– Но хотя бы приблизительно? – продолжила она полушутя, полусерьезно. – Ну хорошо. Около десяти тысяч часов. – Ничего себе! – воскликнула Даниель в телефонную трубку. – Откуда у вас такая информация? Я рассказала Даниель о работе психолога Андерса Эрикссона, известного специалиста по профессиональной компетенции[133]. Многие годы Эрикссон и его коллеги изучали профессиональные навыки хирургов, пианистов, писателей, инвесторов, игроков в дартс, скрипачей и других талантливых людей и пришли к выводу, что уровень мастерства в значительной степени зависит от времени, потраченного на совершенствование соответствующих навыков. Люди, которые добиваются особых успехов в своей области, могут иметь определенные врожденные способности или особый талант, но кроме этого, они тратят по десять тысяч часов, чтобы отшлифовать свое мастерство. Далеко не каждый человек стремится быть виртуозом в своем деле, но большинство юношей и девушек двадцати с лишним лет, с которыми я знакома, хотят исключительно хорошо делать то, чем занимаются. В среднем для этого требуется минимум десять тысяч часов. Иногда кажется, что в этом возрасте главное – определить, чем мы хотим заниматься, а затем все образуется само собой, без особых усилий с нашей стороны. Мы представляем себе, как получим работу и сразу же станем незаменимы. Но на самом деле все обстоит несколько иначе. Знать, что вы хотите делать, – вовсе не значит знать, как это делать, а знать, как делать свое дело, – вовсе не значит делать его хорошо. Работа в возрасте от двадцати до тридцати лет – настоящее испытание. Десять тысяч часов – это пять лет целенаправленной работы (40 часов × 50 рабочих недель в год = 2000 часов в год, или 10 000 часов за пять лет) или десять лет менее целенаправленной работы (20 часов × 50 рабочих недель в год = 1000 часов в год, или 10 000 часов за десять лет). Свои десять тысяч часов я отработала за время учебы в университете. Десять тысяч часов Даниель могли занять от пяти до десяти лет работы в области создания телевизионных программ. Вот почему ей необходимо было начинать без промедления. – Боже мой! – воскликнула Даниель. – Думаю, я не смогу проработать на своего ненормального босса целых пять лет. Десять тысяч часов? – Это может быть не одна и та же работа. Кроме того, ты начинаешь не с нуля. Даниель теряла уверенность в себе в том числе из-за того, что не признавала уже достигнутых успехов. Она целых полгода справлялась с трудной работой, а значит, набрала тысячу часов. Кроме того, она накопила сотни часов опыта во время стажировок. Даниель пора было оценить, что она уже имеет. Даниель составила список всего, чему научилась во время учебы и на работе. Она повесила диплом на стену в квартире, стала относиться к себе более серьезно и одеваться более официально. Она прекратила звонить родителям и подругам во время обеденного перерыва. Она начала следить за тем, что говорит о себе на работе. «Больше никаких самоуничижительных историй!» – заявила она. Раньше Даниель избегала контактов с коллегами, поскольку ужасно боялась критических замечаний, которые кто-то из них мог сделать в ее адрес. Но это не шло ей на пользу. Не имея конкретной информации, Даниель сразу же предполагала самое худшее. Однако положительные отзывы коллег помогли бы ей почувствовать себя лучше, а отрицательные дали бы возможность стать лучше[134]. Даниель удалось пережить свой первый трудовой год. После моих настоятельных рекомендаций она попросила начальника подвести итоги ее работы за год. Ее беспокойный и беспощадный босс нашел время для того, чтобы вслух прочитать отчет о результатах аттестации. Он написал, что Даниель – «лучшая помощница, которая когда-либо у него была», «трудолюбивый сотрудник, который приходит по воскресениям, чтобы делать свои сюжеты», «инициативный сотрудник» и «человек, умеющий спокойно решать возникающие проблемы». («Ха!» – прокомментировала она последнюю фразу.) В конце года Даниель