Глава 2. Надрыв Поскольку аристократы изобразили покорность и просто так в злонамеренности их было не обвинить, а Ассоциация предпринимателей в лице Меркреда продолжала настаивать на выдвинутых условиях, нужен был новый способ подтолкнуть события. Орсинь не любила затягивать. Вскоре она созвала совет и встретила их веским объявлением: – Я хочу, чтобы вы подготовили список дворян, которых мы в любом случае лишим титула и земель. Если Меркред понимает только язык денег, они у меня будут. Вчера вечером от Министерства внутренних дел и сыска поступило донесение, что им стало известно о первом кружке заговорщиков среди знати. Их цель – убить меня во время традиционного зимнего бала. Вот список участников. – Эльфийка положила на стол лист бумаги, на котором были перечислены довольно известные и уважаемые фамилии. – Подумайте, от кого ещё в теории не помешало бы избавиться, и я велю барону Шертхессу изыскать предлоги, под которыми можно было бы это сделать. Скоро наступит удобное для этого время. – Преступники будут арестованы в течение двух недель, – добавил сидящий на диване рядом с ней Аурелий. – Думаю, следует разобраться с ними как можно скорее, чтобы не шокировать публику накануне праздника. – Нет, – вдруг властно возразила Орсинь. – Я собираюсь позволить им напасть на меня. А затем уничтожить, и гости бала будут тому свидетелями. – Как? – Аурелий осекся. – Ты… ты собираешься вот так просто убить их? Да ещё и на глазах у непричастных? К чему этот жестокий цирк?! – Не цирк, а закономерная кара. И урок на будущее для остальных, – жёстко отрезала эльфийка. – Думаешь, все остальные сплошь белые овечки? Они просто трусливее, чем эти наглецы. – Я не об этом! Тебе что, не надоело проливать кровь на войне? – вскричал император. – Вспомни эти трупы, это уродство и боль – зачем тащить их оттуда в мирную жизнь? – И что дальше? Любой, кто готов на убийство, должен быть готов и к собственной гибели. Половина нынешней аристократии втайне желает мне смерти. Пусть хоть полюбуются на неё. – Как у тебя язык поворачивается такое говорить? Мы не имеем права просто так лишать кого-то жизни! – Повторю ещё раз: они первые преступили черту. – Это не одно и то же. – Нет. – Да! Ни у кого нет права отнимать чужую жизнь. Если мы делаем это, значит, у нас не хватает гибкости разрешить проблему иным путём. Но сейчас… – Аурелий, тебе самому не тошно от этой демагогии? – покачала головой Орсинь. – Какая разница, будут ли они сосланы на северные рудники, где погибнут в течение нескольких лет, арестованы и приговорены к позорной казни или показательно убиты на зимнем балу? Прикрываться рассуждениями о том, на что ты имеешь или не имеешь права, а потом пойти молиться в храм – честно, это лицемерие. – Это дань состраданию! – вспылил Аурелий. – Ты думаешь, на их совести это теперь не лежит тяжким грузом? – Он показал в сторону хмурых, растерянных друзей. – Да, итог один, заговорщики будут казнены, но то, как мы достигаем результата, имеет значение! И если ты так хочешь, мы молимся не за убитых, а за себя, чтобы не забывать, кто мы на самом деле! А ты, в своей жестокости воображающая себя равной богам… вот кто лицемерен! – А ты в своём бесполезном благочестии. Они в бешенстве уставились друг на друга, тяжело дыша и не в силах прийти к согласию. Орсинь первая скучающе вздохнула и пожала плечами. – Хорошо, собственно, не мне это решать. Устроить показательную расправу должна будет Арэйсу, поэтому… – Ты не посмеешь… – побледнев от гнева, прошипел Аурелий. – Нет, это ты не посмеешь подавить её волю, – спокойно возразила Орсинь. – Ведь если она согласится, то это будет исключительно её личное решение. С этими словами эльфийка повернулась к княгине, которая, точно сюрреалистичный сгусток темноты, замерла в кресле с непроницаемым выражением лица. – Арэйсу, ты сможешь