— Женевьева позволила тебе забрать своего детеныша? Женевьева была не из тех, кто отдает что—то свое, даже нежеланного ребенка. — Я не спрашивал разрешения. — Райдер сжал челюсти. — Без волков, которые могли бы обуздать ее, Женевьева... ей не хватает материнских навыков, — легко сказал Райдер, хотя его лицо было каменным, а одна рука сжата в кулак. Он указал на маленький шрам на скуле ребенка. — Гарольд сказал, что Минетта перестала разговаривать, когда осталась наедине с матерью. У Бена вырвалось рычание. Как можно причинить вред детенышу, не говоря уже о том, что у нее самые большие и уязвимые глаза в мире? — Когда я пришел, Женевьева трахалась с мужчиной в гостиной. В спальне детеныша не было никакой мебели, только куча одеял. Минетта пряталась на заднем дворе в крошечной норе. Бен помнил, что гнев Райдера всегда медленно нарастал и часто развязывал язык... как сейчас. — Итак, я взял Минетту на руки, вынес ее и начал искать тебя. Я надеялся, что ты... — Голос Райдера затих. Простит его. Бен на мгновение закрыл глаза. Его гнев не исчез, но был вполне управляемым. У него не хватило духу отказать ребенку, особенно ребенку своего однопометника. — У меня большой дом. Здесь найдется место для тебя и детеныша. Напряженности в лице Райдера стало меньше. — Спасибо. — Должен сказать, что наверху полный беспорядок, так что нам придется закончить с ремонтом в комнатах и поставить кое—какую мебель. — Сделаю, что смогу. — На лице кота появилась медленная улыбка. — Я хорошо обращаюсь с деревом. Преуменьшение года. Райдер был самым лучшим столяром, которого Бен когда—либо встречал. — Итак... — Бен прислонился к столу и снова попытался улыбнуться. — Хочешь сэндвич, Минетта? Она пристально посмотрела на него и сунула большой палец в рот. — Я признателен, — сказал Райдер. Судя по тощему виду детеныша, она пропустила не один прием пищи со своей строптивой матерью. Бен приготовил сытные бутерброды с говядиной и сыром, уточнив у Райдера предпочтения по майонезу и горчице. — Вот, держи. Затем он приготовил немного для себя и Эммы, поставив на поднос ее сэндвич, картофельные чипсы и стакан молока. Заметив любопытный взгляд Райдера, он объяснил: — У меня вер-медведица в спальне рядом с моей. Козантир попросил меня оставить ее у себя, пока она не поправится. — Ранена? Она представляет угрозу? — Райдер взглянул на своего детеныша. — Нисколько. Эмма — милая женщина, она никогда не обидит детеныша. — Это еще одно преуменьшение. — Она... — Он осекся. Райдер, возможно, испытал бы облегчение, узнав, что она напала на адского пса, чтобы спасти человеческое дитя, но Козантир, возможно, не захотел бы делиться историей Эммы, поскольку он не вынес своего суждения о ней. — Если бы рядом был кто—то, кто приносил бы ей еду и помогал, когда я на работе, это бы мне очень помогло. — Не беспокойся. — Спасибо. Я отнесу это наверх, а потом присоединюсь к вам. Поднимаясь по лестнице, Бен почувствовал, что напряжение спадает. Одна только мысль об Эмме действовала успокаивающе. Конечно, она была очаровательной медведицей с пышными формами и большими карими глазами, но она также была тихой и умной, с ней было весело разговаривать и просто... быть. *** Этим вечером Эмма решила, что сойдет с ума — может быть даже, одичает, — если еще один день просидит взаперти в спальне. А теперь, как она могла сказать Бену, что чувствует себя запертой в его красивой комнате? Он был так добр к ней. На прикроватном столике стояли пустые тарелка и стакан от обеда, которые Бен, очевидно, оставил ранее, когда она спала… Ее чрезмерное истощение скоро должно пройти. Целитель предупредил, что такое обширное исцеление на несколько дней собьет ее с ног. Завтра она могла немного нагрузить ногу. Частичная нагрузка, сказал Дональд, и еще он разрешил ей покинуть свою комнату. Спасибо Матери. Пока она смотрела на темные окна, ее заживающая нога пульсировала в унисон несчастным мыслям. В глуши она ненавидела долгие темные вечера. Именно тогда она чувствовала себя наиболее одинокой, когда все, что она потеряла, возвращалось и преследовало ее. Осознание того, что она заслужила быть несчастной, только усугубляло ее одиночество. Из коридора донесся напугавший ее гул голосов. Она уставилась на закрытую дверь спальни. Хотя большинство мужчин—даонаинов делили дом со своими сородичами и, в конечном итоге, с супругой, у нее сложилось впечатление, что