получила премию в размере тысячи долларов и пришла к выводу, что она стоила того, чтобы потратить еще тысячу часов в дополнение к десяти тысячам. – Согласна, – сказала я. С каждой неделей работа становилась все менее напряженной. Когда что-то шло не так (а это по-прежнему случалось), Даниель уже не казалось, что ее все осуждают. Она понимала, что существует разница между тем, чтобы просто испытывать какие-то чувства или действовать под их влиянием. Теперь, чувствуя себя встревоженной или некомпетентной, она успокаивала себя, вспоминая о том, каких успехов ей уже удалось добиться. Примерно через год Даниель получила письмо от своей знакомой, которая тоже работала ассистентом в другом конце города. Она писала: «Здесь есть для тебя работа с руководителем отдела производства программ. Ты наверняка подходишь на эту должность, ведь ты же все это время занималась созданием телевизионных программ. У нас здесь нет подходящей кандидатуры, так что мы обязательно будем размещать объявление об этой вакансии. Ты должна приехать к нам до того, как это произойдет. P.S. Человек, на которого ты будешь работать, просто замечательный!» Даниель получила новую работу и собиралась уходить со старой. – Похоже, я буду зарабатывать свои десять тысяч часов в другом месте! – Прекрасно, – сказала я. – А о чем мы будем разговаривать теперь? – спросила Даниель. – Как насчет отношений? В прошлом году ты жаловалась, что у тебя ничего не получается с личными отношениями. – Ах да, – быстро согласилась Даниель, – теоретически я хочу завязать с кем-то роман. Но я просто не могу представить, что у меня найдется время встречаться с парнем, не говоря уже о том, чтобы разбираться во всем этом. Могу ли я заняться этим позже, намного позже? – Можешь, но только немного позже, – пояснила я. – Знаешь, ведь ты можешь и работать, и любить одновременно. На самом деле это даже пошло бы тебе на пользу. Глава 14 Продолжать жить и двигаться дальше Сама жизнь – лучший лекарь. Карен Хорни, психоаналитик Любовь и работа – вот краеугольные камни нашей человечности. Зигмунд Фрейд, основатель психоанализа На протяжении многих лет ученые, изучающие развитие личности, ведут оживленные дискуссии по поводу того, меняются ли люди после тридцати[135]. Многочисленные исследования показали, что вообще-то мы не меняемся. После тридцати наши мысли, чувства и поступки невероятно устойчивы. Экстраверт остается экстравертом; человек добросовестный – таким же добросовестным. Тем не менее в отношении того, в какой именно степени люди не меняются, существуют разногласия. Одни исследователи утверждают, что «за исключением случаев вмешательства извне и трагических событий, после тридцати лет личностные качества остаются, по существу, неизменными»[136]. Другие настроены более оптимистично, оставляя человеку шанс измениться, хотя и незначительно[137]. Но независимо от того, можем ли мы меняться после тридцати хотя бы немного или нет, все участники дискуссий пришли к выводу, о котором клинические психологи знают уже давно: в возрасте от двадцати до тридцати лет личность человека меняется в гораздо большей степени, чем в любой период до или после. Это очень важный вывод, поскольку общепринятая точка зрения гласит, что личностные качества формируются в детстве и юности. У иезуитов есть такой афоризм: «Дайте мне ребенка до семи лет – и я сделаю из него человека». Согласно теории Фрейда, развитие личности завершается в период полового созревания. А в средствах массовой информации юность подается как шанс стать новым человеком. Клиническим психологам известно, что из всех этапов жизненного пути возраст от двадцати до тридцати лет – лучший для того, чтобы измениться. Мне приходилось видеть, как эти молодые люди переходят от социальной тревоги к социальной уверенности или преодолевают последствия несчастливого детства за относительно короткий промежуток времени. А поскольку такие изменения происходят как раз в тот период, когда