один-единственный раз убить только ради меня? С мгновение княгиня молчала, но затем голос её проскрежетал, как поворачивающиеся жернова судьбы: – Да, смогу. – Что ж, пожалуй, обсуждать больше нечего, – вкрадчиво заметила Орсинь. – Уйдите все! Оставьте меня одного! – не выдержав, раздражённо всплеснул руками Аурелий, точно желая выместить своё отчаяние на ком-то невидимом. Эльфийка в сопровождении Арэйсу первая демонстративно покинула гостиную, а вслед за ней и подавленные размолвкой Сепиру, Пьерше и Кэрел. Последним переступая порог, князь Мелирт вдруг обернулся. – Аурелий, прости, пожалуйста… Можно мне посоветоваться с тобой наедине по личному поводу? * * * За то время, что Белая империя находилась в состоянии войны, Кэрел вёл войну с самим собой. Иногда, чтобы изменить свою жизнь, требуется совсем немногое: разрешить себе полениться и сократить пробежку по парку; не ругать себя за то, что битый час перелистывал смешные комиксы вместо того, чтобы почитать вроде бы умную книгу; преодолеть свой страх и честно, не выдумывая ничего, ответить коллегам на работе, что все выходные ленился дома, а не ходил по театрам. Ведь никто не может знать нас лучше, чем мы сами, и всё, что требуется для счастья, – это уважать себя настоящего. Оно-то и есть самое сложное: верить вместо внушённых иллюзий своим ощущениям; не забывать о любви к себе, даже когда сознаёшь недостатки; помнить, что радость созидания и есть та путеводная звезда, которая указывает нам правильный путь, – важно лишь не терять её из виду. За этими крохотными изменениями кроется бездна разницы, которая способна перевернуть наше представление и о самих себе, и о мире. И вот тогда мы становимся готовы начать собственную, уникальную жизнь, в которой на допущенные ошибки – а они неизбежны – мы оглядываемся уже не с сожалением, а с чувством полного согласия и гармонии с собой. Один учёный, утверждающий, что изучает универсальные механизмы работы души, написал об этом книгу. И Кэрел, с любопытством следуя его теории, нашёл в ней спасительную соломинку. Пусть и не в совершенстве, ибо оно недоступно никому, но жизнь вдруг показалась ему гораздо светлее и приятнее, чем прежде. И то тепло и сострадание, которые князь Мелирт обнаружил к самому себе, сделали его сердце открытым к новым возможностям. То, что прежде казалось далёким, как призрачная грёза, теперь приблизилось, превращаясь в цель и даря энергию вдохновения. Увидев после долгой разлуки княгиню Брунгервильсс, Кэрел вновь испытал всю силу таинственного притяжения. Время не только не рассеяло чувств, но как будто обострило их. И попытка узнать Арэйсу поближе теперь представлялась князю самым разумным поступком. Решив так, Кэрел не смог заснуть. Наэлектризованный напряжением, он бесконечно ворочался в постели, блуждая от одного страха к другому. Неприступность княгини и в то же время опасение, что кто-нибудь опередит его – как бы парадоксально это ни звучало, – в равной степени будоражили разум. Размытые, то сладостные, то жуткие фантазии одолевали князя Мелирта, предваряя итог событий. Под утро он настолько устал, что уже не понимал, чего на самом деле хочет, и только убеждение, что дело надо довести до конца, помогло ему взять себя в руки. И теперь, глядя на императора, который замер на диване, подперев лоб ладонями, Кэрел ждал ответа. Тот вздохнул, движением пальцев разрешая остаться. Потёр виски, пытаясь взбодриться и прийти в себя. – Что там у тебя? – Теперь, когда Аурелий поднял голову, его взгляд стал тусклым, будто он пережил сильное потрясение и все светлые чувства оставили его. – Не переживай, я ненадолго… – торопливо заверил князь. – Скажи, ты же не будешь против, если я начну ухаживать за Арэйсу? – Что? – Аурелий подскочил на месте, забыв про плохое настроение. – Знаю, она твоя двоюродная сестра, и, возможно, это