Розанова свирепо глянула на него: – А о вас вообще разговор особый. Наша комячейка к вам давно присматривается. – Вы мне льстите, товарищ Розанова, – вздохнул Крачкин и отгородился газетой. – Извините, у меня сейчас как раз политинформация. Зайцев видел, что он нарочно выбешивает Розанову: газету Крачкин держал вверх ногами. Сам Зайцев против Розановой ничего не имел. Громогласная, простодушная, она даже была ему симпатична. – Вы что тут делаете? Собрание разве какое? – заглянул Серафимов удивленно. – В музей волокут. – Комсомол разбушевался, – пояснил Крачкин. Розанова, в остальном девушка совершенно простая, самолюбиво уловила иронию. Серафимов с интересом смотрел то на одного, то на другую: пахло схваткой. – Острите, значит? – обернулась она к Крачкину, раздувая ноздри. – Боже, не человек, а какой-то конек-горбунок, – немедленно ответил тот. – Вы оскорбляете в моем лице весь… – начала она. – Товарищ Крачкин не оскорбляет, он просто цитирует произведение советских писателей товарища Ильфа и товарища Петрова, – примирительно перебил ее Зайцев, заводя опасную дискуссию в тупик (Розанова не читала ничего, кроме партийных брошюр, отпечатанных на сероватой бумаге). В следующей фразе он попытался ей польстить: – Товарищ Розанова дело говорит. Между прочим, культурный уровень нашей милиции все еще невысок. А ведь мы должны подавать пример ленинградской молодежи. Идем в Эрмитаж. Зайцев не стал, естественно, упоминать, что на дело это он же сам Розановой и намекнул. Но так, что она немедленно схватилась за телефон («Алло, товарищ, это Государственный Эрмитаж?»), а потом вылетела из своего красного уголка, как всегда, кипя энергией, но на этот раз совершенно уверенная, что идея эта сама пришла ей на ум. Даешь ленинградских милиционеров в музеи Ленинграда. – В Государственный Русский музей, – вдруг поправила Розанова. – Эрмитаж не смог оперативно выделить нам человеко-часы. – В Русский так в Русский, – пожал плечами Зайцев. – Я за. На него никто даже не взглянул. Розановой молчание остальных не понравилось. – Вот вы, товарищ, когда в музее последний раз были? – яростно пошла в атаку она. – В театре? В филармонии? Стыдитесь! Теперь, когда перед простым человеком советская власть распахнула двери в сокровищницы мировой культуры… – Девушка хорошая, вот если сопрут в музее что-нибудь, то мы туда мигом примчимся. И вора задержим, – попытался урезонить ее Самойлов. – Я вам не девушка! – Жаль, – тихо шепнул Крачкин. – Что? – разъярилась Розанова. – Что – что? – с невинным видом переспросил он. Крачкин ненавидел Розанову ненавистью мужчины, чья молодость пришлась на то время, когда дамы носили большие шляпы и сапожки на шнуровке. – Ваш моральный и идеологический облик давно вызывает вопросы, – угрожающе произнесла Розанова. – У кого? – совершенно искренне удивился Крачкин. – В общем, так. Можете сколько угодно разводить демагогию, а только завтра в одиннадцать ноль-ноль Государственный Русский музей проводит экскурсию для группы милиционеров. Встречаемся в вестибюле! Явка строго обязательна. Крутанувшись на пятках, она выскочила, чуть не сбив Серафимова. – Вы только граждан преступничков предупредите, – буркнул ей вслед Самойлов. – Чтобы с одиннадцати ноль-ноль никакого баловства – милиция в музей пойдет. Чего тебе, Серафимов? – На выезд. Ограбление инкассатора на Выборгской. – Ой, а у меня билет на балет, я не могу, – пропищал Самойлов. – А что, Самойлов, правда, что, если бы Розанова была не кувалда как есть, а тургеневская девушка с косой, мы бы иначе к комсомольским затеям относились? – меланхолически спросил Крачкин, хватая шарф, попадая в рукава. – Если бы у бабушки был хрен, она звалась бы дедушкой, – быстро отозвался Самойлов. А Крачкин уже сменил тон, обернувшись к Серафимову: – Много взяли-то на Выборгской? 