Привычный уже барабанный бой казался извечным. Язычники кружили на горизонте, точили мечи, обдумывали, как погубить её. Язычники всегда подсматривали за ней из-за угла. — Оденься, — велела она своей любимой нескладной дочери. — А то смотришься прямо как обычная шлюха. — Что… — закашлялся на ходу Вем-Митрити, её древний годами великий визирь, поспешавший к ним по коридору. Неловкая походка его внушала откровенную жалость. — Что такое… — выдохнул он, — я слышал… говорят про какое-то убийство… — Пойдем лучше отсюда, старичок, — проговорила Эсменет, заступая ему дорогу и поворачивая в обратную сторону. — Здесь нам уже нечего делать. И тут без предупреждения глас дальних труб примешался к свету зари… труб собрания… Труб войны. Едва оказавшись в священной резиденции, Телиопа направилась к Кельмомасу, оставив яркий солнечный свет и погрузившись в прохладные тени зеленых дворов. И найдя его, замерла в нескольких шагах, словно бы на воображаемом пороге занимаемой им воображаемой комнаты. Юный принц империи повернулся к сестре с вопросительной улыбкой, внимая зрелищу, которое представляло собой её явление. Верх — лакированный фетр, отороченный идеальными жемчужинами, по три на плечо. Корсаж из вышитой серебром ткани, жестоким образом зауженный в талии. Юбка под якш, бирюзовый шелк, натянутый на обручи и ребра. Рехнувшаяся старуха, подумал Кельмомас. Телиопа разоделась как рехнувшаяся старуха. Поднявшись на ноги, он отряхнул грязь с коленок. Ветерок шевельнул листву гибискуса над их головами. Прожужжало осеннее насекомое. Что-то пошло не так, прошептал голос. Он кивнул, обращаясь к небу, к ритмичному, едва слышному дальнему гулу, прокатывавшемуся по нему. — Фаним на самом деле не могут достать нас, так ведь? Телиопа шагнула вперед, восприняв эту фразу как разрешение войти в его воображаемую комнату. Она остановилась как раз слева от того места, где он закопал третьего стражника, убитого им… И съеденного. — Они-они строят осадные машины, — пояснила она. — А когда построят, увидим. Сестра пристально смотрела на него — так внимательно, как никогда еще не смотрела. Быть может, она ощущает запах разлагающихся в земле тел… У нее нет Силы для этого! — Кто это был, Телли, тот человек одетый как раб? Она все смотрела на него со столь очевидным подозрением, что это было просто смешно. — Нариндар, которого мать наняла, чтобы он убил нашего дядю. — Так и знал! — Воскликнул он, удивляясь искренности своего восторга. — Нариндар… тот самый! Тот самый, что спас нас! Анасуримбор Телиопа по-прежнему смотрела на него. — Что не так, Телли? — наконец проговорил он, всплеснув руками, в точности как это часто делала мать, ошеломленная странными поступками дочери. Она заторопилась с ответом, как если бы его вопрос открыл ту самую дверь, к которой она прислонялась. — Так ты думаешь-думаешь, что-что отцовская кровь совсем-совсем разжижилась в моих жилах? Имперский принц нахмурился и расхохотался — как положено бестолковому восьмилетке. — Что ты… — Святейший дядя рассказал мне, Кель. Грохот вражеских барабанов прокатывался по небесам. — Что он рассказал тебе? Она казалась изваянием, богиней какого-то ничтожного племени. — Я знаю, что произошло с Инрилатасом, с Шарасинтой и-и… — Она остановилась на вдохе, словно бы дыхание её отсекло какой-то бритвой. — И Самар-мармасом. Страх. Он предпочел бы увидеть на её лице страх, признак опасности, любой отзвук его власти, однако видел лишь то, в чем нуждался — бездумную уверенность. Молчи. Прикинься слабым. Она удивила мальчика тем, что сумела, хоть и неловко, но всё же, опуститься на колени возле его ног, не смотря на сложный каркас её юбки. Кельмомас впервые понял, сколько хитроумия вложила она в эту конструкцию со всеми её пружинками и зажимами. Мужской запах её тела коснулся его ноздрей. — А скажи-ка мне, Кель… — начала она. При желании он мог бы легко заколоть её. Она казалась каким-то бледным чудовищем… чуть выкаченные глаза, веки с розовыми ободками, что-то трупное в очертаниях тела — буквально всё в ней вселяло отвращение. И её кожа при всей своей бледности казалась такой тонкой, её можно порвать ногтями… если он пожелает. — Я должна-должна знать… Ужас вселяло только бездонное безразличие её взгляда. — Это ты убил лорда Санкаса? Он был неподдельно изумлен. Она взирала на него со щучьей безжалостностью, мертвыми, лишенными выражения голубыми глазами. И он впервые почувствовал… страх перед её нечеловеческим умом. Пусть себе смотрит… пробормотал его близнец. — Вчера вечером ты выходил на улицу? — спросила она. — Нет. Пусть посмотрит… — Ты спал? — Да. — И даже не знал о возвращении лорда Санкаса? — Нисколько! Взгляд её вновь сделался невозмутимым, движения ходульными и безжалостными движениями автомата, лицо столь же невыразительным, как открывающийся под солнцем цветок подсолнуха. — Так что же? — воскликнул он. Телиопа без дальнейших слов вскочила на ноги, и повернулась к нему спиной, прошелестев нелепой юбкой. — Ну, а если бы это я убил его? — окликнул мальчик сестру. Она помедлила остановленная каким-то крючком в его голосе, а потом снова повернулась лицом к нему. — Я сказала бы матери, — ответила Телиопа ровным голосом. Он постарался смотреть вниз на большие пальцы. Грязь въелась в завитки на подушечках, в складки на костяшках. Интересно, сколько времени потребуется для того, чтобы закопать её здесь? Сколько времени ещё ему отпущено? — А почему ты уже не сказала ей? Он ощущал на себе её внимательный взгляд — и удивился тому, что все эти годы полностью игнорировал её. Насколько он помнил, она всегда слишком старалась чтобы её не забыли, a теперь… А теперь она становилась следующим глазом, который следует выколоть. Кровь на белой коже всегда кажется как-то ярче… — Потому что столица нуждается в своей императрице, — проговорила она голосом, исходящим из её собственной тени — а ты, младший брат, сделал её слишком слабой… слишком надломленной, чтобы услышать про твои преступления. При всей деланной тревоге и раскаянии, в которые он постарался облачить собственные манеры и выражение лица, Анасуримбор Кельмомас усмехнулся в душе. Его близнец панически вскрикнул. Истина. Всегда становится таким бременем…