Виталий переводил подозрительный взгляд с одного окна на другое, стараясь угадать, где же прожил Николай свои последние в жизни два дня. В этот момент из подъезда выскочил Юра и, махнув рукой, сказал: - Ошибка, товарищ начальник. Вон он, зараза, где выходит, видите? И на соседний дом прыгает. Так что потопали дальше. По мере того как они продвигались от дома к дому, Виталий всё больше настораживался. Неужели?.. Неужели этот странный кабель приползёт в тот самый двор, в тот самый подъезд?.. Вполне возможно. Впрочем, в любом случае он укажет квартиру, где остановился Николай, - вернее, где ему велели остановиться. Интересно, кто же там живёт, что это за ловкач такой, который додумался и сумел оборудовать себе такой телефон, по которому его обычным способом и не разыщешь, и оплачивает все его междугородные переговоры по всяким спекулянтским делам само же государство, которое он грабит? Надо суметь придумать такой фокус. Между тем кабель упрямо тянулся к знакомому двору. Виталий то и дело загадывал: «Вот если кабель сейчас свернёт за угол…» - и кабель сворачивал; «Вот если он с правой стороны обогнёт этот огромный дом…» - и он огибал тот дом именно с правой стороны. И в конце концов сомнений у Виталия не осталось. Да, кабель тянется именно в тот двор и скорее всего именно в тот подъезд, из которого Николай вышел в последний раз и с жильцами которого Виталий совсем недавно познакомился. Кто же из них окажется владельцем этого удивительного телефона? И вот наконец, свернув за угол и пройдя совсем коротенький переулок, Виталий оказался у ворот знакомого двора. - Фу-у… Кажется, добрались, - отдуваясь, удовлетворённо произнёс Юра и огляделся. - Это уже где-то здесь. - Точно. Здесь, - подтвердил Виталий. - Я тебе даже покажу сейчас подъезд. - Не, так не годится, - солидно возразил Юра. - Я должен сам к нему прийти. А потом уже и квартиру разыщем. Давай только сперва перекурим. Они выбрали затенённую скамейку возле одного из подъездов и со вкусом закурили. Жарко было немыслимо, хотя день уже клонился к вечеру и по двору поползли тени. Рубашка Виталия промокла насквозь и неприятно липла к телу, между лопатками по спине катилась струйка пота. Да и устали оба изрядно. Тем не менее настроение у них было приподнятое - ещё бы, такое хитрое дельце распутали, не всякий бы сумел! Блаженно откинувшись на спинку скамьи, Юра произнёс, жмурясь от косых лучей солнца, неожиданно пробившихся сквозь кроны высоких деревьев: - Вот мы так сидим с гобой, курим. Простые вроде ребята, да? Пройдут тутошние жители и внимания не обратят. А кому-то из них наше появление тут тюрьмой обернётся, верно? - Вполне возможно, - согласился Виталий. - Только у меня к тебе просьба: насчёт нашего открытия никому пока ни звука. Договорились? - И моему начальству? - И ему. - Ну правильно. А то оно тут же даст приказ ликвидировать это подпольное хозяйство. А палку в муравейник совать ещё небось рано. Так, что ли? - Ты, я вижу, не зря книжки про нас читал, - засмеялся Виталий. - Всё точно. Потому я тебя и прошу до поры до времени помалкивать. - Будь спокоен. Могила. Мне и не такие тайны можно доверять, если хочешь знать. Они докурили сигареты и поднялись со скамейки. - Ну, следопыт, последнее испытание на твою долю, - весело сказал Виталий. - Прошу, маэстро. - Усё будить, - в тон ему ответил Юра и локтями подтянул сползавшие брюки. Они подошли к тоннелю ворот и, не спуская глаз с тянувшегося по стене кабеля, двинулись по двору. Как и следовало ожидать, кабель, миновав продовольственный магазин, а потом ещё два подъезда, юркнул в третий, на который и собирался указать Виталий. - Этот? - спросил