слишком наглая просьба с моей стороны… – начал было распинаться Кэрел, но император даже не стал слушать. – Арэйсу?! Ты уверен? Почему именно она? – Ну… она мне уже давно нравится. Её спокойствие, манера держаться, – осторожно пожал плечами князь; от него не укрылось напряжение и даже какая-то враждебность друга. – Я больше не хочу быть сторонним наблюдателем. И подумал, что проще всего будет сказать ей о своих чувствах через тебя. – Понимаешь, – тяжело вздохнул Аурелий, – с Арэйсу это очень сложно. Она, как бы тебе сказать… психически нездорова. – Как нездорова? – опешил Кэрел. – Но… – Это не просто слова. Она как-то захохотала при мне ни с того, ни с сего, как безумная. Выглядело без преувеличения жутко. Орсинь намекала, что Арэйсу донимают по ночам кошмары. Да и в повседневности ты видишь, какая она. Это не напускная холодность. Арэйсу такая и есть. Если ты условно заведёшь с ней роман, то получишь партнёршу, которая нуждается в особом уходе и помощи. Поэтому я даже не хочу продолжать этот разговор. Сперва обдумай мои слова. Кэрел вышел, как оглушённый. Поджидавшие в парадной галерее Пьерше и Сепиру звали его в кафе, однако князю не было до них никакого дела. Он что-то ответил невпопад – первое, что пришло в голову, лишь бы поскорее отвязаться. Нестерпимо хотелось остаться в одиночестве, чтобы успокоить ту боль, что застилала ему глаза. Только теперь Кэрел понял, сколь многое на самом деле вкладывал в образ Арэйсу. Она была нужна ему, нужна во что бы то ни стало – чтобы разочароваться и отпустить призрачную мечту или, наоборот, утвердиться в своих намерениях. Он долго брёл по улицам, не разбирая куда: городской пейзаж как будто не менялся. Всё те же прохожие, магазины, фонари и экипажи, зимняя грязь, припорошенная свежевыпавшим снежком. Внутри Кэрела было пусто, как в пересохшем колодце, ведь впервые он всецело отдался внешнему переживанию. Но, если быть честным, душевнобольная возлюбленная – совсем не то, о чём мечтал князь, и он не был ни оторванным от реальности романтиком, ни сердобольным простофилей, чтобы пропустить мимо ушей предупреждение Аурелия. Отповедь подействовала на него, как холодный душ. Кэрел спрашивал себя, какой же в сущности ожидал найти княгиню, – и прежний образ ускользал от него. Теперь он чувствовал лишь опустошение и желание покоя. Князь поднял голову и увидел на противоположной стороне уличного торговца книгами… Как и некогда, находясь в смутных чувствах, он поддался ностальгии и перешёл дорогу. Посетителей вокруг продавца топталось немного. Кэрел выбрал наугад том стихов и раскрыл на случайном месте, гадая, что ему выпадет: Одиночество – мои доспехи; Сквозь него не проникнет ни смех, Ни чужая мораль. Одиночество – мой склеп навеки, Мне бы кто помог разбить Гроба хрусталь. Здесь внутри так спокойно, прибрано, чисто; Маятник сломан, время застыло; Как бесплотный дух, меняю лица: Бесконечная череда персонажей, имён — Бесполая птица. Этот облик привычен и носится просто, И совсем не хочу сказать, что это – фальшивка. Я такая, как есть, Но желанье иного Тоже живо во мне. Не знаю, что это. Помогите. Вздрогнув, Кэрел поспешно вернул книгу на место. Он не страдал суевериями, однако против воли эти стихи показались ему пророческими, отразив самую суть неразрешённой боли, которую он нёс с собою всю жизнь. От них веяло мертвенностью. Пошевелив плечами, чтобы освободиться от накатившего оцепенения, он прошёл вдоль переносного прилавка, скользя взглядом по названиям. Книги с детства дарили ему покой. Это было чем-то вроде обезболивающего, которое всегда доказывало свою действенность. Стоило только перевернуть страницу и вкусить первые строки, как разворот терял очертания, а разум погружался в грёзу – иногда жуткую, иногда печальную, иногда забавную, но Кэрел скрывался меж этих видений, обретая покой.