- «Арарат» - да, - увлечённо согласился Виктор. - Он ещё чемпионом будет, увидишь. Вообще, оба они незаметно увлеклись и как бы выключились, ушли из первоначального состояния. В первый момент Лосев пошёл на это сознательно, но сразу же азарт собеседника увлёк и его самого. Больше всего даже не предметом разговора, хотя футбол он и в самом деле искренне любил. Нет, завязавшийся сейчас разговор увлёк его больше всего своей психологической и нравственной подоплёкой. Сейчас этот парень невольно раскрывался перед Лосёвым лучшей своей стороной, лучшими качествами, которые в нём ещё сохранились. И в этом смысле разговор получался весьма полезный. - И совсем молодые ещё, - завистливо вздохнул Виктор, имея в виду команду армянских футболистов. - Но перспективные, это точно. А двое-трое, я тебе скажу, там уже классные игроки, хоть сейчас можно в сборную ставить. - А тебе самому-то сколько? - Мне? Двадцать. Да что я… - Что ты? - с какой-то невольной, тоскливой злостью переспросил Лосев. - Да как ты мог, скажи мне, ни с того ни с сего вдруг на человека с ножом броситься? Как ты мог? Виктор беспокойно заёрзал на стуле. - А чего он ходит, где не надо! Вот мы ему и сказали, чтобы сматывал. - Ты, что ли, сказал? - Ну, Горшок. Какая разница? - А чего он сказал? Лосев, конечно, сразу уловил кличку, которая сорвалась у Виктора. - Чего сказал? А вот чтобы в парке его больше не было. - А почему? - Почему, почему… Потому. Витька явно не знал, что сказать. Но Лосев чувствовал, что какая-то причина существовала, серьёзная причина, почему парни потребовали от Шухмина, чтобы он ушёл из парка и больше там не показывался. Но причину эту Витька называть не хотел. - Ты, Виктор, пойми, - посоветовал Лосев. - Просто так ты его хотел прогнать или не просто так, сейчас значения уже не имеет. Сейчас тебе надо думать о другом, о себе думать, надо сбрасывать годы. - Это как же так сбрасывать? - удивился Виктор. - А так. Допустим, статья предусматривает санкцию от двух до пяти лет. За одно и то же преступление. Меньше нельзя и больше нельзя. - Интересное кино, - недоверчиво произнёс Витька. - Это зачем же так придумали? - Чтобы суд мог, если само преступление доказано, учесть личность подсудимого, его поведение на следствии, мотивы преступления, то есть что толкнуло, понял? - Понял, не глиняный. - Вот поэтому я тебе и говорю, что надо годы сбрасывать. Два года это лучше пяти, такая арифметика тебе, надеюсь, понятна? - Ещё бы… - Так вот. Чтобы получить, допустим, два или три года, а не пять, надо, как минимум, себя правильно вести на следствии, помочь ему, а не мешать. - А как максимум? - Как максимум, Витя, надо искренне раскаяться не только в том, что совершил, но и во всей своей неправедной жизни, твёрдо раскаяться и твёрдо решить её менять. Но этого, честно говоря, я от тебя пока не жду. Это сразу не приходит. Ты пока помоги мне, исходя хотя бы из своих собственных интересов. Понял ты меня? - Понял, - хмуро ответил Виктор. - Ну а какая статья мне светит? - Вот опять же. Можно тут применить двести шестую, часть вторая. Это злостное хулиганство, особо дерзкое, сюда и твой нож войти может, и что групповое оно… - Какое групповое? Я же один. - Двое вас было, свидетели видели. И если один убежал, это ничего не меняет. Тем более он-то первый и пристал. Так что роли разные, но драка одна. - Та-ак, - упавшим голосом протянул Витька. - И сколько же отламывается по этой статье? - Как раз до пяти лет. - Фью… - Витька даже присвистнул. - Годов не жалеют. - Что верно, то