делается выбор в плане долгосрочной карьеры и отношений, жизнь этих юношей и девушек может сложиться совсем по-другому. В возрасте от двадцати до тридцати лет человек и его личность больше всего готовы к трансформации. Однажды я была научным руководителем студентки психологического факультета, которая заявила, что ей не нравится работать с молодыми людьми от двадцати до тридцати лет. Она пояснила это тем, что общаясь со старшим поколением, чувствует себя врачом, осматривающим больных, – как будто ее работа заключается в том, чтобы обнаружить сбой в жизни человека и найти решение проблемы. Она считала, что изучает своего рода смертельные случаи, выявляя проблемы, приводящие к разводам, неудачам в карьере и другим личным трагедиям. Когда эта студентка работала с двадцати-тридцатилетними, у нее возникало больше трудностей. Она беспокоилась о том, что может сделать их лучше или хуже. Она говорила, что чувствует, будто «на кону стоит нечто большее». Возможно, она не понимала чего-то в терапии людей старшего возраста, но была права в одном: возраст от двадцати до тридцати – это не время для анализа причин произошедшего. Жизнь продолжается. Еще не поздно что-то изменить. Сэм узнал о разводе родителей в воскресенье утром, за тарелкой хлопьев. В то время ему было двенадцать, и через две недели он собирался на учебу в седьмой класс. Мама объяснила ему, что купила дом на той же улице, и пообещала, что он будет жить, как и раньше, но только на два дома. Пытаясь подбодрить сына, она попросила его помочь с переездом. Ей казалось, что ребенку его возраста должно быть интересно перевозить вещи на тележке из одного дома в другой. Теперь Сэм пришел к такому горькому выводу: «Моя мама слишком вовлекла меня в процесс и позволила мне получить от него слишком большое удовольствие». Он чувствовал себя обманутым. Каждый из родителей хотел быть частью жизни Сэма, поэтому, когда начался учебный год, мальчик через день жил то в одном, то в другом доме. Утром он складывал в рюкзак те вещи и книги, которые могли понадобиться ему в этот день и часть следующего. Наутро он просыпался и делал все это снова. На протяжении шести лет единственное, что оставалось в его жизни неизменным, – это беспокойство о том, что он что-то забыл, и злость из-за того, что ему приходится метаться туда-сюда. По мнению Сэма, «дурацкий принцип “через день” отвечал интересам родителей, а не его». Для родителей это был способ отрицать тот факт, что их жизнь действительно изменилась, а об остальных они не сильно задумывались, особенно о Сэме. После множества сеансов, на которых мы с Сэмом обсуждали развод его родителей, я почувствовала, что с меня достаточно. Иногда мне хотелось воскликнуть: «Ну же, двигайся дальше!» Но это было бы слишком безжалостно с моей стороны, особенно учитывая, что у Сэма имелось кое-что важное, что он должен был мне рассказать. Поразмышляв об этом, я поняла, что мой порыв, скорее всего, объясняется тем, что я не так уж много знаю о нынешней жизни Сэма. Сэм начал ходить на сеансы психотерапии потому, что с момента развода родителей он постоянно испытывал чувство тревоги и гнева. Он рассчитывал, что со временем ему станет лучше, а я знала, что на разговорах о прошлом далеко не уедешь. Я решила, что необходимо направить наше с Сэмом внимание на его настоящее, с которым, как оказалось, у него тоже проблемы. Каждый раз на сеанс Сэм приходил с рюкзаком. Там было немного одежды и, может, даже зубная щетка, поскольку Сэм никогда не знал, где будет ночевать и где вообще его дом. Он сказал, что живет в пяти разных местах. Формально он жил в доме матери и отчима, но часто ночевал у друзей, особенно если после вечеринки было проще остаться в том районе города. Резюме Сэма было таким же неупорядоченным, как и его жизнь с ночевками в разных местах. После окончания колледжа он менял работу почти ежегодно. В тот период, когда Сэм ходил ко мне на сеансы, он был «беззаботным