– А как происходят казни? – А тебе какое дело?.. Гуманно… пес, пес, пес! Чего ты от меня хочешь, Ивга?! – «Я пытался оставить свое ремесло. Я всегда знал, что оно неблагодарно, жестоко и грязно… Я прирожден к нему, как никто другой. Что ж, кто-то ведь должен чистить отхожие места, иначе мир захлебнется в нечистотах…» Она цитировала, глядя мимо его глаз, размеренно и бесстрастно. Только один раз голос ее дрогнул – на слове «захлебнется». – Ты мне льстишь, – сказал он глухо. – Мне очень далеко до Атрика Оля. Она искренне удивилась: – Почему? Потому что он был сожжен сударынями его, ведьмами? – Нет, не поэтому. Ценой его жизни, видишь ли, была жизнь матки. А сжечь и меня могут – не фокус… Брезгливое выражение наконец-то сошло с ее лица. Она впервые за долгое время взглянула ему прямо в глаза: – Не надо так говорить. Он пожал плечами: как хочешь. Внизу, там, куда упиралась лестница, пронзительно скрипнула дверь. В проеме стояла сухонькая женщина с ведром и тряпкой; взявшись было за привычную работу, она вдруг замешкалась и принялась вглядываться в стоящих высоко на площадке. Как будто не веря своим глазам – уж не Великий ли Инквизитор?.. – Все не хотелось об этом думать, – признался Клавдий тихо. – Но то, что мы сегодня узнали, свободы для толкований не оставляет. Мне совершенно точно придется встретиться с их Матерью… как и Атрику Олю. Но я вовсе не уверен, что сумею ее уморить. Уборщица продвигалась вверх, тщательно вылизывая тряпкой одну ступеньку за другой. – Атрик Оль тоже не был уверен, – сказала Ивга чуть слышно. Клавдий вдруг испытал благодарность. Может быть, за эти слова. А может быть, то было запоздалое признание ее самоотверженности, потому что работа этой ночью была особенно опасной и тягостной. – Ивга. Расскажешь мне… про Назара? Она наклонила голову. Упавшие рыжие пряди закрыли от него ее лицо. – Мне хочется помыться, – сказала она вместо ответа. – Смыть с себя… Он понял ее раньше, чем она договорила. И понял, что ему уже давно хочется того же самого – смыть с себя эту ночь. Содрать со шкуры события последних недель, хоть на пару часов, но забыть о сгоревшем театре, опрокинувшемся трамвае и окровавленном цирке. О собачьих глазах Федоры, ледяном голосе герцога и тени ведьмы-матки, неспешно наползающей на Вижну и на мир. Возможно, и Атрик Оль ощущал нечто сходное, покупая дом в предместье, желая «возделывать лилии»… – В окружении пчел, гудящих над соцветиями, – сказал он вслух. Взял Ивгу за руку и побрел к лифту. * * * Дорога заняла полчаса – все это время они спали на заднем сиденье. Клавдий уснул мгновенно и глубоко, а Ивга дремала, время от времени тычась лицом в стекло и с трудом приподнимая веки. Какие-то огороды, дома, улицы предместья… Таксист притормозил на развилке, подумал и повернул вправо; дорога ушла из-под колес, теперь это были две изрядно заросшие колеи в окружении росистой некошеной травы. Таксист остановил машину перед темными облезлыми воротами, гордо возвышающимися среди остатков завалившегося забора. На воротах приколочен был новенький знак: «Ул. Речная, 217». Клавдий, чьи глаза никак не желали раскрываться, неторопливо отпер ворота ключом на гремящей связке; Ивга ждала. Это казалось старинным, а оттого весомым и уважаемым обрядом – непременно отпереть ворота, стоящие, в общем-то, средь чиста поля. У подгнившего деревянного столбика имелся красноголовый, полускрытый травой гриб. Скрипучие створки приоткрылись. Одна из них тут же повисла на последней уцелевшей петле – что не помешало Клавдию галантно пропустить Ивгу вперед. В доме пахло застоявшейся сыростью. Метнулась со стола зазевавшаяся мышь; к грохоту упавшей кружки присоединился мелодичный звонок. Ивга вздрогнула; Клавдий вытащил из кармана телефонную трубку. – Глюр… нет, не желаю слушать. Знаю… У меня двадцать часов. Нет. Считай, что на это время я умер. * * * Река пряталась, утопала