Юра, останавливаясь. - Какой надо? - Этот самый, - подтвердил Виталий. - Теперь только квартиру определи, будь добр. - Сей момент! Какой может быть разговор? Они зашли в подъезд. Кабель привёл их на третий этаж. «Студент, - мелькнуло в голове у Виталия. - Неужели папаша его сообразил? Или сам?» Кабель между тем нырнул под распределительный щиток на площадке лестницы. Юра не без торжества вскрыл его, быстро, почти не глядя, нащупал какие-то провода и клеммы, потом окинул взглядом стену площадки и таинственным шёпотом сообщил: - Всё, товарищ начальник. Вот эта самая. - И указал пальцем на одну из дверей. В квартире жила пожилая пенсионная чета, которая жаловалась на шумные сборища у соседа-студента. - Ну спасибо тебе, друг, - сказал Виталий, когда они с Юрой снова вышли во двор. - Теперь я твой должник. Если что надо будет, звони. Пиши телефон. Ну а уговор наш смотри не забудь. Ясно? На улице они расстались. Однако свой визит к пенсионной чете Виталий решил отложить. Надо было предварительно собрать хоть какие-нибудь сведения об этих людях. Борис Иванович Губин оказался весьма колоритной личностью. Самым примечательным были его две судимости. Одна, ещё в юные годы, до войны, за групповую кражу из ларька. Это можно было бы расценить - с некоторой натяжкой, конечно, - как прискорбный и случайный «зигзаг», этакий грех юности, если бы не вторая судимость, уже после войны, тоже связанная со злосчастным ларьком и, по странной случайности, на том же самом рынке. Но на этот раз, умудрённый жизненным опытом, Губин не стал действовать столь грубо и прямолинейно. Он ничего не взламывал и тёмной ночью не тащил, а примитивно и нагло спекулировал мануфактурой, весьма дефицитной в первые годы после войны. Дело тоже было групповое, и Борис Иванович в пёстрой компании жуликов оказался фигурой самой что ни на есть второстепенной, и всё, что он натворил, бледнело по сравнению с преступлениями его подельцев. Сплошь и рядом его использовали вообще вслепую, не очень-то доверяя его сообразительности и выдержке. А однажды его поймали на мелком и алчном обмане своих и жестоко покарали. Прискорбный этот эпизод случайно всплыл на суде. Двое подосланных молодцов, поймав Губина где-то в тёмной подворотне, так его отделали, что тот после этого две недели отлёживался в больнице, но отбитая селезёнка с тех пор мучила его всегда, а два сломанных ребра кое-как всё же срослись. Насмерть перепуганный, Губин тогда ничего не сказал следователю, хотя даже в темноте узнал бы своих мучителей. На суде все эти обстоятельства, оказавшиеся весьма выгодными, удалось использовать, и Губин получил минимальный срок по сравнению с остальными. Вторично выйдя на свободу, Борис Иванович как будто бы одумался и, хотя продолжал работать по торговой части, что, правда, уже было незаконно, ибо ему эта сфера деятельности была запрещена, однако ни в чём предосудительном замешан не был, ревностно зарабатывая себе пенсию. Кстати говоря, ногу Борис Иванович потерял отнюдь не на полях войны, как он любил рассказывать, а позже, неудачно соскочив в пьяном виде с трамвая. Кроме всего вышесказанного был в жизни Бориса Ивановича и ещё один крайне неприятный эпизод, впрочем, окончившийся для него более чем благополучно. Будучи по характеру человеком чрезвычайно скандальным, недоброжелательным и мстительным, а также весьма склонным к спиртному, он был совершенно невыносим для окружающих. Многочисленные его соседи по большой коммунальной квартире, измученные всем этим до крайности, в конце концов, положив на это дело немало времени и нервов, добились редчайшей меры наказания - принудительного выселения