безработным». Предполагалось, что он должен получать удовольствие от жизни, живя на пособие по безработице. Однако его существование становилось все менее беззаботным. Сэм жаловался на жизнь «без определенной работы». Ему больше не нравилось ходить на вечеринки, как раньше. Он с таким волнением ждал вопроса «Чем ты занимаешься?», что выпивал пару глотков ликера, прежде чем выйти из дома в пятницу или субботу вечером. Когда на вечеринках заходил разговор о работе, Сэм смущался и уходил выпить что-нибудь покрепче. – Это странно, – признался Сэм. – Чем старше я становлюсь, тем меньше чувствую себя взрослым человеком. – Не уверена, что ты даешь себе шанс почувствовать себя взрослым, – высказала я свои сомнения. Насколько я знала, Сэм по-прежнему жил как бродяга. Постоянно меняя места работы и проживания, он продолжал жить по тому же принципу «через день», что и в детстве, хотя ему уже было двадцать с лишним лет. Так что неудивительно, что он испытывал такие чувства, как тревога и гнев, и не ощущал себя взрослым человеком. Я сказала Сэму, что он правильно сделал, придя на сеансы психотерапии. Было вполне разумно потратить какое-то время на обсуждение развода его родителей, а также того, как это заставило его скитаться с места на место с рюкзаком на плечах. Но я сказала Сэму, что ему больше не нужно так делать и что чем дольше он будет вести такой образ жизни, тем дольше будет испытывать те же чувства, что и раньше. – Все совершенно безнадежно. Я не могу измениться, – пожаловался он мне однажды, упираясь локтями в колени и почесывая голову так, будто только что сделал короткую стрижку. – Мне нужна трансплантация мозга. – Твой мозг действительно привык действовать определенным способом. Но я считаю, что ты далеко не безнадежен. Я знаю, что ты еще многое можешь изменить. – Почему? – спросил Сэм с беспомощным сарказмом, скрывающим тревогу и гнев. – Потому что тебе пошел третий десяток. Твой мозг может измениться. Твоя личность может измениться. – Но как? – с недоумением спросил он, на этот раз скорее с любопытством, чем со скепсисом. – Трансплантация мозга, о которой ты говоришь, произойдет у тебя благодаря трансплантации жизни. Став частью этого мира, ты почувствуешь себя гораздо лучше. Мы с Сэмом поговорили об исследовании Pew Research Center, по результатам которого были сделаны выводы, противоположные тому, в чем нас пытаются убедить фильмы и блоги: те молодые люди от двадцати до тридцати лет, у кого есть работа, более счастливы по сравнению с теми, у кого ее нет[138]. Я порекомендовала Сэму, чтобы помимо посещения сеансов психотерапии он нашел работу и место для постоянного проживания. После этих слов скептицизм быстро вернулся, а Сэм сказал, что скучная работа только усугубит ситуацию, а ответственность за квартиру прибавит ему лишней головной боли. А еще он заявил, что стабильная работа и квартира, о которой он должен заботиться, – это последнее, что ему нужно. Сэм был неправ. Многочисленные исследования, которые проводились в разных странах мира, говорят о том, что в возрасте от двадцати до тридцати лет жить становится легче[139]. Мы становимся эмоционально устойчивее и не так болезненно переносим превратности судьбы. Мы становимся более ответственными и социально грамотными. Мы охотнее принимаем жизнь такой, какая она есть, и готовы сотрудничать с другими людьми. В целом мы превращаемся в людей, более довольных жизнью и уверенных в себе, а также меньше испытываем, как сказал Сэм, чувство тревоги и гнева. Однако такие изменения происходят не с каждым человеком. Сэм не мог просто ждать, что ему станет лучше, и дальше скитаясь с рюкзаком на спине. По утверждению психологов, в возрасте от двадцати до тридцати лет положительные изменения личности происходят благодаря способности «продолжать жить и двигаться дальше». Попытки избежать взрослой жизни не помогут почувствовать себя лучше; это может произойти только благодаря инвестициям во взрослую жизнь[140]. Двадцать