Бен живет один, но у говорящего мужчины был глубокий голос с резонирующим тембром, похожим на голос Бена. Из общей ванной комнаты донеслись легкие, как у ребенка, шаги. Почему Бен не упоминал о своем брате, супруге и детенышах, когда они разговаривали в последние дни? Она думала, что они уже стали друзьями… Эмма попыталась стряхнуть с себя чувство обиды. Было бы здорово познакомиться с большим количеством людей. Конечно, у Бена должна быть замечательная пара и сородичи. Не опускайся до чувства зависти, медведица. Но было трудно не делать этого. Мать была ее единственной семьей. Будучи зачатой на Собрании, Эмма не знала своего отца, а двух ее братьев ее мать передала бесплодной семье оборотней, проходящей через город. Она оставила Эмму только потому, что детеныш женского пола повысил статус семьи. Но мать ее не любила. Теперь Эмме пришлось смириться с тем, что у нее никогда не будет семьи. Ей было больно расставаться с этими мечтами, но она должна была быть честной сама с собой. Она была большой, неуклюжей медведицей, и единственный раз, когда самцы хотели ее, это было из—за гормонального влияния Собрания Полной луны. Теперь же… ни один мужчина не захочет женщину, которая изгнана — наказание, применяемое только за самые гнусные преступления. Даже если Богиня простила ее, она сомневалась, что Седрик или кто—либо еще на территории Маунт—Худ простили ее. Как говорила мать просто потому, что люди «не хотят» ничего исправлять. Человек несет ответственность за результаты своих действий. Эмма не хотела причинить никакого вреда, но беда все же случилась. Как она могла ныть, что у нее не будет семьи? Двое мужчин мертвы, потому что она посмотрела на одного с вожделением и позволила ему поцеловать себя. Нет, она будет благодарна за то, что есть у нее сейчас — за то, что она жива, за возможность снова вернуться в клан. Дверь в комнату Эммы из ванной слегка приоткрылась. В комнату заглянула маленькая девочка лет трех—четырех. Ее распущенные каштановые волосы касались плеч. Ее любопытные глаза были цвета позднего летнего леса, темно—зеленого и коричневого. Совершенно очаровательная. Девчушка заметила Эмму и напряглась. Эмма улыбнулась ей. Дети были открытыми, прямодушными и замечательными. — Привет, малышка. Широко раскрыв глаза, девчушка уставилась на нее и засунула большой палец в рот. Эта привычка была ей знакома. Эмма тоже сосала большой палец, когда была детенышем... пока мать не заметила. Когда она не прекратила достаточно быстро, мать так безжалостно поцарапала ее большой палец, что любое прикосновение причиняло боль. К тому времени, как раны зажили, у нее больше не было этой привычки — только шрамы. Хотелось бы надеяться, что этому детенышу будет дозволена безобидная привычка. — Минетта? Ребенок снова исчез в общей ванной комнате. — Минетта? — У Эммы перехватило дыхание, когда в дверях появился худощавый мускулистый мужчина в черной кожаной куртке и высоких ботинках. Она никогда не видела таких поразительных мужчин. Судя по чертам его лица, это был брат Бена, хотя он был на несколько дюймов ниже ростом и не такой ширококостный. Черные, как ночь, волнистые волосы доходили ему до плеч; тёмная щетина подчеркивала точеный подбородок. Выражение его лица было холодным... и циничным. Его глаза были такими темно—карими, что казались почти черными, и в них совсем не было теплоты. Когда его ледяной взгляд скользнул по ней, она почувствовала себя так, словно ступила в сугроб. — Вы, должно быть, Эмма. — Да. — Ее попытка улыбнуться провалилась. — Вы здесь живете? — Да, мы переезжаем сюда. — Его ответ был краток. — Я Райдер, сородич Бена. Мы с моим детенышем только что приехали. — О, как приятно вы… — Ее голос затих. О, это было ужасно. Бен сказал, что единственные подготовленные спальни были у него и у нее. Для этого самца и детеныша потребуется по меньшей мере две комнаты. А как насчет матери детеныша? Эмма занимала комнату, которая им понадобится. И действительно, если бы они знали, что она за человек, то не захотели бы находиться рядом с ней. И уж точно не рядом с такой милой маленькой девочкой. Тревога охватила ее. Каким—то образом Бен заставил ее почувствовать себя желанной гостьей, но под холодным взглядом этого мужчины ее чувство принадлежности к нему изменилось. Это было неправильно — находиться рядом с другими людьми. Не тогда, когда она была... запятнана. ***