по решению суда «за невозможностью совместного проживания». И вот тут-то Борис Иванович сделал ход конём. Грозно стуча своим протезом по кабинетам ответственных товарищей, где надо - пуская слезу, а где - наливаясь праведным гневом в адрес «тыловых крыс», вспоминая боевые эпизоды и лихие рейды по тылам врага, коими и объяснялась некоторая расшатанность нервной системы, он добился нового решения: в порядке исключения ему выделялась отдельная однокомнатная квартира. Но тут Борис Иванович, воодушевившись, объявил, что подорванное на фронте здоровье не позволяет ему жить одному, без ухода и ласки, а потому он немедленно женится и однокомнатная квартира его в связи с этим не устраивает. И снова в кабинетах ответственных товарищей раздался грозный стук протеза, истеричные, малосвязные выкрики, битьё в грудь и даже слёзы. Одновременно во все концы шли весьма убедительные и трогательные жалобы, явно составленные кем-то другим, а не Губиным, и вызывавшие живой отклик, а также бесконечные расследования. Долго выдержать всё это психически здоровому человеку было невозможно. В конце концов Борис Иванович получил то, чего требовал. И сразу с облегчением вздохнули десятки людей: кошмар кончился. Для них. Зато для других только наступил. Борис Иванович взялся за выколачивание себе пенсии, и притом, конечно, в максимальных размерах. Эпопея эта, доведшая до нервного потрясения весь состав районного собеса, закончилась всего год назад, и, конечно, чистой победой Бориса Ивановича. Впрочем, никакая пенсия не могла выдержать того количества пустых бутылок, которое выволакивала из своей квартиры жена Бориса Ивановича. Если бы они попадали к нему даром, то прожиточный минимум и вдвое большей семье был бы обеспечен. Однако ничего о побочных доходах Бориса Ивановича известно не было, несмотря на весьма, казалось бы, назойливую «распахнутость» его натуры и склонность к самовыражению, особенно перед обществом, собиравшимся в эти знойные летние дни во дворе, вокруг шаткого и облезлого «стола для культмассовой работы», как он числился в ЖЭК. Единственное, что обращало на себя внимание жильцов дома, да и то, конечно, далеко не всех, - это приезд к Борису Ивановичу время от времени иногородних гостей. Они, впрочем, старались вести себя как можно незаметнее, да и жили, надо сказать, совсем не подолгу, от силы два-три дня, не больше. При этом никакого особого багажа они никогда не привозили и не увозили и вообще ничем в глаза не бросались, тихо проскальзывая по лестнице в квартиру Бориса Ивановича. Впрочем, что касается багажа, то Виталию уже была знакома нехитрая комбинация с камерами хранения на вокзале. Причём знал об этой комбинации и Борис Иванович, не только Николая встречал он на перроне вокзала. А мог ли он знать, откуда этот багаж прибыл и кому предназначается? Пожалуй, мог. Впрочем, здраво подумав и посоветовавшись с Цветковым, Виталий склонился к мнению последнего. Цветков считал, что на этот раз Бориса Ивановича тоже используют втёмную, как это случалось и в прошлом. Уж больно он глуп, болтлив и заносчив, чтобы можно было доверить ему что-то серьёзное. А в данном случае кое-кому пришлось бы доверить Борису Ивановичу собственную свободу. Кто же решится на такой безрассудный поступок? Нет, Губин скорее всего не знал ни о каких махинациях, понятия не имел, где, что и как проделывается. Но вот людей он знать мог - не всех, конечно, и даже, вероятно, не самых главных, но мог знать. И даже наверняка знал. Ведь кто-то устроил ему этот необычный телефон. Сам Борис Иванович ничего подобного в жизни не придумал бы. Наконец, нельзя было сбрасывать со счёта и супругу