Хотя младенческий период не был ее любимым временем, она от души радовалась по поводу малыша Анны. И брать его иногда ненадолго – словно выковыривать изюминки из булочки: обниматься, играть с ним, а потом возвращать родителям, когда маленькое чудо начинает голосить или плохо пахнуть. И, конечно же, ей было любопытно, кто там внутри. Ни Дан, ни Анна не пожелали заранее узнать пол ребенка, говоря, что для них это не имеет никакого значения. Но что-то подсказывало Эрике, что у Анны и Дана будет девочка. Наверное, так лучше, потому что неродившийся ребенок, которого Дан и Анна потеряли при таких трагических обстоятельствах, был мальчик. На лице и теле у Анны остались следы той аварии, которая и ей чуть было не стоила жизни, но, казалось, сестра начала привыкать к физическим изменениями в своей внешности. Во всяком случае, она давно об этом не упоминала. Эрика резко остановилась. Мысль об Анне внезапно напомнила ей о девичнике. Она и забыла, что сама предложила устроить его для Кристины. Порой свекровь действовала ей на нервы, но всегда соглашалась помочь, когда надо было посидеть с детьми. Поэтому нужно как минимум устроить для нее приятный день. Что-нибудь веселенькое. Не какие-нибудь глупости, типа ходить по улицам в фате и продавать поцелуи – в ее возрасте это недостойно. А что-нибудь милое и приятное, чтобы Кристина оказалась в центре внимания. Но что придумать? И когда? Времени осталось совсем мало. Может быть, прямо в эти выходные? Но тогда надо и впрямь торопиться, если она хочет успеть что-нибудь организовать… Объявление на доске у кемпинга заставило ее остановиться. Это идея. Очень хорошая. Более того – гениальная. Достав мобильный, Эрика сфотографировала объявление, потом позвонила Анне. – Послушай, я обещала устроить Кристине девичник. Что скажешь по поводу субботы? Я все организую, если ты готова выделить под это дело субботу. Дан сможет посидеть с детьми? Анна отвечала односложно, совершенно не проявляя того энтузиазма, которого ожидала Эрика. Но, возможно, у нее просто трудный день, как часто бывает под конец беременности, так что Эрика продолжала говорить. – Я пока еще не до конца продумала, что мы устроим, но только что увидела объявление рядом с кемпингом, которое подкинуло мне идейку… По-прежнему никакой реакции. Странно. – Анна, с тобой всё в порядке? Голос у тебя… какой-то необычный. – Нет-нет, ничего особенного, просто устала. – Ладно, не буду тебя утомлять. Отдыхай, я позвоню, когда буду знать все детали. Положив трубку, Эрика в задумчивости запихнула мобильный телефон в карман шортов. С Анной явно что-то не то. Слишком хорошо она знала сестру – и сейчас все больше приходила к выводу, что та что-то от нее скрывает. А учитывая большой талант Анны притягивать к себе неприятности, Эрика встревожилась. После всех проблем и неудач казалось, что сестра наконец-то встала на ноги и начала принимать продуманные решения – или Эрика всего лишь принимает желаемое за действительное? Вопрос в том, что именно Анна от нее скрывает. И почему? Несмотря на жару, по спине у Эрики пробежал холодок. Неужели она всегда будет волноваться за сестру? * * * Всю дорогу до Танумсхеде Патрик сидел молча, стиснув зубы. Его и без того не блестящий стиль вождения еще ухудшался, когда он злился. Всю дорогу Йосте пришлось держаться за ручку над дверцей. – По-прежнему не отвечает? – спросил Хедстрём. Йоста, свободной рукой прижимавший к уху телефон, покачал головой. – Нет, ответа нет. – Проклятье! Его ни на минуту нельзя оставить одного. Хуже ребенка! И Патрик еще сильнее вдавил педаль газа. Они уже ехали мимо конюшни; вскоре их глазам откроется Танумсхеде. На склонах слегка посасывало под ложечкой, и Патрик заметил, что лицо Йосты начинает приобретать зеленоватый оттенок. – Мне не нравится то, что мы не успели закончить работу на хуторе. Хотя мы и поставили ограждение, есть риск, что осмотр места провалится, – бормотал Хедстрём. – Паула и Мартин едут? – Да, я поговорил с Мартином, они ждут нас у центра. Они наверняка уже на месте. Патрик сам удивлялся своему гневу. Мелльберг обладал невероятной способностью красиво сесть в лужу – часто в надежде на личную выгоду. Но на этот раз Патрик не мог ему позволить все испортить. Дело касалось убийства ребенка. Когда они свернули к центру, Хедстрём увидел Паулу и Мартина, ждущих их на парковке. Поставив машину рядом с их, вылез и с грохотом захлопнул дверцу машины. – Вы его видели? – спросил он. – Нет, решили дождаться вас. Но мы побеседовали с заведующим – похоже, Мелльберг пошел в самый дальний дом. – Паула указала на вереницу домиков за ними. – О’кей, тогда пойдем разберемся, что он отмочил на этот раз. Патрик обернулся, услышав шум подъезжающих машин. Это был Турбьёрн и его