактировать и пересматривать, – сказала я Кэти. – Ты должна понимать это, как никто другой. – Да, согласна. – Расскажи, как ты редактируешь рассказы, которые пишешь для детей. – Это самая важная часть моей работы. Когда пишешь рассказ, отражаешь в нем какие-то правильные мысли и порывы, но при этом ты ослеплен теми чувствами, которые испытываешь в данный момент. Просматривая этот же рассказ через какое-то время, ты можешь судить о нем более объективно. Бывает так, что история имела какой-то смысл для тебя в момент написания, но не несет никакой смысловой нагрузки для читателей. Просматривая ее еще раз, ты видишь, какие места самые провальные. – Совершенно верно. История, которую ты рассказываешь себе сейчас, – это первый черновик, оставшийся еще с юности. Для меня в нем нет смысла. – Действительно нет, – не то спросила, не то подтвердила Кэти. – Тем не менее ты не относишься к числу отстающих. Нельзя сказать, что ты нежеланна. Когда ты прекратишь встречаться с тем, кто тебя недостоин? – Знаете, а ведь некоторые из тех парней, с которыми я встречаюсь, очень привлекательны… – игриво ответила Кэти. – Я говорю не о внешности. Я уверена, что среди этих мужчин есть очень привлекательные и добрые люди. Но ты никогда не требуешь, чтобы они относились к тебе серьезно. Я говорю о встречах с устаревшей, слабой, неточной версией твоего собственного «я». – Но я такая и есть. Я по-прежнему остаюсь той неприкасаемой, какой меня все считали и считают. Как будто мне все еще семнадцать лет. – Однако с тех пор произошло многое. Как правило, у юношей и девушек двадцати с лишним лет, которые снижают планку в своих любовных отношениях (или в работе), есть невысказанные или как минимум неотредактированные истории. Они – следствие прежних бесед и событий, а значит, их можно изменить только посредством новых бесед и новых событий. Мне как психотерапевту Кэти предстояло многое наверстать. Поскольку на протяжении долгих лет Кэти слушала только родителей, детей из школы и свой iPod, она почти не слышала, что я говорю – и даже что говорит она сама. Однажды она пришла на сеанс и сказала: – Я набралась смелости, чтобы задать вам один вопрос. Это самый страшный, самый трудный вопрос, который я никогда никому не задавала. Я сидела и ждала, как мне показалось, достаточно долго. – Какой вы меня видите? – спросила наконец Кэти со слезами на глазах[93]. Этот простой вопрос вызвал у меня ком в горле. Я понимала, что он возник у Кэти из-за глубокого убеждения, будто ее никто не замечает и даже не смотрит на нее. Но я понимала также: этот вопрос означает, что теперь она готова к тому, чтобы кто-то помог ей переписать историю о себе. Я сказала Кэти, что вижу в ней девушку, которую вынудили чувствовать себя так, будто ее «слишком много» и она «не такая, как надо». Я говорила ей о своем беспокойстве по поводу того, что если она и дальше будет встречаться с кем попало, то после тридцати рискует выйти замуж за первого встречного. Мы с Кэти много месяцев обсуждали то, кем она стала сейчас: молодой женщиной двадцати с лишним лет, которой удалось пережить годы неприятия со стороны ровесников и стать замечательной учительницей – любимицей учеников, начинающей писательницей, красивой и желанной молодой женщиной, американкой корейского происхождения, знающей не понаслышке, каково оно, когда тебя никто не замечает. Еще больше времени мы с Кэти потратили на то, чтобы она смогла совершить переход от принципа «быть желанной» к принципу «желать». Раньше Кэти никогда не задумывалась о том, что она хочет видеть в партнере или что ей от него нужно. Она всегда игнорировала собственные приоритеты и никогда не думала о том, что может взять на себя ответственность за свою личную жизнь. – Мне кажется, я поняла, что это уже не игра, – призналась Кэти. – Сейчас я нахожусь на том этапе жизни, когда мой следующий роман может оказаться последним. Пожалуй, нужно возвращаться к реальности. – Да, нужно, – согласилась с ней я. Кэти сбавила обороты в отношениях с мужчинами. На сеансах психотерапии мы постарались с ней разобраться, какие качества важны для нее и какие отношения дали бы ей ощущение комфорта. Кэти начала воспринимать свидания и секс как приятное, но серьезное занятие, благодаря которому она могла бы составить представление о будущем спутнике жизни. Кэти стала