верно, - согласился Лосев. - И с этим фактом надо считаться. Но могут квалифицировать твои действия и по другой статье. Допустим, сто девяносто первой - два. Это уже посягательство на жизнь работника милиции. Тут наказание предусмотрено от пяти до пятнадцати лет. - Ну да?! - с тревогой воскликнул Виктор. Виталий помедлил, соображая, и покачал головой. - Нет, эта статья в данном случае применяться не должна. Вы ведь не знали, что Шухмин работник милиции, и он был не в форме, да ещё с девушкой. Ведь не знали, верно я говорю? - Ну, ясное дело! Откуда нам было знать? - Вот и я так думаю. Цели ограбления у вас тоже не было. Так? - Так, - с готовностью подхватил Витька. - Цель была дурацкая, как я погляжу, чтобы Шухмин больше не ходил с девушкой в парк. Почему-то от других посетителей вы этого не потребовали. Только к Шухмину прицепились. Почему? Может, и в самом деле работника милиции в нём узнали? - Да нет же! Точно тебе говорю. - Но тогда почему именно к нему? Учти, это и на суде у тебя спросят. - Ну, почему… Пьяные были. - Не то. Пьяные целый час ни за кем ходить не будут. Что-нибудь другое придумай, чтобы поверили. А лучше всего правду скажи. Ведь вы за ними целый час шли, так? - А я помню, думаешь? - А что вообще шли, это ты помнишь? - Ну… вроде. - Где вы их встретили? - Где? Не помню уже. - А ты постарайся. - Говорю, не помню, и всё, - заупрямился Витька. Лосев помолчал. Странно, однако. В этом пункте парень ведёт себя особенно упрямо. Место встречи с Шухминым и, следовательно, начало слежки, он указывать явно не желает. Может быть, здесь скрыта и причина слежки? Допустим, Шухмин в том месте увидел что-то неприятное для них, опасное, и они решили посмотреть, куда он после этого пойдёт, не в милицию ли? Но то же самое видели и десятки других людей вокруг. Почему эти парни выбрали именно Шухмина? Он иначе повёл себя, чем другие? Возможно. Но Шухмин про это ничего не сказал. Значит, он сам этого не заметил. А может быть, Шухмин со своей девушкой забрели куда-нибудь, где больше никого не было, и там Пётр что-то заметил? Может, эти парни там ограбили кого-то или куда-то залезли, что-то украли? Нет, в таких случаях убегают, а не следят за свидетелями. Да и не заметил Пётр ничего подозрительного, иначе бы он сказал. Странно. Всё очень странно. Лосев вздохнул. - Ну, гляди, Витя. Ведь к Шухмину вы прицепились не случайно, не спьяну. - А пусть не торчит, где не надо! Вылупил, понимаешь, зенки свой… - Он вдруг умолк, словно натолкнулся на что-то, на стену какую-то, и нервно пробормотал, продолжая мять и тискать в руках свою старенькую кепку: - Да чего там говорить… - Вот сейчас как раз и говорить, - спокойно заметил Лосев, подчёркнуто равнодушно заметил, как бы давал понять, что говорить сейчас - это прежде всего в интересах самого Витьки. - Впрочем, если хочешь, подожди. Ну, а дома у тебя кто, одна мать? - Ещё сестрёнка. Шесть лет ей. - А отец где? - Десять лет, как убежал без оглядки. След давно простыл. От матери не один он сбежал уже. Кто хочешь сбежит. - Ты что, неужели мать не любишь? - А за что мне её любить? Она нас не замечает, мы её. И в расчёте. Лосев отметил про себя это «мы». - Кого же она замечает? - Мужиков. А те её. Красивая больно. - Сколько же ей лет? - Тридцать девять или сорок. А дают тридцать. Раньше, как мужик какой приходил, меня за брата выдавала. Потеха. - А теперь? - Теперь ухожу. А Лялька ей не помеха. А сейчас и вовсе легче будет. Что сын в тюрьме, говорить не обязательно… Лялька вот совсем пропадёт, это уж точно.