Что у нее – как и сказал ей в тот вечер Иисус – до того было пять мужей. – И тот, кого ныне имеешь, не муж тебе. (При этих словах она вспотела от стыда, но еще сильнее от удивления: откуда иудей мог это знать?) Самарянское ее имя неизвестно. Может, ее звали Ревекка, как ту, что напоила из колодца слугу Авраама и стала женой Исаака и матерью Исава и Иакова. Или – Рахиль, как ту, которую напоил из колодца Иаков и взял себе в жены. Имя – лишь тень, отбрасываемая человеком. Тень от луча, падающего сверху. Как сейчас на эту самаряныню с кувшином в руках. Самарянское ее имя неизвестно. Известно римское – Фотина. У самарян был обычай брать второе имя, латинское или греческое. Как и у многих иудеев, сирийцев, египтян, живших в Римской империи. У апостола Павла было иудейское имя Савл – точнее, Шауль. Апостола Варфоломея мы знаем только по этому, иудейскому, имени. Апостола Андрея – наоборот, только по римскому. Фотина означало «светлая». Ее сестер мы также знаем только по римским именам. Параскева, Фото, Фотида, Анатолия и Кириакия. Еще у нее было два сына, Иосия и Виктор. От каких из тех пяти мужей были они, неизвестно. Да и были ли они, эти мужья? Точно сон какой-то… Душа у нас – жена Самаритянка; Пять наших чувств – суть пять ее мужей, Душа-жена дружится с каждым чувством И с ним живет, как с мужем, заодно. Но испытав их лживость и превратность, Тревожится, грустит, томится жаждой, Доколь ее Господь не усытит Беседою о истинах высоких; Доколь не даст ей пить живой воды…[1] Она испила этой воды. И она, и ее сестры, и ее сыновья. Все стали христианами. Так оно вскоре и произойдет. Но самаряныня этого, естественно, знать не могла. Пока она, утирая пот, выступивший росою на лбу, сидит подле колодца. Как некогда Ревекка. Как Рахиль. И слушает сквозь стрекот кузнечиков идущие к ней слова. И слушает. И видит. Павел, Петр Он помнил тот колодец и ту женщину, самарянку с мокрыми темными руками. Все они, Его ученики, тогда видели ее… Но теперь Иоанн думал не о ней. День был душным, море – свинцовым. Диктовать было тяжело; Прохор то и дело переспрашивал. Иоанн и сам бы взялся за калам, если бы не глаза. К старости далекое становится прозрачным, а ближнее покрывается туманом. Он вышел из пещеры. Небо было напряженным, пепельным. Сколько раз он вот так же вглядывался в него, и надежда шевелилась в нем, как плод в утробе матери. Сколько раз ловил случайные новости с гавани, вчитывался в редкие послания от асийских церквей… Не наступает ли конец мира, братие? Не пала ли Блудница Вавилонская, упившись вином блудодеяний своих? Spem pretio non emo. Глупая поговорка. «За надежду денег не дают». Он отдал за надежду всю свою жизнь. Будь у него их несколько, отдал бы их все. Но он и так живет долго. Он пережил их всех – всех, с кем ходил тогда по Иудее. Посечен мечом в Иерусалиме брат Иаков. Казнен в далекой Индии Фома. Распят в Патрах Андрей. Его тогда тоже должны были казнить, в Риме, вместе с Петром и Павлом. Петр и Павел так и остались в этом мерзком Вавилоне. Пропитали кровью своей его землю. Души их предстоят пред небесным Алтарем. Он знает. Он – видел. Прислонясь к скале, он думает о них. Камень холодит спину; небо, море – все сливается. Петр и Павел. Павел и Петр. Они были очень разными. Один был сыном простого рыбака. Другой – сыном ученого фарисея. Один родился и вырос в самой Иудее. Другой – в рассеянии, в Тарсе Киликийском, гнездилище еллинского любомудрия и риторства. Один был человеком некнижным; другой – учеником премудрого раббана Гамалиила. Один был здоров и крепок; другой – изнуряем приступами болезни. Один был с Христом с самого начала Его проповеди. Другой никогда не видел Христа воочию. Наконец, один большую часть своего служения проповедовал среди иудеев; другой был прозван «апостолом язычников». Петр и Павел. Павел и Петр. Петра звали Симон. Шимóн – «услышанный Богом». Родом был он из Вифсаиды Галилейской. Виф-Саида, или Бейт-Цаида, – «дом рыбака»; оттуда же были Филипп и Андрей. Поселение на берегу Галилейского моря, или, как оно звалось в честь кесаря Тиверия, Тивериадского. Шимон здесь рос, женился, ловил рыбу. Усача и галилейскую тиляпию, которую через века станут называть рыбой Святого Петра. Да, Шимон назван человеком некнижным, «аграмматос» – неученым. Но это – в глазах иерусалимских, столичных книжников, ухищренных в богословских тонкостях. Еще этот его галилейский выговор, забавлявший их. Но Тору и Псалмы он знал, целые отрывки наизусть приводил. Ремесло рыбака не мешало изучению Закона. Море неспокойно – сиди на берегу, вникай в Писание. Он и вникал. А неспокойным оно бывало часто. И еще – Шимон умел обращаться с мечом. Тоже нерядовое для простого рыбака умение. Что-то было в этом уже немолодом галилеянине, что Господь именно ему поручил пасти Его овец. Вера. Вера в то, что Иисус есть Христос, долгожданный Мессия, Сын Божий. Ибо церковь может быть созиждена только на Вере. Порой она оставляла Шимона, и тогда он, идущий по волнам к Господу, начинал тонуть. Или – в ту зябкую ночь, когда он грелся у огня во дворе дома первосвященника, – трижды отрекался от Него. И Учитель, которого как раз выводили из судилища, поглядел на него – так, как только Он один мог глядеть. И пошел далее. Потом Шимон долго брел по узким, залитым нечистотами иерусалимским улочкам, размазывал слезы по пыльному лицу. Потом будет Распятие. Будет Воскресение. Всякий раз вера снова возгоралась в нем. Он выполнял данный ему завет – пас овец Господних, умножал Его стадо. На месте галилейского рыбаря Шимона возник апостол Петр – «камень, скала». Последний приступ малодушия постиг Петра уже на склоне лет, в Вавилоне, как христиане называли между собой Рим. Даже не малодушия – скорее, благоразумия… В ночь с 18 на 19 июля 64 года по Рождеству Того, кого Петр проповедовал Сыном Божиим, загорелся Рим. Петр был в ту пору в Риме. В Риме был и Павел. Его звали Савл. Шауль – «вымоленный у Бога». Назвали его в честь Саула, Шауля – первого израильского царя, тоже из колена Вениаминова. Родом Шауль был из Тарса Киликийского.