замечать, что мужчин тянет к ней, даже если она не обещает им секс заранее. «Я никогда не думала, что у меня могут быть такие отношения», – изумлялась она. Кэти все еще встречается с мужчинами, поэтому я не знаю, что она предпочтет в итоге. Но она принимает более взвешенные решения, на которые больше не влияет мнение сверстников, родителей или музыка из любимого iPod. В голове Кэти звучат уже другие голоса: мой голос, голос ее лучшей подруги и ее собственный голос; именно с этими людьми она теперь общается. Именно эти люди теперь ее слушают. История Кэти корректируется. Глава 10 Совместимость: сходство и симпатия Люди любят себе подобных. Аристотель, философ Счастливый брак зависит не от того, насколько вы совместимы, а от того, как вы справляетесь со своими различиями. Лев Толстой, писатель Илай – один из тех мужчин в голубых рубашках, поток которых каждый понедельник примерно без пятнадцати девять выплескивается из станций метро в деловом центре Сан-Франциско. Каждый раз, когда я встречаюсь с ним, я вижу тщательно выглаженные брюки цвета хаки, вычищенную в химчистке оксфордскую рубашку от бледно-голубого до темно-синего цвета и несессер с самыми современными гаджетами в руках. Как и многих других мужчин, которые приходят на сеансы психотерапии, Илая на них тоже отправила подруга, которая считала, что он слишком часто ходит на вечеринки. Во время нашего первого сеанса Илай покорно изложил то, что ему велели, но вскоре стало очевидно: он думает совсем о другом. Илай беспокойно ерзал на диване и нервно вертел в руках свой смартфон. Казалось, ему не по себе от собственных мыслей. Он мог молчать несколько минут подряд. Многим клиентам не нравятся периоды молчания, поскольку это ставит их в неловкое положение, но я заметила, что Илай часто удерживает такие паузы ради меня, хотя я к ним привыкла. За несколько месяцев Илай вскользь поделился некоторыми сомнениями по поводу своей подруги: она мало смеется, постоянно сосредоточена на своей диссертации, а не на вечеринках и развлечениях, и всегда выглядит подавленной. Илая беспокоило то, что, когда они ездили в гости к его семье, подруге требовалось какое-то время для того, чтобы почувствовать себя раскованно со всеми, но даже когда ей это удавалось, она редко смеялась вместе со всеми и не играла в настольные игры. Илаю казалось, что у нее депрессия. Сделав какое-то критическое замечание о подруге, он тут же сожалел об этом и напоминал, какая она милая. Илай очень беспокоился о том, чтобы не задеть чувства возлюбленной, хотя она все равно нас не слышала. Илай и его девушка начали встречаться, заниматься сексом и строить совместную жизнь, не успев даже как следует узнать друг друга. Безусловно, между ними были близость и привязанность, но мне кажется, что они не очень нравились друг другу. Судя по тому, что мне удалось выяснить, подруга Илая обсуждала со своим психотерапевтом личные качества возлюбленного. Я же видела, что Илай во время сеансов весьма неохотно выражал претензии по отношению к ней. Он хотел жить с девушкой, которой нравится быть игривой, которая любит ходить на вечеринки и весело проводить время с семьей и друзьями. Он рисовал в своем воображении спутницу жизни, которая просыпается утром счастливой и отправляется в парк на пробежку. – Что тебе нравится в твоей подруге? – спросила я однажды. – Она очень симпатичная. И у нас хороший секс, – сказал Илай, после чего последовала длинная пауза. – Внешность и секс. Не уверена, что этого достаточно для того чтобы поддерживать отношения. – Да. Я не знаю. Думаю, мне нужен кто-то… более… – Может быть, более похожий на тебя самого? – Ну, меня это немного смущает. Из-за этого я чувствую себя каким-то самовлюбленным типом. – Илай, совместимость – это не преступление. – Разве? – хмыкнул он. – Именно так. На самом деле, это очень важное условие. Илай и его подруга не особо подходили друг другу, но не понимали этого. Оба были очень красивы. Они оба были евреями и членами Демократической партии. У них были общие друзья и хороший секс, а остальное они пытались как-то обойти. Они оба были добрыми людьми, которые хотели быть вместе, и пытались избегать конфликтов, чтобы сделать друг друга счастливыми. Между тем, преданность Илая граничила с покорностью, а самообладание его подруги можно было расценить как упрямство.