люди, следовавшие за ними. – Почему он захотел вытащить сюда Турбьёрна? – спросил Мартин. – Вам что-нибудь известно? Кто-нибудь с ним разговаривал? Патрик фыркнул. – На звонки он не отвечает. Единственное, что нам известно, – он велел Турбьёрну немедленно ехать сюда – дескать, что-то нашел и «раскрыл это гребаное дело, как банку сардин». – Даже и знать не хочется, – мрачно проговорила Паула. Затем кивнула остальным. – Пошли, надо довести все до конца. – Брать с собой оборудование или нет? – спросил Турбьёрн. Патрик колебался. – Да какого черта… Возьмите всё с собой. Что-то там есть, раз Мелльберг говорит, будто он что-то нашел. Хедстрём сделал знак рукой Йосте, Пауле и Мартину идти за ним и двинулся к указанному дому. Турбьёрн и его сотрудники доставали из багажников свое оборудование, намереваясь последовать за ними. А вокруг на них смотрели люди. Одни выглядывали из окон, другие выходили наружу и становились у дверей. Но никто ни о чем не спрашивал. Только следили за ними встревоженными взглядами. Издалека Патрик услышал крики женщины и прибавил шагу. – Что тут происходит? – спросил он, подходя к дому. Мелльберг стоял и разговаривал с женщиной, отчаянно жестикулируя и изо всех сил стараясь напустить на себя важность. Он повторял на ломаном английском: «No no, cannot go in house. Stay outside»[43]. Увидев Патрика, Бертиль обрадовался: – Как хорошо, что вы пришли! – Что тут происходит? – повторил Патрик. – Мы пытались связаться с тобой с тех пор, как ты позвонил Турбьёрну, но ты не отвечаешь. – Да мне тут было ни до чего; она бьется в истерике, дети орут, но мне пришлось выгнать их из дому, чтобы они не испортили улики. – Улики? Какие такие улики? Патрик почувствовал, что голос у него срывается на фальцет. Неприятное чувство в душе нарастало – более всего ему хотелось схватить Мелльберга за плечи и встряхнуть так, чтобы с его круглого лица исчезло это самодовольное выражение. – Я получил сигнал, – высокопарно заявил Мелльберг и сделал театральную паузу. – Что за сигнал? – спросила Паула. – От кого? Она шагнула к Мелльбергу, с волнением бросив взгляд на плачущих детей. Патрик понимал, что она, как и он сам, стремится понять ситуацию, прежде чем что-либо предпринимать. – Э-э… анонимный сигнал, – сказал Мелльберг. – Что здесь якобы есть улики, которые приведут к убийце девочки. – Здесь? Конкретно в этом доме? Или у того, кто здесь живет? Что именно сказал звонивший? Мелльберг вздохнул и заговорил медленно и отчетливо, словно объясняя ребенку: – Человек дал четкие инструкции по поводу этого дома. Описал его очень точно. Но имени не назвал. – И ты поехал сюда? – спросил Патрик с нескрываемым раздражением. – Не сообщив нам? Мелльберг фыркнул и зло уставился на него. – Ну вы же были заняты другим делом, а я почувствовал, что тут надо действовать мгновенно, пока улики не исчезнут или не будут уничтожены. Это было продуманное полицейское решение. – И тебе не показалось, что нужно дождаться санкции прокурора на обыск? – спросил Патрик, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие. – Ну… – проговорил Мелльберг, и впервые за все это время вид у него сделался несколько растерянный. – Я счел, что в этом нет необходимости, и сам принял решение, как руководитель следствия. При расследовании убийства нужно сохранить улики, и ты прекрасно знаешь, что формальное решение не требуется. Патрик медленно проговорил: – Стало быть, ты поверил анонимному доносчику и вторгся сюда, никого больше не поставив в известность? Так было дело? А женщина, живущая здесь, просто тебя впустила? Без всяких вопросов? – Он бросил взгляд на женщину, стоявшую чуть в стороне. – Ну это самое… Я знаю, что во многих странах надо показать бумагу, и подумал, что будет легче, если я тоже так сделаю… – Бумагу? – переспросил Хедстрём, не будучи уверенным, что хочет услышать ответ. – Ну да. Она не понимает по-шведски, и по-английски тоже, похоже. А у меня в нагрудном кармане оказалось ветеринарная справка на Эрнста. На днях ходил с ним к ветеринару – у него, понимаешь ли, стал болеть живот, и… Патрик прервал его: – Правильно ли я тебя понял? Вместо того чтобы дождаться нас и переводчика, ты насильно проник в дом к семье беженцев, предъявив справку от ветеринара и сделав вид, что это разрешение на обыск? – Черт подери, да ты что, не слышишь, что я говорю? – выпалил Мелльберг, побагровев. – Речь идет о результатах! Я кое-что нашел! Трусики девочки – те самые, с Эльзой, о которых упоминала ее мама, спрятанные за унитазом. Они забрызганы кровью. Все замолчали. Слышался лишь плач детей. Издалека полицейские увидели мужчину, бегущего со всех ног прямо сюда. – What is happening? Why are you talking to my family?[44] – крикнул он, еще находясь в нескольких шагах от них.