в островках камыша, в низких скрюченных ивах. У берега обнаружился мосток, полуразвалившийся, как ворота и как сам дом; Клавдий прихлопнул камнем опасно торчащую головку ржавого гвоздя. – Холодно, – сказала Ивга с нервным смешком. – И вода холодная тоже… – Вода теплая, – возразил Клавдий серьезно. По противоположному берегу, свободному от камышей, но зато илистому и топкому, бродили белые гуси. – У меня купальника нет. – Тоже мне невидаль – голая ведьма… – Не смейтесь. – Хорошо, я отвернусь. Гусей ты не стесняешься?.. Ивга бросила одежду на мосток. Опасливо косясь на Клавдия, демонстративно глядящего вдаль, подобралась к краю доски и заколебалась было – трухлявый мосток, оскорбленный ее сомнениями, попросту взял да и подломил подгнившую доску. Ивга, взвизгнув, плюхнулась в реку. Чисто. Прозрачная вода, обнимающая чистое тело. Чистое, до родинки, до волоска… Она нащупала ногами дно. Дернулась от прикосновения водорослей, встала, поправила волосы. Гуси сбились в стайку и неторопливо форсировали реку. – Смотри, они сюда плывут, – с беспокойством сказал Клавдий. – Ну и что? – Я их боюсь. – В голосе Великого Инквизитора ей послышалась искренняя озабоченность. – Гусей? – Плывут же, заразы!.. Ивга опустила лицо в воду. Открыла глаза; мир сделался неверным и расплывчатым, прикосновение водорослей больше не казалось противным, а вокруг Ивгиных бедер кружилась стайка мальков, вспыхивая время от времени резким серебряным сполохом. Она выпрямилась, стирая воду с лица. Инквизитор – вот это действительно зрелище, Великий Инквизитор в полосатых плавках – сидел на краю мостка; незагорелая кожа его бросала вызов своей белизной – вызов лету, солнцу и множеству морских курортов, которыми владеет, как говорят, вездесущая контора верховной Инквизиции… А мелкие клерки, небось, уже всю шкуру прозагорали, подумала Ивга с внезапным возмущением. – А говорят, что у мужественных людей волосатая грудь. И ноги… – Вывод? Я не мужественный или я ноги брею? – Вывод – брешет молва… Инквизитор неуверенно пожал плечом: – Это комплимент? На правой стороне груди у него белел полукруглый шрам. Ивга знала, что точно такой же, но только меньше, имеется и на спине; она хотела спросить, откуда – но в последний момент прикусила язык. Хорошо быть бестактной, но не до такой же степени… По небу плыл самолет – серая иголка, тянущая за собой белую нитку шлейфа; гусиная стая безмолвно пересекала отражающееся в речке небо и белую реактивную стрелку пересекала тоже. Хоть здесь справедливость, подумала Ивга, прикрывая глаза. Есть в жизни мгновения, когда гуси равняются в чем-то с самолетами… – Я хочу быть гусем, – сказала Ивга шепотом. – Гусыней… с красными лапами. Плавать… все лето. Есть траву… А потом пусть и режут. Потому как какой смысл дожидаться зимы?.. – Рыжая гусыня. – Клавдий чуть усмехнулся. – Лисой родилась… Гусиная стая повернула к мостку – осознанно, определенно. – Это ко мне, – сказал Клавдий упавшим голосом. – Меня с детства гуси не любят… И его сиятельство господин герцог – изрядный гусь – в первых рядах… – Чихать они на вас хотели, – сообщила Ивга хладнокровно, однако ее оптимистический прогноз не подтвердился. Гуси плотной стаей причалили к берегу; Клавдий замахнулся ивовым прутом – гусиный вожак, поражающий размерами, но даже на вид глупее прочих, счел это вызовом на бой. Повинуясь крикливой команде предводителя, гуси сгруппировались – крыло к крылу – и одновременно пригнули к земле длинные белые шеи. – Ивга, ты видишь, – сказал Клавдий беспомощно. – Прогони их, пожалуйста. – Не могу, я же голая… – Ну я зажмурюсь! Выйди, камень кинь, ну прогони этих сволочей, они… ой!.. Гуси обступили Клавдия кольцом. Их шипению позавидовал бы любой серпентарий; Великий Инквизитор переступал босыми ногами, беспрестанно занося свой хлыст – и почему-то опасаясь ударить. – Ивга, пес… Это не смешно!.. Я даже без штанов…