4 В одиннадцать ноль-ноль в фойе Государственного Русского музея Зайцев быстро заметил Розанову и Нефедова. На лице Розановой играло нетерпение. Она жаждала припасть к культуре. Нефедов по обыкновению казался только что вставшим, но еще не проснувшимся. – Здравствуйте, – кивнула Розанова Зайцеву. Локтем она прижимала к себе сумочку, озиралась по сторонам. – Что-то запаздывают остальные товарищи. Собирались и проходили дальше группы экскурсантов. Неподалеку маячил худощавый немолодой человек в черном костюме; хрустко белел воротник рубашки. Зайцев заметил, что человек в костюме присматривается к ним, потихоньку сужая орбиту. Зайцев встретился с ним взглядом. Человек в костюме тотчас подошел. – Товарищи, я встречаю группу милиционеров, – полувопросительно обратился он. – Мы группа, – ответил Зайцев. Взгляд Нефедова плавал по стенам. А Розанова, немного смутившись, сказала: – Пока энтузиазм масс разгорается медленно. Это я с вами говорила, товарищ. Розанова. Она быстро схватила и тряхнула его руку в знак приветствия. На лице костюма проступило удивление, но он ничего не сказал. Розанова пояснила: – Отстает пока что культурное сознание милицейских работников от классового, отстает. Костюм приветливо улыбнулся: – Что ж, количество, не сомневаюсь, компенсируется качеством. Николай Семенович, – представился он. – Зайцев. – Нефедов. – Что ж, товарищи. Прошу. Начнем. Он протянул узкую, не знавшую физического труда ладонь, приглашая. И плавно, с осанкой хозяина здешних мест двинулся к мраморной лестнице, крытой малиновым ковром. Все трое затопали за ним. Огромные окна впускали свет. Розанова смотрела себе под ноги. – Вот жили-то цари, – попытался заговорить с ней Зайцев. – Это ж надо: такая махина для каких-то шести или семи человек. Розанова покосилась на него. – Мещанские у вас представления, товарищ Зайцев. Здесь – цари не жили. Здесь они хранили в недоступном для трудового народа месте сокровища культуры, – произнесла она, отдуваясь. Подъем по лестнице в сочетании с этой тирадой дался ей нелегко. Зайцев осекся. – Ничего. Главное, вы стараетесь. Тянетесь, – приободрила его Розанова. Зайцев видел, как Николай Семенович иронически приподнял бровь. «Вот будет потом среди своих рассказывать, как водил тупых мильтонов», – с неприязнью подумал Зайцев. И чуть не наскочил на него: тот внезапно остановился. Обернулся: – Что же вы хотите посмотреть сегодня? Может быть, юмористические сценки из народной жизни? Зайцев слышал в его голосе вежливо замаскированную насмешку. А может, и искреннее желание найти внезапным гостям развлечение согласно их интеллекту и культурному уровню. Как бы то ни было, юмористические сценки решительно не вписывались в его план. – Можно и юмористические, – пожал плечами Нефедов. – А это вы зря, товарищ музейный работник, – встрял Зайцев. – Мы не школьники какие-нибудь, которым лишь бы хиханьки и хаханьки. Если хотите знать, поимка современных бандитов часто требует ума и расчета. Вы уж извините, что Советская республика сразу позвала нас в строй, в университетах учиться нам некогда было. Да и книжки читать тоже. А многие и школу окончить не смогли. – Я не говорил… – забормотал Николай Семенович, но было видно, что именно это он, в сущности, и говорил, и теперь ему стало неловко. Как человек интеллигентный, он не обижал людей намеренно. Обижать этих троих скверно одетых, усталых на вид, однако же вот собравшихся в музей милиционеров он не думал. – Что же вам хотелось бы посмотреть? – повторил он вопрос. Но теперь взгляд его смягчился, стал живым. – Хотелось бы искусства народного, – заявила Розанова. – В котором виден высокий дух русского человека. Только без религиозного дурмана. Николай Семенович явно задумался.