Губина. Виталий её прекрасно запомнил. Евдокия Петровна, несмотря на её кажущуюся забитость, была умнее и хитрее мужа, и на это мог обратить внимание не один Виталий. Вообще он очень хорошо запомнил эту пару и так живо, даже в лицах, изобразил обоих супругов, что все, в том числе и сам Цветков, и следователь Исаев, согласились, что идти к Губиным должен, конечно же, Виталий. Тем более что в первый свой визит к ним он представился довольно туманно, объяснив только, что вот, мол, соседи вызвали, а дома их нет. Сейчас эта интуитивная его импровизация приобретала немалое значение. - Ему не только с телефоном, ему и с квартирой кто-то помог, - заметил Откаленко. - По-моему, они просто явку себе оборудовали. - Солидные деятели, - добавил Петя Шухмин. - Приятно иметь дело. Исаев кивнул головой и, потерев лоб, добавил: - Надо внимательно изучить его подельцев по последнему процессу. Все они уже, вероятно, на свободе. - Точно, - подхватил Виталий. - И ещё одна интересная деталь. Метод расправы тогда и сейчас. Почерк один. В тот вечер они ещё долго сидели у Цветкова, обсуждая завтрашний визит Виталия к Губиным. Фёдор Кузьмич умел в таких случаях создать обстановку совершенно неофициальную, шла просто беседа, и притом интересная, когда вспоминаются необычные истории, любопытные казусы, высказываются самые завиральные идеи и доверительные мнения. И всё бывало приятно, не торопясь, посидеть, покурить, выпить по стакану чая в обществе симпатичных тебе и интересных людей и найти неожиданный ход, поспорить и что-то придумать. Кое-что придумали и на этот раз. А наутро, уже не заезжая в отдел, Виталий отправился по знакомому адресу, заранее наполняясь неприязнью к людям, с которыми ему предстояло увидеться, и внутренне себя в этом упрекая. Дверь открыл высокий старик с венчиком сивых волос вокруг глянцевой лысины и капризно оттопыренной нижней губой на полном лице, которому густые, взъерошенные брови придавали диковатый вид. Стуча по очереди то протезом, то палкой, старик провёл Виталия в комнату - аккуратную, с белыми занавесочками на окнах и цветочными горшками, с пёстрой скатертью на круглом столе и вышитой дорожкой на стене вдоль дивана. Старухи дома не оказалось, она пошла в магазин, и это Виталия даже обрадовало. - Здравствуйте, Борис Иванович, - как можно дружелюбнее сказал он, подсаживаясь к столу. - Помните меня? - Ну чего же… Ясное дело… приходил, туды-сюды… - забормотал старик, шлёпая мокрыми губами. - Телефончик у вас где стоит? - решив сразу брать быка за рога, спросил Виталий. - Да вон… где вешалка, туды-сюды… - Покажите, Борис Иванович, квитанции об уплате за этот год, будьте добреньки. Испуг мелькнул в мутноватых стариковских глазках. - У неё всё… у неё, туды-сюды… у Евдокии… Виталий весело покачал головой: - Нет у неё ничего, Борис Иванович. Вы ведь сами знаете. Ни копеечки вы за него не платите. Кто же вам этот чудо-телефон установил, интересно знать? - И уже напористо и совсем не шутливо повторил: - Так кто установил, быстренько мне скажите? - Ну кто-кто… Почём я знаю?.. - растерянно забормотал старик и вдруг взорвался, разбрызгивая слюну: - Ты откуда такой, а?.. Ты милиция?.. Телефонная станция?.. Да я… Я инвалид, туды-сюды!.. Отечественной… Душить меня, да?.. А я, туды-сюды, знаешь куда пойду?.. - Тише, тише, Борис Иванович, - поднял руку Виталий. - Слишком много вопросов сразу. Отвечаю по порядку. Я с телефонной станции. Аппарат ваш мы вчера проверили. А какой вы инвалид, мы тоже проверили, - добавил Виталий, на минуту забыв, что телефонной станции такие вопросы не подведомственны. - Прыгать надо с трамвая аккуратно, Борис Иванович.