с лишним лет – это период, когда мы переходим от учебы к работе, от случайных связей к настоящим отношениям или, как в случае Сэма, от ночевок на чужих диванах к своей квартире. Большинство подобных перемен требует, чтобы мы взяли на себя взрослые обязательства (перед руководителями, партнерами, арендодателями, соседями по комнате). Эти обязательства коренным образом меняют как наше положение в обществе, так и то, кто мы есть на самом деле. Инвестиции в любовь и работу запускают процесс созревания личности. Статус сотрудника компании или успешного партнера способствует ее трансформации, а постоянное проживание на одном месте помогает вести более размеренный образ жизни. Напротив, юноши и девушки двадцати с лишним лет, которые не стремятся жить полной жизнью и двигаться дальше, испытывают такие чувства, как подавленность, гнев и отчужденность[141]. Существует множество способов взять на себя такие обязательства перед окружающим миром. В двадцать с лишним лет порой приходится мириться с тем, что означает быть остепенившимся или успешным. Большая любовь или работа, которой вы будете гордиться, – такая цель может показаться труднодостижимой, но мы становимся счастливее, просто двигаясь в этом направлении. Молодым людям после двадцати, которые добиваются пусть незначительных, но успехов в работе или более-менее устойчивого финансового положения, в большей степени свойственны такие качества, как уверенность в себе, позитивный настрой и ответственность. Уже само наличие целей способно сделать нас счастливее и увереннее в себе – как сейчас, так и впоследствии[142]. Во время одного из исследований, объектом которого стали молодые люди с момента окончания колледжа и до тридцати с лишним лет, было установлено, что активная постановка целей в возрасте от двадцати до тридцати лет способствует повышению целеустремленности, мастерства, умения действовать и благосостояния в возрасте от тридцати до сорока лет[143]. Наши цели показывают, кто мы есть и кем хотим стать. Они говорят о том, как мы организуем свою жизнь. Цели называют структурными элементами личности взрослого человека, поэтому стоит обратить особое внимание на следующее: цели, которые вы ставите перед собой сейчас, определяют то, кем вы будете в возрасте от тридцати до сорока лет и старше[144]. Обязательства перед другими людьми вне работы тоже способствуют переменам и благополучию. По результатам исследований, которые проводились в США и Европе, было установлено, что формирование устойчивых отношений помогает молодым людям двадцати с лишним лет чувствовать себя увереннее и ответственнее, независимо от того, будут ли эти отношения развиваться или нет[145]. Устойчивые отношения снижают уровень социальной тревоги и подавленности, поскольку позволяют нам чувствовать себя менее одинокими и дают возможность отработать навыки межличностного общения. Мы учимся управлять эмоциями и решать конфликты. Отношения с возлюбленными помогают нам найти новые способы подготовиться к жизни в мире взрослых. А в те дни, когда нам становится действительно трудно пережить происходящее, они могут стать источником уверенности и более надежным убежищем, чем то, которое мы можем найти у своих родителей[146]. Хотя средства массовой информации превозносят холостяцкую жизнь, на самом деле мало приятного в том, чтобы остаться одному в двадцать с лишним лет. В ходе исследования, в рамках которого анализировалась жизнь молодых людей в период от немногим более двадцати до почти тридцати лет, выяснилось, что 80 процентов одиночек (юношей и девушек, которые ходили на свидания и заводили случайные связи, но не брали на себя серьезных обязательств) недовольны такой жизнью и только 10 процентов действительно не хотят иметь партнеров. Постоянное отсутствие пары способно губительно сказаться на жизни мужчин, поскольку у тех, кто ведет одинокий образ жизни в двадцать с лишним лет, к тридцати годам существенно падает самооценка.